Когда в дверь квартиры позвонили, Аркашова не сомневалась, что это снова пришел драматург. Какое-то время она размышляла о том, как ей следует поступить, стоит ли впускать его в дом? Уж слишком много от него беспокойства. Затем бросила быстрый взгляд в зеркало, который отразил плохо причесанную женщину во много раз стиранном домашнем халате. Но ничего менять в своем внешнем облике она не стала. Раз явился без приглашения, пусть видит ее такую, какую застал. А если не понравится, ей что за дело.
Аркашова отворила дверь, на пороге, как она и предполагала, стоял Феоктистов.
- Это вы? - все же ради приличия спросила она.
Феоктистов откровенно усмехнулся.
- Можно подумать, что вы меня не ждали. Только не обманывайте, скажите честно.
- Я не исключала, что вы осчастливите сегодня меня своим визитом. Хотя и надеялась, что все же удастся избежать этого несчастья. Я устала. Был трудный день.
- Ну да, вы же перемыли почти весь театр, и теперь он блестит, как только что выпущенная монета. Я не исключаю, что однажды вам присвоят звание: заслуженная уборщица республики.
Аркашова пожалела, что открыла этому неприятному, чванливому человеку дверь. Надо было оставить его за порогом. Еще ни разу их встречи не завершались ничем плодотворным. Одни стычки и ссоры. Зачем они ей?
- Вы пришли в такой час, чтобы сказать мне об этом. Неужели с этим нельзя было подождать до утра?
- Вы отлично знаете, что я пришел совсем не за этим. Я наблюдал за вашей реакцией при прогоне сегодняшней сцены. У вас было такое лицо, словно бы все, что вы видели, вызывало не то негодование, не то отвращение. А может быть, и то и другое попеременно. Мне стало страшно интересно, чем же вам не понравилась сцена?
- Что вам до мнения какой-то уборщицы, - пожала она плечами. - Неужели вы так низко опуститесь, что будете слушать меня? Я вас не узнаю. Опомнитесь! Вспомните про свою гордость.
Феоктистов, не спрашивая разрешения, прошел в комнату и совсем по-хозяйски сел на стул. Затем вперил взор в Аркашову.
- У меня нет желания препираться. Если бы я не ценил ваше суждение, то не пришел бы сюда.
Аркашова тоже села.
- Это что-то новенькое. А, понимаю, это способ обольщения. Прямой приступ не удался, так вы решили пойти в обход. Это ваша драматургия. Что же, не самый плохой прием.
- Да бросьте, не собираюсь я вас обольщать. Я действительно пришел только за тем, чтобы поговорить о сцене. Без всякой задней мысли.
- Но, может быть, ваши задние мысли переместились вперед.
- Да будете ли вы говорить по существу! – не на шутку рассердился Феоктистов. - Что вы заладили, как пономарь, про одно и то же. Я уже перед вами за то извинился. Или вы уже пожалели, что дали мне отказ?
- Теперь вы начинаете?
- О, боже, когда я говорю с вами, у меня голова идет кругом. Я никак не могу найти верный тон. Что вы за человек, не пойму. Может, прав ваш муженек, когда уверяет, что вы ведьма.
- Может, и прав. А вы боитесь ведьм?
- Не знаю, вполне возможно, что и боюсь. Я даже не знаю, ведьма – это женщина или что-то иное. Скажите, вы могли бы вот так, прийти мужчине и через полчаса ему отдаться.
Какое-то время Аркашова молчала. Она смотрела на своего гостя, и тому вдруг стало не очень уютно под воздействием ее взгляда. А может, то, что она ведьма, совсем недалеко от истины, вдруг пришла к Феоктистову мысль. Вон какие странные у нее глаза; вроде бы ничего особенного, но если присмотреться, что-то в них есть завораживающее. Словно картина художника, от которой невозможно оторваться.
- Почему бы и нет? - Голос Аркашовой после длительной паузы раздался столь неожиданно, что Феоктистов даже вздрогнул. - Именно так у меня и было с первым мужчиной. Когда я его увидела, то вдруг поняла, что хочу ему принадлежать немедленно. Мне тогда было девятнадцать лет, и у меня еще никого не было. Но это было совершенно непреодолимо, и я не испытывала никаких сомнений. Я ясно сознавала, что именно с него мне предназначено начать свою настоящую женскую жизнь.
- И сколько прошло времени до того момента, как вы ему отдались.
- Нисколько. Я ему не отдалась.
- Вот те на! – удивился Феоктистов. - Но почему?
- В последний момент я вдруг поняла, что не должна этого делать.
- Ничего не понимаю. То вдруг почувствовали, что должны ему отдаться, то вдруг поняли, что не должны этого делать. Сам черт ногу сломит в ваших поступках.
- Когда он почувствовал мое желание, он стал вести себя примерно же так, как вы в прошлый раз. И у меня тут же все исчезло, я уже больше ничего не хотела.
- Но тогда это был не он, не тот человек, с которого должна была начаться ваша женская жизнь.
- Нет, он, - упрямо наклонила голову Аркашова, - я получила ясный сигнал. Там не было ошибки.
- Но тогда почему?
- В тот момент он не понял, как должен себя вести. Потом через некоторое время он пришел ко мне и просил прощения. Но у меня к нему уже не было никаких чувств.
Феоктистов тяжело и даже обреченно вздохнул.
- С вами не соскучишься. Но объясните все же, что вам не понравилось в моей сцене?
- А нужно ли?
- Если я прошу, значит нужно, - излишне резко произнес он. Феоктистов уже заметил, что ее сопротивление всякий раз вызывало в нем раздражение и стремление его преодолеть, настоять на своем.
Аркашова словно бы разгадала его состояние.
- Вовсе не обязательно, - произнесла она. - Люди часто упорно добиваются того, что им совершенно не нужно. Да и какая вам, в сущности, разница, неужели вас может интересовать мнение какой-то не то провинциальной актрисы, не то уборщицы в театре.
- У меня такое чувство, что вы просто вымаливаете комплимент.
- Да, наверное, вы в чем-то правы. Я не должна было этого говорить.
- Но так скажите же, наконец-то, что вы должны были сказать! Я вас уже полчаса об этом умоляю. Хотите, встану на колени.
Неожиданно Феоктистов резво вскочил со стула и упал перед ней на колени. Аркашова быстро встала и сделала несколько шагов от него назад.
- Прекратите этот балаган, иначе я не буду ничего говорить! - почти закричала она.
- Это не балаган, - возразил он, оставаясь стоять в той же позе. - У меня такое чувство, что я сам не знаю, чего я добиваюсь, что хочу услышать. Когда я с вами, я чувствую какую-то растерянность. Вот если бы вы мне тогда отдались, как было бы замечательно, я бы знал, что делать дальше. Все шло бы по накатанному сценарию. - Он встал и снова занял место на стуле.
- Интересно, что вы делали бы дальше?
- Попытался бы скорей от вас избавиться. А так я ловлю себя на том, что мне хочется вас видеть снова и снова. Просто наваждение. Как же я мог забыть, говорил же мне ваш благоверный, что вы ведьма, что вы привораживаете. Да, скажите же, наконец, что вы думаете о той сцене? Иначе бог знает, чего я еще вам тут наболтаю.
- Ваша сцена очень банальна, а ваша героиня скучна и неинтересна. Она общается с мужчиной десять минут, а затем ему отдается.
- Но так было на самом деле! – возмутился Феоктистов. - Об этом пишут все биографы Бомарше. Она отдается не какому-то заурядному мужчине, она отдается гению. Она хочет ему не просто принадлежать, а служить высокому, тому, что возвышается над ней. Для нее - это способ выйти за пределы своей обыденности и соприкоснуться с нечто таким, к чему она может приблизиться только через этого человека. Это не просто половой акт, какой-то там банальный секс двух обезумевших от похоти людей, это слияние двух душ, попытка найти идеал. Для одного идеал женщины, для другого – мужчины, а для обоих ощутить прикосновение вечности.
- А я вас уверяю, что таким образом никакого соприкосновения с вечностью у них не произойдет. Все вернется на круги своя, превратится в обычную чувственную связь. Вы просто не знаете ничего более глубокого, чем примитивная экзальтация. Вот ее то и показываете во всей красе. А экзальтация – это всего лишь обман. Я тоже читала биографов Бомарше, он станет ей изменять точно так же, как изменял другим. Вот об этом и надо было писать, что они оба, и он и она, во власти иллюзии, что у них на самом деле ничего не получится. Они оба еще далеки…
- Понимаю, - не стал дослушивать ее речь Феоктистов. - Они не поднялись на какой-то там этаж какой-то лестницы. В тот день, наверное, отключили лифт. Вам не кажется, что кто-то из нас двоих сумасшедший. Как вы думаете, кто?
- А мне всегда казалось, что если человек абсолютно нормален – то это самый худший вид сумасшествия.
- Нет, я чувствую, что на сегодня с меня хватит. Вас как лекарство надо принимать очень маленькими дозами. А сегодня доза была лошадиная.
- Вам не кажется, что это выглядит как оскорбление, - нахмурилась Аркашова.
- Извините, я честное слово не хотел. Можно я приду завтра. Сегодня больше я не в состоянии вести разговор на такие темы. Я должен найти аргументы, чтобы вас раздраконить в пух и прах.
- Действительно не стоит сегодня этим заниматься. А завтра приходите, я буду ждать.
Последние слова удивили их обоих. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, словно пытаясь понять, а не ослышался ли каждый из них.
- Что вы будете делать?
- Ждать вашего прихода, - повторила Аркашова. - Я получила зарплату, могу вам что-нибудь приготовить.
- Когда я был в Китае, меня там угощали обезьяньим мясом. Если можно, приготовьте мне рагу из него