Репетиция сильно утомила Феоктистова, хотя он почти ничего не делал, просто сидел и наблюдал. Но внутри себя он кипел от злости. Ему почти ничего не нравилось из того, что делал режиссер, и как играли актеры. Во всем этом было что-то неизгладимо провинциальное. Пару раз он все же не вытерпел и попытался вмешаться в процесс. Его вежливо выслушали, но все продолжалось в том же ключе. Он окончательно понял, что тут он никому не нужен, что никто не станет прислушиваться к его замечаниям. Он вполне мог уйти из зала, и никто бы не обратил внимания на его исчезновение. И он так бы и сделал, если бы знал, куда идти. Опять гулять по этому городишке? Нет, это занятие его больше не привлекало, оно навивало на него уныние от окружающей серости и разрухи. Поэтому он стоически досидел до конца и даже когда все ушли, остался на прежнем месте.
Феоктистов смотрел на пустую сцену, он думал о том, что когда-то в молодости отдал бы все за репетицию его пьесы где угодно. А сейчас он с удовольствием бы забрал свое произведение и послал бы все к чертям, но не может, у него договор с театром, а ему по зарез нужны деньги. В последнее время его работа приносила их невероятно мало. Пьесы вдруг почти в одночасье перестали ставить, а те, что шли, словно бы по команде после двух-трех спектаклей исчезали из репертуаров театров. Долго он не мог понять, что происходит, даже подозревал кое-кого в интригах. Пока один доброхот, почти не скрывая радости, что может его ужалить, объяснил ему, что он более не современен, что сейчас в моде совсем другие драматурги, а ему пора на покой.
Тогда Феоктистов едва не ударил его бутылкой коньяка, который доброхот с огромным удовольствием поглощал за его счет. Но в последний миг сумел сдержаться, просто вычеркнул этого человека из списка своих знакомых. При этом он не мог не признать его правоту, он, в самом деле, утратил некую таинственную связь с действительностью. Раньше она у него была, и он этим даже гордился, а с какого-то момента вдруг исчезла. Когда и почему это случилось, он, Феоктистов, не заметил, скорей всего это происходило постепенно. Но когда он это осознал и попытался восстановить утраченное, то увидел, что ничего не получается. Никто не желал всерьез иметь с ним дела. Пьесы больше не ставились, их даже не хотели читать. И однажды Феоктистов почувствовал, что на нем клеймо человека, который вышел в тираж. Все его видят и соответственно себя и ведут.
Феоктистов посмотрел на часы. Было уже довольно поздно, скоро театр закроют, и он тогда не выберется отсюда. А уже хочется есть. Он встал и направился в вестибюль.
Внезапно он остановился. Прямо перед ним в фойе театра Аркашова с ведром и шваброй мыла полы.
- Что это вы тут делаете? Вас что, лишили роли в спектакле, и вы решили переквалифицироваться?
Аркашова на миг оторвалась от своего занятия и посмотрела на Феоктистова.
-Нет, не лишили. Я же вам говорила, что подрабатываю.
-Ах, да. Что-то припоминаю. И часто вы тут трете полы?
- Каждый вечер.
- А нельзя это делать хотя бы через день?
- Нельзя.
- Можно узнать почему?
- Таково распоряжение администрации.
- А вы всегда следуете чужим инструкциям? Даже если они нецелесообразны?
- Не вижу никакой нецелесообразности в чистоте, - пожала плечами Аркашова.
- Да я сейчас не об этом. Просто все правила и инструкции создаются людьми, которые не способны на что-то более значительное. Вот они и ограничивают других. А удел серой посредственности подчиняться всем этим глупостям.
Вместо ответа Аркашова повернулась к нему спиной и молча продолжила работать.
- Вот вы сейчас, очевидно, обиделись, - продолжил Феоктистов, слегка закипая. - Но в глубине души вы понимаете, что я прав.
- Я не обиделась. Мне просто неприятно ваше высокомерие.
- Что поделать, если я на самом деле высок, а другие малы. К тому же у меня нет никаких причин скрывать это.
- Иногда об этом лучше просто промолчать.
- Чем же это лучше?
- Тем, что при этом вы не задеваете других.
- Ха-ха, - рассмеялся он. - Буду я заботиться о каких-то мелких людишках.
- А я не говорю о мелких, я говорю о выдающихся.
Феоктистов демонстративно оглянулся вокруг.
- Здесь, кроме нас с вами, никого нет. Уж не себя ли вы имели виду?
- Нет, свое место я знаю.
- Ну, да помню. Свой шесток и все такое - философия маленького человечка. Вы мне лучше скажите, кого вы имели в виду? Кто это у нас такой выдающийся, которого я невзначай задел.
- Если его сравнить с вами, то все ваше величие не разглядишь даже в лупу.
- Вы меня заинтриговали. Так кто же Он?
- Бомарше.
- Чем же я его задел?
- В вашей трактовке он слишком самодостаточная личность. А он не был таким.
Феоктистов деланно рассмеялся.
- Может, вы еще скажете, что он был неполноценен?
- Ну, зачем же так утрировать. Он просто был не достаточен. В нем не было полноты. И он никогда не ставил себя на пьедестал. Он к нему лишь стремился. И немало в этом преуспел. А одна из причин этого - именно в ощущении своей недостаточности. Если бы было иначе, он черпал бы силы только из самого себя и быстро бы выдохся, сгорел.
- Браво, бис, - захлопал в ладоши Феоктистов. - На сцене актриса второго плана. Да кто вы такая, черт возьми, чтобы клеить на всех ярлыки. Походя, непринужденно махая половой тряпкой судить о том, в чем вы не имеете ни малейшего понятия.
- Да нет, это вы все время всех расставляете по росту. Я просто отвечаю на ваши вопросы. Несмотря на то, что вы мне мешаете работать. Для вас это праздная болтовня, а я из-за этого на целый час позже пойду домой.
- А куда вы торопитесь? Вас все равно дома никто не ждет. А если боитесь возвращаться одна, я могу вас проводить.
- Чтобы лишний раз обозвать посредственностью? Я вижу, вам это доставляет особое удовольствие.
- Моя бывшая жена тоже ставила мне это в упрек.
- Где она теперь?
- Она меня бросила. - Чтобы избавиться от нахлынувших неприятных воспоминаний, Феоктистов достал сигареты и закурил.
- Вы жалеете о ней?
- Мне ее не хватает. А может не ее. Просто нужен родной и близкий человек.
- Вам тоже не достает полноты. Я бы на вашем месте повнимательнее присмотрелась к Бомарше, раз уж вы взялись за эту тему. Он эту проблему решал долгие годы. И кто знает, стал бы он так знаменит, если бы не нашел на нее ответ.
- Причем тут это. Бомарше мечтал о славе, признании, о всеобщем уважении. Вот какую проблему он решал.
- А это все звенья одной цепи или разные ступени одной лестницы. Нельзя попасть наверх, не пройдя последовательно всех ступеней этой лестницы.
- И много ступеней у этой лестницы?
- Не много.
- И вы можете последовательно назвать каждую из них?
- Могу.
- Потрясающе. Миллионы людей в мире жаждут стать знаменитыми. Тычутся, как слепые котята на этом пути. Совершают множество подлых и мерзких поступков и это еще не гарантия, что они добьются желаемого. И вот появляетесь вы, никому неизвестная актрисулечка провинциального театра и утверждает, что знает механизм получения всеобщего признания, славы. Мне кажется, вы не совсем нормальны. Вы случайно не состоите на учете у психиатра.
- А вот это уже последняя ступень той лестницы, на вершину которой претендуют миллионы страждущих, и вы в том числе.
- Неужели все так мрачно и это удел каждого достигшего желанной вершины?
- Это в худшем случае.
- Что же их ждет в лучшем случае?
- Узнаете сами, если окажетесь там.
Аркашова домыла фойе и убрала инвентарь. Не обращая внимания на Феоктистова, словно бы его и нет по близости, направилась к выходу.
Задетый таким невниманием к своей особе Феоктистов решительно двинулся за ней.
- Я вас все- таки провожу.
Аркашова на мгновение остановилась и повернулась к нему.
- Нет, избавьте меня от этого. Вас и так сегодня было слишком много. А, я, кажется, сказала лишнее и уже жалею об этом. Забудьте мои слова. До свидания.