Мир для дураков

Глава одиннадцатая

     Утром ей позвонила Анна Владимировна и пригласила  навестить  ее, чтобы обсудить детали предстоящей поездки в детский дом.

     Юлия мчалась  по  полупустому шоссе и думала о том,  как ей вести себя с ней?  Конечно, она не собирается рассказывать Анне Владимировне о более чем щедрых посулах ее мужа,  но может ли она теперь  поддерживать с этой женщиной дружеские отношения?  Не лучше ли,  дабы не попадать в неловкую ситуацию,  под каким-нибудь  предлогом  отказаться  от всяких контактов? Вот положение, в котором она оказалась по вине этого мерзкого человечка.  Из-за него она должна врать своему мужу и  рассориться  с  его женой.  А она вовсе не желает этого,  Анна Владимировна симпатична и интересна ей.  Без ее общества она будет чувствовать себя совсем одиноко, ей без того иногда кажется, что в этом доме она как на необитаемом острове.

     Она еще не была в городской резиденции Довгалей, и ей  было  интересно увидеть,  как живет эта семья,  по словам Максима, одна из самых богатых в стране.  Но апартаменты, в которых она оказалась, удивили и разочаровали ее; это была богатая, прекрасно обставленнная квартира, но не более того;  ни какой неземной роскоши, ни какой помпезности она в ней не обнаружила.  Наоборот,  повсюду царила невероятно дорогостоящая простота.

     Анна Владимировна  накрыла стол,  разлила по чашкам чай,  но сама пить не стала,  вместо этого достала длинную сигарету и вставила ее  в ярко накрашенный рот. Она внимательно разглядывала свою гостью, словно видела ее впервые, и не торопилась начинать разговор. Эта затянувшаяся пауза смущала Юлию, заставляла чувствовать себя неловко. В конце концов муж этой женщины желает стать ее любовником,  и хотя она чиста перед  ней  и ни за какие сокровища на свете не собирается принимать его предложение, все же ситуация не из самых приятных.

     - Вы что-то сегодня выглядите не так, как обычно, - вдруг сказала Анна Владимировна. - Гораздо хуже. Что-то случилось?

     Она права,  подумала Юлия. Утром, поглядев на себя в зеркало, она даже испугалась; такой бледной и растерянной она себя давно не помнит. И хотя затем она приложила немало стараний, чтобы скрыть это выражение лица, от проницательных глаз Довгаль не укрылось ее состояние.

     - Наверное, плохо спала.

     - Типичный ответ в тех случаях, когда желают скрыть правду, - усмехнулась Довгаль.

     Юлия опустила глаза к долу и покраснела.

     - У вас какие-то проблемы, может быть, я вам сумею помочь.

     - Мне не очень понравился, как прошел у меня прием. По-моему, все было ужасно. Что это за люди, которым достаточно немного выпить, чтобы превратиться в животных.

     - Ах,  вы  об  этом.  - В голосе Довгаль послышалось разочарование от того, что причина плохого вида ее гости оказалась столь прозаической.  -  Вы еще  что-то ждете от людей.  Если человек не животное,  так кто же он?

Неужели у кого-то может возникнуть мысль,  что человек - это  человек? Не обольщайтесь,  тогда не будете разочаровываться. Принимайте мир таким,  какой он есть.  Я бы даже вам посоветовала думать о нем,  что он

еще хуже; в этом случае будет меньше разочарований.

     - Но тогда...  - Юлия вдруг замолчала,  она поймала себя на  том, что не знает,  что сказать дальше.  - Но тогда означает, что абсолютно ничего нельзя изменить.

     - А зачем нужно что-то менять. Менять хотят те, кто недоволен миром, кому чего-то в нем не хватает.  А чего не хватает нам с вами,  вы можете сказать?

     Юлия задумалась.  В  самом деле,  чего ей не хватает?  У нее есть все, да еще в таких количествах, о которых она никогда и не помышляла. Но почему тогда ее все меньше радует это изобилие?

     Анна Владимировна вдруг ласково дотронулась до плеча Юлии.

     - Я понимаю,  вы хотите сказать,  что вам иногда кажется, что эта жизнь лишена  чего-то значительного,  что она груба и примитивна.  Все вокруг говорят только о деньгах, о каких-то пошлостях, никто никому не верит,  все подсиживают друг друга.  Это может вызывать отвращение. Но не поддавайтесь эмоциям, иногда они обходятся нам слишком дорого. Научитесь наслаждаться  жизнью во всех ее проявлениях,  вы должны внушить себе мысль,  что вы - баловень судьбы.  Посмотрите на миллионы людей, сколько  усилий им приходиться прилагать, дабы заработать на хлеб насущный. Вы хотите жить, так как они?

     Юлия задумчиво посмотрела на Довгаль.

     - Нет,  у меня уже был такой период в жизни,  не хочется  в  него возвращаться вновь.

     - Тогда о чем же вы грустите. Не обращайте внимания на окружающих вас людей, вам все равно их не переделать. Будете ли вы просить милостыню на станциях метро или принимать ванны из шампанского или уйдете в монастырь замаливать все наши бесчисленные грехи,  они все равно останутся точно такими же.  Им никогда не будет дело до ваших переживаний. Знаете, в чем причина ваших проблем?

     - Будьте любезны, скажите.

     - Вы еще по-настоящему не вкусили удовольствия от  жизни,  вот  и переживаете из-за того,  что на самом деле не имеет к вам отношения. А когда вы почувствуете всю ее сладость и прелесть...  Анна Владимировна замолчала и на ее ярко-алых губах появилась улыбка.  - Поверьте мне,  как опытной женщине, когда это случается, все переживания быстро испаряются,  как вот этот чай из стоящей перед вами чашки. Знаете, что вам еще мешает чувствовать себя комфортно? Вы ничем не заняты. Вы невольно начинаете размышлять о разных вещах...  Какие только мысли не приходят людям от безделья.  Вам срочно нужно найти себе дело. И я вам хочу поручить  как раз кое-что.  Тем более вы разбираетесь в живописи.  Нужно отобрать картины на выставку Лукомского.  Вы согласны со мной,  что он гений?

     - Он очень талантлив, а гений или не гений, это определяет только время.

     - Может,  вы и правы,  но и талантливому человеку нужно помогать. Мой муж согласился профинансировать его выставку. Я смотрела то, что Лукомский  хочет выставить,  и не совсем согласна с его выбором. Некоторые работы мне показались просто слабыми,  а некоторые  - чересчур вызывающими. На мой взгляд, его кисть слишком сильно зависит от настроения,  когда оно на подъеме он создает шедевры,  когда же он испытывает очередной  кризис,  то  рисует  что-то невразумительное или до предела неприличное.  Но именно эти картины он и хочет продемонстрировать публике.

     - Но почему? - удивилась Юлия.

     - А почему у вас плохое настроение, когда у вас все в жизни хорошо? Он слишком увлечен ролью непризнанного гения;  художники, писатели невероятно обожают изображать из себя людей,  понять и оценить которых не способен никто.  На самом деле все гораздо проще,  так они страхуют себя от неудач, от разочарования в самих себе. Я сталкивалась с такими типами и всегда сочувствовала их близким... Ну да бог с ними. Сейчас у нас задача - помочь действительно талантливому человеку.  Иначе ему не пробиться. Не уверена, что вы в курсе, но в мире художников его не любят, считают чересчур заносчивым. Что во многом верно. Так вы возьмете на себя эту миссию?

     - Честно говоря,  я и не знаю, что вам ответить. Боюсь, вы сильно переоцениваете мои возможности, я вовсе не являюсь знатоком живописи.

     - Я  - тоже.  Но у вас есть чутье,  вы поймете,  что хорошо, а что плохо.

     - Я думала, мы будем говорить о поездке в детдом.

     - А что говорить.  Сядем в машину и поедем. Я только уточню число и вам  скажу.  Не все наши дамы сейчас свободны.  Могли бы даже отправиться туда сегодня.  В любом случае детдом от нас никуда не уйдет,  а вот с Лукомским надо торопиться,  до выставки осталось всего неделя, а каталог еще не составлен.

     - Как неделя?! - изумилась Юлия.

     - Да,  ровно через неделю открытие. Я надеюсь, что вы отправитесь к Лукомскому прямо сейчас. Я, кстати, его предупредила, что вы приедете. А то он куда-нибудь отправится или напьется.  С ним это часто случается.

     - Но я совершенно не готова, - растерянно пролепетала Юлия.

     - Нельзя быть такой неуверенной в себе. Чего вы боитесь?

     - Я не боюсь,  - ответила Юлия,  прекрасно сознавая,  что говорит неправду.

     Юлию поразил тот факт,  что мастерская Лукомского оказалась в том же доме,  где проживала и семья Довгаль, только в другом подъезде. Она поднялась на лифте на последний этаж, затем - по лестнице в мансардное помещение.

     Лукомский, предупрежденный Довгаль,  ждал ее. Он пожал ей руку, и она удивилась тому,  что через пожатие почувствовала его волнение; его ладонь  была влажной и слегка подрагивала.  Но внешне художник был невозмутим.

     - Я очень рад, что вы заглянули в мою мастерскую, - сказал он.

     Мастерская была довольно просторной и  хорошо  обставленной,  что отнюдь не свидетельствовало о страшной бедности Лукомского,  о чем живописала  ей  Анна Владимировна.  Он заметил ее инспекционный взгляд и поспешил дать ей пояснение:

     - Все, что вы тут видите, мне не принадлежит. Кроме картин, конечно, - усмехнулся он.

     А кому принадлежит все остальное,  мысленно спросила она его,  но вслух произнесла нечто иное:

     - Анна Владимировна просила меня помочь отобрать ваши картины для выставки.

     - Да,  конечно, я заранее подчиняюсь вашему выбору. Смотрите все, что тут есть.

     Юлия внимательно и c подлинным интересом смотрела работы. Лукомский следовал за ней по пятам,  но не вмешивался своими замечаниями в ее впечатления.  Он действительно очень и необычно талантлив,  но что  за ужас,  что за мрак скопился  в его душе. Она заметила, что он любил рисовать сериями,  как бы в развитии, когда одно полотно тематически переходит в другое,  хотя непосредственно сюжетно с ним и не связано.  И в мастерской было несколько таких циклов. Один из них назывался коротко, но емко "Любовь".

     Это был странный взгляд на любовь;  каждое полотно изображала какое-то вид извращения,  причем,  в самой ужасной, отталкивающей форме. Гомосексуалисты, лесбиянки,  садисты, мазохисты словно вышли на парад, дабы продемонстрировать публике свой извращенческий арсенал.

     - Неужели, по вашему мнению, это и есть любовь?  - не удержалась от вопроса Юлия.

     Лукомский стоял в нескольких сантиметрах  от  нее  и  пристально, словно пытаясь проникнуть в ее внутренний мир, смотрел на Юлию.

     - А вы когда-нибудь заглядывали в свою душу?  По-настоящему, глубоко? На самое темное дно этого колодца?

     - Вы  полагаете,  если я загляну на это дно,  то там будет только вот это?

     - А что может там быть еще.  Вы привыкли жить в полутонах, не отдаваться до конца  никакой  страсти:  чуть-чуть  откусить  от  пирога, чуть-чуть поласкать мужчину,  чуть-чуть посмотреть  картину,  а  затем спокойно отойти ко сну. А вы хотя бы однажды попробуйте дойти до края, до самого предела собственных желаний - и вы  откроете  в  себе  такие глубины, о которых и не подозревали. Попробуйте не останавливать себя на полдороги,  испробуйте все,  что хотите, даже совсем слабо, и вы почувствуете, как ваши желания начинают полностью завладевать вами.  Что за жизнь вы ведете? Всегда умерены, спокойны, невозмутимы, всегда владеете собой, контролируете каждый свой жест, каждое свое слово. Но если  вы хотите узнать себя,  потеряйте полностью контроль над собой.  И тогда вы предстанете перед собой совершенно другим  человеком.  -  Лукомский  замолчал на мгновение,  перевел дыхание.  - Вы такая очаровательная, соблазнительная, вы - сама страсть, только дремлющая. Поверьте мне как художнику, я это чувствую по каждому вашему движению. С тех пор, как мы повстречались, я думаю только о вас. Милая, любимая. - Голос Лукомского зазвучал исступленно.

     Юлия испуганно отскочила от него. Ее сердце бешено стучало.

     - Успокойтесь, - сказала она, не совсем ясно сознавая, кому обращены эти слова: к нему или к ней самой. - Вы ведете себя как ... - Она замолчала, подбирая подходящее определение.  - Вы просто  не  владеете собой.

     - Я не хочу владеть собой,  я хочу, чтобы нами завладела страсть. Я  же вижу,  что и вы стремитесь к тому же.  Не сдерживайте себя,  позвольте себе быть свободной! - почти выкрикнул он.

     - Я - свободна, а вот вы ведете себя ужасно. Если не хотите, чтобы я ушла, успокойтесь, нам нужно отобрать картины.

     - Какое  значение  имеют картины.  Они лишь часть меня,  я просто выбрасываю на них то, что происходит у меня вот тут, - положил он руку на грудь.  - Если есть целое, зачем вам его какие-то жалкие фрагменты. Вы будете жалеть, что снова сдержали себя. Желание будет вас жечь, как палец спичка.

     - Вы  меня  не знаете,  но уверенно предсказываете,  что будет со мной. Как вы можете быть таким самоуверенным, это же несерьезно.

     - Я  вас знаю, так же как и себя. Я это сразу понял, когда вас увидел. Вы стояли среди этих людей,  но не имели с ними ничего общего. Вы были из другого мира, из того же, из какого пришел и я. Я не спускал с вас глаз, я видел, с каким трудом вы заставляете себя быть похожими на них, как трудно вам дается эта роль.  Но вы так старались.  И это ваше неумелое старание только еще сильнее подчеркивало,  что  вы  чужая  на этом пиру. - Лукомский сел, достал сигарету и закурил. Юлия тоже села, правда на почтительном удалении от своего опасного собеседника. Но при этом она поймала себя на том, что ей интересно то, что он говорит.

     - Как же вы это определили? - Она попыталась, чтобы ее голос зазвучал бы насмешливо.

     - Разве это важно,  да я и не знаю, просто мне об этом сказал мой внутренний голос.  Это единственный голос,  к которому я  прислушаюсь. Все остальные голоса, что внутри и снаружи только лгут.

     - Все-все?

     - Как будто это вы сами не знаете.  Перестаньте играть перед  собой, мы тут одни, никто не требует от вас, чтобы вы оставались в вашей обычной шкуре. Прошу вас, будьте такой, какая вы есть на самом деле.

     - Но какая я по вашему мнению?

     Лукомский встал, подошел к холсту и повернул ее. Юлия аж вздрогнула от неожиданности;  на нем была изображена пара,  занимающаяся любовью;  в мужчине она узнала Лукомского, а в женщине - себя. Их лица, их тела изображали неодолимую страсть;  эффект усиливался еще тем, что внизу горел костер,  жар от которого поднимался к любовникам.  Все это было  написано с огромным мастерством,  от картины было трудно отвести глаза.

     Юлия была ошеломлена,  она понимала, что имеет дело с замечательной работой,  но ведь на ней изображена она, да еще за таким непубличным занятием. Этот Лукомский абсолютно невозможный человек, будь проклята та минута, когда они повстречались.

     - Послушайте,  как вы посмели это сделать, вы не могли так поступить без моего разрешения.

     Лукомский посмотрел на холст, затем перевел взгляд на Юлию.

     - Я вам говорил,  что пишу то, что живет в моей душе. А вас я там постоянно вижу вместе со мной.  Я хочу, чтобы эта картина открывала бы мою экспозицию.

     Юлия вскочила с места.

     - Вы сошли с ума! Вы отдаете отчет себе, что будут думать люди.

     - Меня не интересуют мысли этих недоумков.  Пусть думают, что хотят. Они будут вам завидовать.

     - У меня есть муж. Вы понимаете, чем это кончится.

     - Если  он  столь убог,  что способен приревновать вас к картине, стоит ли сожалеть о нем.  Она прославит вас, вы будете такой же знаменитой, как Мона Лиза.  Это будет наша общая слава, она навеки соединит нас вместе: художника и его модель.

     - Послушайте, я могу вас понять, как художника, но вы же не хотите причинить мне вред. Не надо выставлять эту картину.

     - В вашем представлении слава - это вред.  - В голосе  Лукомского послышалось презрение. - Вот чего вас довели эти людишки. Выставив эту картину, я спасу вас.

     Что же  ей  делать,  словно  зверь  по клетке,  металась в голове мысль. Как отговорить его от этого безумного намерения.  Если он вывесит картину на выставке, она просто не переживет этого.

     - Не надо меня уговаривать, я слишком люблю вас, чтобы не оказать вам эту услугу.

     Юлия чувствовала,  что все уговоры ни к чему не приведут. Поэтому ее дальнейшее тут пребывание не имеет никакого смысла. Ей надо успокоиться и поразмышлять,  что делать.  Этот человек слишком одержим самим собой,  чтобы  на него подействовали ее слова.  Нужно использовать какие-то другие меры. Вот только какие, она пока не знает.

     - Я не выставлю эту картину, если вы станете моей, - вдруг сказал Лукомский, и его глаза ярко заблестели. - Тем более вы хотите того же. Если вы станете моей, жизнь и искусство сольются, и в картине не будет больше никакого смысла.  Если вы пожелаете, я ее уничтожу. Плевать мне

даже на славу,  если вы станете моею,  это все окупится сторицей.  Это мое единственное желание. - Голос, произносивший все эти слова, дрожал от напряжения страсти,  и она ощущала, что и в ней все вибрирует внутри.

     Ничего не сказав,  Юлия направилась к выходу.  Она уже  понимала, что ближайшие дни для нее будут непростыми.