Вожделение и возмездие

КАЗНЬ. Часть 2

Столица. Гостиница "Ленинградская". С улицы в роскошный зал отеля торопливо вошли сотрудники федеральной службы майор Кривцов и капитан Светлогоров, а с ними семеро парней в спецназовском облачении и с автоматами. На улице остались стоять несколько милицейских машин, окруживших и блокировавших высотное здание. Выбрав из прибывшей с ним команды молоденького младшего сержанта, Кривцов приказал ему встать у выхода из отеля. Второго человека он поставил у мраморной лестницы, а третьего определил контролировать приезжающие лифты. Светлогоров и остальные четверо спецназовцев разбрелись по залу, проверяя документы у постояльцев. Сам Кривцов размашистым шагом направился к рецепции.

- Господин Климентьев у себя? - подойдя к ошарашенному служащему, сунул Кривцов ему под нос удостоверение.

- Он с-собирался уехать сегодня вечером! - утвердительно затряс головой работник рецепции.

- Ключи! - протянул руку Кривцов.

- Да-да, к-конечно!!

Молодой человек приятной наружности открыл сейф, выудил оттуда генеральную ключ-карту с грузным набалдашником и беспрекословно протянул офицеру госбезопасности.

- Этаж? - отрывисто спросил Кривцов, выхватывая у служащего искомый предмет.

Не теряя времени, он через весь холл запустил карту по ухоженному паркету к Светлогорову.

- Д-девятый. - с готовностью выпалил молодой человек.

Кривцов молча показал напарнику девять пальцев, и тот, подхватив ключ с пола, поспешил с четырьмя спецназовцами в кабину лифта. Кривцов подошёл к световому табло над дверьми подъёмников и, закурив сигарету, проследил за движением кабины до нужного этажа. Молоденький спецназовец, кусая губы, нервно прохаживался у выхода из здания, тоже поглядывая на мигающую лампочку светового табло. Видно было, что на захват опасного преступника он выехал впервые. Кривцов, заметив его волнение, ободряюще подмигнул ему, и тот, почувствовав поддержку старшего офицера, улыбнулся и несколько успокоился.

Светлогоров и вооружённые до зубов спецназовцы покинули лифт и со всеми полагающимися предосторожностями направились к номеру, занимаемому Паломником. Добравшись до нужной двери, Светлогоров вытащил оружие, вставил карту в замок и пропустил в номер вперёд себя ребят из спецназа… 

Через пару минут в кармане у Кривцова запищал передатчик.

- Первый слушает! - поспешил выйти на связь майор.

- Опоздали! - услышал он разочарованный голос Светлогорова. - Номер пуст. Птичка выпорхнула!

Ганецкая вернулась домой. На пороге её встретила Кира. Она с удивлением уставилась на распакованную щекатиловскую "Молодость", которую Светлана держала в руках.

- Добрый день, Светлана Станиславовна! - не отрывая взгляд от картины, приветствовала её горничная.

- Добрый день, Кира! Тебе нравится то, что здесь изображено? - перехватив взгляд девушки, полюбопытствовала Ганецкая.  

Кира поёжилась.

- Довольно отталкивающее зрелище! Неужели вы хотите оставить её в доме?

- А почему нет? Повешу её в спальне!

Кира недоверчиво взглянула на неё, полагая, что Светлана Станиславовна шутит, но та, задумчиво устремив взор на полотно, была как никогда серьёзна.

- А вам не страшно? - шёпотом спросила Кира.

Светлана вздрогнула и пристально посмотрела девушке в глаза, услыхав от неё ту же фразу, что на днях вымолвил Щекатилов. Но было понятно, что Кира задала вопрос без задней мысли, искренне недоумевая, зачем вешать такую жуть в спальне.

- Если бы я наткнулась на это ночью, я бы потом уже не уснула или вовсе потеряла бы рассудок!

- Ты права, Кира. - согласилась Светлана. - Не стоит вешать монстра в спальне. Посмотрим, что скажет по этому поводу дядя Гарик. Где он, кстати?

- Господин Ганецкий у себя.

Брезгливо взяв картину в руки, Кира понесла её в гостиную.

- Да!.. У нас гости! - вспомнив, живо обернулась она.

- Я знаю. - ответила Светлана. - А где она?

- Мария проводила её в комнату для гостей.

- Спасибо, Кира. Можешь идти! Я отнесу картину сама!

Горничная, кивнув, весело упорхнула на кухню, а Светлана, подхватив оставленную девушкой "Молодость", поспешила подняться в гостевую комнату.

Надя с интересом пролистала детский фотоальбом хозяйки дома. Когда та была маленькой, возле неё на фотографиях встречались её родители: солидный улыбающийся мужчина и красивая молодая женщина. Часто рядом с ними находился и дядя Гарик.

Порядком устав с дороги, Надя не заметила, как задремала в глубоком уютном кресле с альбомом в руках. Проснувшись от шума, произведённого вошедшей в комнату Светланой, гостья виновато вскочила с кресла, прижимая альбом к груди.

- Прошу прощения! - начала оправдываться она. - Мне нечем было себя занять. Я подумала, что вы, наверное, не будете против, если я познакомлюсь с вами хотя бы по фотографиям!

- Перестаньте оправдываться! Вы не должны чувствовать себя виноватой! Я вполне понимаю и разделяю ваш интерес. Я сама столько о вас слышала, и мы так долго пытались вас найти, что мне тоже весьма любопытно познакомиться с вами. Надо сказать, что первое впечатление от нашей встречи оказалось весьма приятным!

- Спасибо! - смутилась Надя.

- В ваших глазах, должно быть, утонул не один путешественник. - ревниво разглядывала её Ганецкая. - Вадим тоже ощутил на себе ваши чары?

- Я не пыталась никого очаровывать! - возразила девушка.

- Вы, наверное, не в курсе... - Светлана забрала у неё альбом и, подведя за руку к дивану, усадила рядом с собой. - Ваш спаситель Иван Климентьев – это выдуманное имя! На самом деле нашего друга зовут Вадим Горюнов.

- Да, я в курсе. Он говорил мне об этом. - скромно потупившись, заявила гостья.

- Браво! - искренне удивилась Ганецкая. – Значит, вы с ним накоротке! Видимо, поэтому он смог уговорить вас приехать сюда?

- Я находилась в чрезвычайно затруднительном положении, и кроме вас мне не у кого было укрыться. Меня преследуют! Сначала была убита моя тётя, а вчера на моих глазах погибла мама! И дом наш полностью разрушен! - Надя едва сдерживалась, у неё в глазах стояли слёзы.

- Извините! - попыталась успокоить её Светлана. - Я совершенно не в курсе того, что с вами произошло за последние дни. Я вам искренне соболезную.

Она привлекла девушку к себе и принялась гладить её роскошные волосы.

- Мы постараемся помочь вам справиться с вашим горем. Но давайте знакомиться! - отстранилась Ганецкая и протянула гостье руку. - Светлана.

- Меня зовут Надя! – пожала девушка протянутую ей кисть. - А это правда, что вы занимаетесь тем, что помогаете попавшим в беду людям?

- Да. В каком-то смысле. А разве после того, что с вами произошло, вы ещё верите в доброту?

- Да. Верю. Не все люди, встретившиеся за последнее время, были плохими.

- Например Вадим? - многозначительно посмотрела на неё Ганецкая.

- Да. Например. - зарделась Надежда. 

- А в любовь вы тоже верите?

Надя покраснела ещё больше.

- Да. - немного помолчав, твёрдо сказала она.

- Вы счастливая. Сегодня утром один человек сказал, что все мы скрываем низменные страсти, но одним представляется случай насладиться ими тайно, не подвергая себя опасности, а другим – нет. Поэтому кто-то до поры до времени хранит свои пороки в себе, как бомбы замедленного действия, которые по воле случая, в подходящий момент он готов применить к окружающим.

- Ваш знакомый, видимо, очень несчастен. Хотя в его словах есть доля истины! Люди, живущие в обществе, пытаются сосуществовать. В целях собственной безопасности они заставляют себя подчиняться совместным правилам и не выносить дурные качества за пределы собственного "я". Ведь то, что дозволено одному, должно быть дозволено и другому. Убиваешь ты, убьют и тебя! Приходится сдерживать свои прихоти и приспосабливаются друг к другу. Но иногда случается так, что обстоятельства рождают безнаказанность, и тогда она может высвободить такие низкие инстинкты, которые человек сам в себе и не предполагал!

- Да вы – философ! – удивилась Светлана. - То есть, вы стоите за соблюдение принятых норм и законов?

- Конечно!

- А если человек от них отступил, он должен быть наказан?

- Получается, так. Но я думаю, зло невозможно победить злом.

- Здесь мы с вами расходимся! А вам самой никогда не хотелось отступить от общепринятого и вытворить нечто особенное?

- Я не задумывалась над этим. А что вы имеете в виду? - уточнила Надя.

- Ну, хотя бы, неординарное в сексе. - пояснила Светлана.

- Не знаю. - вновь покраснела девушка.

- Да, я вас понимаю, вы совсем юная. Но юные зачастую более склонны к фантазиям, нежели зрелые с устоявшимися привычками. Тот человек, о котором я упоминала, заявил, что я по своей натуре такая же, как и он. А ведь это страшный человек! Вы его, к счастью, не знаете. Я тоже, как и вы, никогда не задумывалась, насколько далеко могу зайти в желаниях, в том числе и сексуальных. Я не интересовалась женщинами, а он мне сказал, что, руководствуясь силой и властью, я не буду счастлива с мужчиной. Потому что слабый мужчина меня не удовлетворит, а сильному не нужна доминирующая женщина! Получается, если я ищу могущества, я должна любить женщину? - Светлана взяла девушку за руку. - А вы могли бы полюбить женщину?

Надя стушевалась.

- Я не понимаю. В каком смысле? - спросила она.

- Вы могли бы принимать её ласки? - Светлана погладила Надю по щеке. - Она ведь чувствительней мужчин. Ласковей и нежнее. Вы никогда не представляли себе, как она вас трогает, гладит вашу грудь, живот, ноги…

Рука Ганецкой с Надиной щеки опустилась ей на колено, проделав по телу девушки указанный словами путь.

- Мне кажется, - продолжила она. – если женщине постоянно говорить нечто возбуждающее, с ней можно сделать всё, что угодно. Но стоит замолчать и нарушить образовавшуюся вокруг неё ауру, с неё тут же спадёт волшебная пелена околдованности и очарования.

Надя, честно прислушиваясь к себе, сидела, как завороженная.

- Вы ослепительно свежи и наивны! - продолжала Светлана, скользя рукой по её ногам. - У вас есть тот присущий только вам шарм, та неуловимая сексуальность, которая, как магнит, притягивает к вам мужчин. Вы беззащитны или кажетесь беззащитной, поэтому Вадим, потеряв голову, сделал всё, чтобы спасти вас и благополучно переправить сюда. Вы были близки с ним?    

Опутывая девушку шёпотом и исподволь лаская её, Светлана сделала попытку прикоснуться губами к её разгоряченному рту, но Надя вдруг резко отстранилась и торопливо одёрнула юбку.

- Простите! Я ещё к этому не готова! - твёрдо сказала она и, продолжая физически оставаться с Ганецкой рядом, ментально отдалилась от неё, сделавшись чужой и закрытой, хотя минуту назад казалась доступной и близкой.

- Да, конечно! - деланно расхохоталась Светлана. - Я сама такая! Неверное слово или движение, цвет или запах могут разочаровать меня и повернуть настроение на сто восемьдесят градусов. Мне не нужно было упоминать о Вадиме. Он ведь нравится вам, не так ли?

Надежда кивнула.

- А знаете, что он приговорён к пожизненному заключению. В любой момент его могут арестовать.

Надя заволновалась.

- И что вы теперь думаете о наказании? - иронично спросила Ганецкая.

- Если человек совершил преступление, он должен быть наказан! - проронила девушка. - В назидание другим! Многие ещё не достигли того духовного уровня, когда могли бы в силу убеждений или доброй воли отказаться от нарушения закона, поэтому ими должен руководить страх перед наказанием.

Светлана от удовольствия захлопала в ладоши.

- А минуту назад вы говорили, что зло не может быть побеждено злом?

- А что Вадим натворил? – помолчав, поинтересовалась гостья.

- Его несправедливо осудили и считают опасным преступником. Он, также как и вы, нуждается в помощи. Наша организация для того и создана, чтобы карать виновных и защищать невинных.

Ганецкая встала и принесла полотно, которое оставила у дверей.   

- Что вы скажете об этой картине? Её написал тот самый человек, чьи слова меня сегодня задели.

Она поставила перед гостьей "Молодость" Щекатилова, и та с любопытством принялась разглядывать холст.

- Похоже, он слишком себе на уме! - после длительного созерцания, промолвила Надя.

- Вы правы. Этот человек ради удовольствия уничтожил не один десяток людей. Что бы вы лично сделали с ним, если бы он изнасиловал и четвертовал близкого вам человека? Отца, мать?.. Ой, простите! - Светлана испуганно прикрыла рот рукой. - Ради бога извините, что я напомнила о вашем горе!

- Не знаю. - задумчиво проговорила девушка. - Вопрос не простой. Возможно, я бы пожелала ему того же. Во всяком случае, я не была бы против наказания.

- Какое же может быть наказание за отнятие жизни? Денежный штраф? Тюрьма? А человека не вернуть!

- Вы думаете, у******о человека можно искупить только смертью?

- А вы так не думаете? Ну, представьте себе вашего будущего ребёнка? - настаивала Светлана.

- Да, наверное, смертью. - помолчав согласилась Суздальцева.

- А были бы вы удовлетворены, если бы насильнику и расчленителю вашего дитя просто дали снотворное, чтобы он не проснулся?

- Нет, не была бы.

- А если бы кто-то другой, взяв грех на душу, поступил с ним точно также, как он поступал с жертвами, в том числе и с вашими близкими? Ну... Загляните себе в душу! Вы не кровожадны. Вы мирный человек. Но разве не испытали бы вы удовлетворение от того, что убийца понёс подобающее наказание?

- У меня такое ощущение, Светлана, что вы сейчас пытаетесь себя оправдать?

- Вы наблюдательны! - горько усмехнулась Ганецкая. - Но скажите, как бы вы отнеслись к убийце вашего врага? Гордились бы им? Пожали бы руку? Презирали бы его? Или, завидев на своём пути, перешли бы на другую сторону улицы, так как вам было бы непросто встретиться с ним?!

- Я бы не смогла относиться к нему по-прежнему.

- Почему?! - воскликнула Светлана. – Он ведь поступил так, как в глубине души вы бы хотели поступить сами!

- Хотеть и сделать – не одно и то же! За желания пока не наказывают! Расчленив маньяка, человек ставит себя на одну доску с ним!           

- Вы думаете? - задумалась Ганецкая. – А мне кажется, что милосердие и чистоплюйство разделяет очень тонкая грань, которую довольно тяжело различить! И за этой схожестью понятий очень удобно прячуться те, кто старается пустить проблемы на самотёк и ни во что не вмешиваться.

- Светлана Станиславовна? - показалась на пороге Кира.

- Да, слушаю тебя! - повернулась хозяйка к горничной.

- Дядя Гарик просит вас к нему в кабинет!

- Хорошо. Я сейчас буду.

Кира, кивнув головой, исчезла.

- Простите, Надюша. Я ненадолго! - поднялась Светлана. - Мне нужно показать дяде купленную картину. Я только что с аукциона. Это был очень ценный подарок с его стороны! А вы занимательная собеседница. Мы с вами ещё непременно поболтаем!

Одарив гостью ласковой улыбкой, Светлана поспешила с полотном вниз. Надя ещё какое-то время задумчиво смотрела ей вслед, но потом, спохватившись, направилась к себе в комнату.

Дядя Гарик позвонил Гайку, интересуясь самочувствием пленника. Узнав, что за его спиной вершится казнь, он пережил страшный удар и долго обдумывал случившееся. Ему было ведомо, что Светлана своевольная и непредсказуемая натура, но то, что она ослушается его и поступит по-своему в столь важном вопросе, не укладывалось у старика в голове. Чудовищной жестокости агрегат, описанный Гайком, поверг его в глубокое уныние и растерянность. Как могла молодая девушка, которой с детства прививались любовь к ближнему, доброта и милосердие, применить столь изощрённое орудие убийства к осужденному, пусть даже заслуживающему подобное наказание? Как она станет смотреть в глаза людям, и как объяснит ему свой поступок?    

Дядя Гарик вызвал Киру и попросил её привести Светлану.

Через несколько минут в кабинет с картиной в руках, как ни в чём не бывало, впорхнула его племянница.

- Здравствуй! Я привезла тебе полотно Щекатилова, приобретённое на торгах! - чмокнув старика в щёку, весело прощебетала она и тут только заметила, что над ней сгустилась гроза.

- Что случилось? - наивно спросила она, хотя сразу же поняла, что дядя знает о казни.

Старик, даже не бросив взгляд на картину, мрачно молчал, тяжело собираясь с мыслями. Тогда инициативу в выяснении их отношений взяла на себя Светлана.

- Да, я сделала по-своему! – отставив холст к стене и усевшись в кресло, с вызовом сказала она. - Я не смогла позволить этому человеку нас одурачить и спрятаться от возмездия! Да, я жестокая и бессердечная! Я не слушаюсь старших, и мне хочется крови! Пожалуйста, прости меня, если сможешь!

Она подошла к дяде и, нежно обняв, поцеловала его в голову.

- Как ты могла?! Это же самое обыкновенное у******о! По-садистски устроенное! - прорвало старика.

- Я хочу его переломить! Исправить, чтобы он раскаялся! - доказывала Светлана. - Через несколько часов всё будет кончено! Он уйдёт от нас перерождённый и очищенный!

- Ты хочешь сказать, что ещё несколько часов машина будет соскребать мясо с его пальцев и высверливать на нём узоры? Ты думаешь, я позволю тебе так издеваться над человеком? Ты сейчас же поедешь в Резиденцию и прекратишь это средневековое издевательство!

- Но, дядя Гарик! - энергично запротестовала Ганецкая. - Нельзя останавливать машину, пока не произошло раскаяния! Он уйдёт, не переборов себя, ещё более озлобленным!

- Что за чушь! Выбирай: или ты сама всё закончишь, или это сделает Гайк!

- Но, дядя... Ты не понимаешь!.. - пыталась вразумить старика Светлана, но он был непреклонен.

Отвернувшись от племянницы, дядя позвонил в колокольчик. Вошла Кира.

- Сделай милость, голубушка! - сурово произнёс он. - Проводи Светлану Станиславовну до машины!

Светлана, чуть не плача, бросила на дядю последний умоляющий взгляд, но увидев, что тот не возымел действия, покорно вышла из комнаты вслед за Кирой.

Евгений полностью разобрал вычурно выведенную на нём надпись. Он её выстрадал, прочувствовал, ощутил изнутри и обрёл облегчение от осознания, что это случилось. Надпись гласила: "Сострадай и воздерживайся!". Всего два слова наставления, но как они старательно искромсали его пытающееся выжить тело! Это были именно те слова, которым он тайно, на протяжении всей жизни, мечтал следовать и которые ему никак не удавалось приспособить к самому себе и применить на практике. Каждое утро он, как наркоман, пьяница или злостный курильщик, поднимался с постели и говорил себе: "Сегодня я воздерживаюсь от пожирающих меня страстей и искренне сострадаю людям, до сих пор принимающим от меня лишь насилие и смерть!". Он даже с вечера записывал на бумагу те напасти, которые с ним произойдут, если он не выполнит поставленных перед собой условий. Но вот наступал новый день, и он продирал глаза, не переставая внушать себе о благочестии. И внушение работало какое-то время, пока он приводил себя в порядок и завтракал, но в конечном итоге наступал момент, когда инстинкт вожделения блокировал разум и говорил "Нет!", не внимая доводам сделанной с вечера записи. Щекатилов оставался в стороне от принимаемых плотью решений и не мог влиять на непредсказуемые деяния, совершаемые страстями. Его воля была слаба, а низменные желания, вследствие долгого потакания им, настолько могущественны, что противостоять их натиску не хватало ни сил, ни возможностей.

Однако сейчас два выведенных на нём заветных слова сумели проникнуть в самую глубину его подсознания, где неожиданно обнаружили свои первородные истоки. С радостью и миром они снова заполоняли вселенские просторы души, постепенно размягчая отвердевшее сердце. Евгений будто бы оторвался от тела, его перестала тревожить настырная боль. Для него стали чуждыми мучения корчившегося на лежаке окровавленного куска мяса с чертами его лица. Он обхаживал открывшиеся ему спасительные слова, ощупывал их со всех сторон и примерял на себя. "Сострадай и воздерживайся!" – безмолвно произнесённые, они кружились в пространстве, благоухали, наполняя смирением и кротостью. Он позабыл о миске с водой, которая потеряла своё предназначение в мире успокоения и отрешённости. И, вознесясь над жалкой плотью, ставшей человеческим подобием, он ожидал лишь окончания агонии тела, чтобы навсегда избавиться от него. Страхи, комплексы, обиды исчезли, рождая душевное равновесие. Он смотрел на присутствующих в комнате людей уже не как на докучных носителей опасности и зла, но как на сущностей, от которых может исходить и благожелательное, и доброе. Он учился с любовью понимать окружающих и сострадать им.

Но вдруг что-то коренным образом меняется в сложившейся атмосфере умиротворения. Нечто нервозное вторгается в убаюкивающееся добродетелью сознание. Щекатилов чувствует, как враждебно настроенные вибрации грубо вторгаются в его внутренний мир и безжалостно переносят в действительность. Блаженная улыбка познания медленно сходит с изуродованного лица. Он снова возвращается к реальности, с негодованием ощущая оголенные нервы пальцев, рассверленную в решето кожу, высохший рот и килограммовые веки.

Щекатилов героическим усилием раздирает слипшиеся глаза. Дверь в камеру распахивается, и он видит находящуюся вне себя Светлану и её двух, долгое время отсутствующих, клевретов. Зачем она опять здесь? Что ей нужно? Почему она отвлекает его от пробуждающегося благолепия? Отчего ей хочется завладеть не только его жизнью, но и его картинами? Разве нельзя оставить его в покое, чтобы он мог спокойно войти в то открывающееся успокоение, о котором он, возможно, мечтал всю жизнь?

Повешенный на струне отрок грустно подмигивает ему закатившимся в предсмертной конвульсии глазом, и Евгений ощущает, что в нём снова, как когда-то в придушенном страстями подростке, просыпается безобразная гадина, уже было им укрощённая и почти что почившая в готовившемся перерождении.

- Я считаю, - доносится до него раздражённый голос Ганецкой. - что мы не имеем право прерывать экзекуцию, не достигнув результата! Этот человек, кем бы он ни был, должен иметь шанс на прижизненное перевоплощение! Я убеждена в том, что он уже подвергается раскаянию, посредством которого и рождается искупление! Пусть же он покинет мир таким, каким и пришёл – любящим и чистым!

- Нет, Светлана! - останавливает её Гайк. - Дядя Гарик прав: в любом деле должна быть жёстко определённая грань дозволенного. Теперь и Лежнёв согласен, что продолжение бессмысленного истязания ни к чему хорошему не приведёт. Правда, Лежнёв?

Пожав плечами, Лежнёв нехотя, но утвердительно кивает в ответ.      

- Вот видишь! Пора кончать представление! Посмотри, люди смертельно устали!

В самом деле, молодые парни, играющие роль палачей, одурев от духоты и монотонности происходящего, с надеждой поглядывают на Ганецкую. Гайк и Лежнёв выглядят также не лучшим образом, и только выспавшийся изобретатель, кажется, готов бесконечно продолжать кровавый воспитательный процесс.

"Они желают умертвить меня, не дав успокоения! - с ужасом думает Щекатилов. - Как я смогу опять найти дорогу туда, к чему только что невольно приблизился? И куда меня выведет кривая смерти, если я уйду в том незавидном качестве, в каком пребывал в дарованной мне жизни, не успев побороть капризы и соблазны? В какую бездну предстоит ещё окунуться? Не отбирайте мой шанс! – безмолвно взывает он к палачам. – Я вас прошу! Я требую! Это несправедливо!!"

Щекатилову кажется, что он вопит во всю глотку, но никто не обращает на него внимания. Окружающие не хотят услышать его! И тогда глаза возвратившегося в сознание маньяка загораются ненавистью и злобой. Он устремляет страшный испепеляющий взор на окружающих, и Ганецкая, наткнувшись на его взгляд, приходит в содрогание и трепет.

- А ты говоришь "любящим и чистым"! - заметив её реакцию на агрессию заключённого, шепчет Гайк.

Светлана, в ужасе отступив к стене, тянется к красной кнопке на панеле машины, и с неожиданной твёрдостью вдавливает её внутрь. Острый, как бритва, резак выдвигается к середине лежака и легко перерезает важнейшую щекатилововскую артерию, тот доминирующий орган, который постоянно нёс лишь бесконечные хлопоты и неприятности своему хозяину. Отрезанный кусочек мяса со звонким шлепком плюхается на кафельный пол, и на него бурно сочится алая, уже ничем не останавливаемая кровь. Длинный стальной винт, тонко взвизгнув, в бешеном пируэте входит Евгению глубоко в анус, наматывая на себя внутренности. Звучит последний душераздирающий вопль, прощальный крик издыхающего зверя. По телу Щекатилова проходит судорога, изо рта брызжет кровь. Он затихает, остановив мутный стекленеющий взгляд на стоящей в углу картине.

Его истязатели словно по команде поворачивают головы по направлению застывшего взгляда мертвеца и в смятении замирают от животного предчувствия чего-то неотвратимого. На бескровных губах повешенного отрока играет коварная, угрожающая, безжалостная улыбка. Улыбался ли мальчуган и раньше подобным же образом, или это произошло только сейчас, после казни его создателя? Никто этого не помнил, но каждый из присутствующих отчётливо ощущал на себе реальную угрозу предупреждающей их всех гримасы.