Меня будит странный гул за пределами палаты. Я подскакиваю на кровати и бросаюсь к двери. Защита, установленная ночью Андреем Станиславовичем, уже исчезла. Сама испарилась или он снял? А, неважно!
Я тяну ручку, осторожно выглядываю и едва успеваю отпрыгнуть, как мимо проносятся несколько медсестёр и докторов. Бегут к палате Инны! Что там случилось?
Но ни выйти, ни узнать ничего не успеваю – рядом материализовывается Андрей Станиславович, заталкивает меня обратно в палату и входит следом.
- Что вы себе позволяете? – возмущаюсь я.
- Тихо! – шикает он и прикладывает ухо к двери. Затем кивает сам себе и поворачивается.
- Что происходит? – шёпотом уточняю я. – Что-то с Инной?
- Инна ночью умерла, – говорит Андрей Станиславович, пристально глядя на меня. Я ищу в его глазах намёк на шутку и не нахожу. Оглушённая известием, с размаху сажусь на кровать и закрываю лицо ладонями. Как же так, как же так?.. Всё же было хорошо, я сама видела – она была стабильна! Да что я, Андрей ведь тоже видел!
- Почему?.. – слова даются с трудом, когда поднимаю заплаканное лицо на преподавателя.
- Внезапно стало плохо, спасти не успели, сейчас собирается консилиум, будут выяснять причины.
Мне не нравится его взгляд. Как будто подозревает меня в чём-то... Но он же сам запер меня здесь!
- Вы же не думаете, что я… - мой голос дрожит и срывается. – Я ведь… Я спала всю ночь!
- Ну, положим, не всю… - он трёт заросший за щетиной подбородок и отводит взгляд. Моё сердце пропускает удар. – Впрочем, ты тут точно ни при чём.
Я шумно выдыхаю, потому что сама не заметила, как задержала дыхание в ожидании ответа. Но тут же прищуриваюсь:
- Откуда вы знаете? Может, я взломала вашу защиту и вышла?
- Так хочется повесить вину на себя? – он приподнимает брови в удивлении. – Что ж, тогда разочарую – в энергопотоках была встроена сигналка как раз на такой случай. Даже если бы я не знал твой уровень владения энергией и ты была крайне осторожна, любая попытка вскрыть щит подала бы сигнал мне. Он стоял до самого обхода, потом я его снял.
- Обход уже был? Но почему не зашли ко мне? Моя палата ведь самая первая по коридору?
- Боюсь, им было не до тебя.
Я хочу спросить, зачем же он тогда пришёл, не только ведь для того, чтобы поговорить об Инне. Андрей Станиславович явно напряжён и будто чего-то ждёт. Но не успеваю: в дверь стучат, и, не дожидаясь ответа, входит мой лечащий врач в сопровождении невзрачного мужчины в строгом костюме с папкой в руках.
- Добрый день, Алтея Германовна! Андрей Станиславович! Вижу, карантин самовольно нарушен? – Степан Петрович обводит нас взглядом, иронично хмыкает. – Как самочувствие?
- Хорошее, - настороженно отвечаю я. Мой коллега по несчастью согласно кивает.
- Прекрасно, просто замечательно! Позвольте всё же осмотреть вас, на всякий, как говорится, случай. Так, ну что же, вижу, вы в порядке, - заявляет доктор через некоторое время, закончив сканирование. – Алтея Германовна, с вами тут пообщаться желают, препятствовать я не имею права, хотя и очень хочется. Поэтому прошу меня извинить.
Степан Петрович неодобрительно смотрит на своего сопровождающего, кивает нам и уходит.
- Меня зовут Рахманинов Игорь Силантьевич, следователь городского полицейского управления. Мне нужно с вами побеседовать, - он обращается исключительно ко мне, будто в палате я одна.
- По какому вопросу? – не успеваю даже открыть рта, как меня опережает Андрей Станиславович.
- А вы, собственно?.. – следователь всё же обращает внимание на собеседника, впрочем, его бесцветные, какие-то рыбьи глаза абсолютно ничего не выражают.
- Я преподаватель студентки Лаврентьевой, Андрей Станиславович Вяземский.
- Хм, насколько мне известно, Алтея Германовна вчера получила диплом и уже не является ни студенткой, ни вашей подопечной. К тому же госпожа Лаврентьева не ребёнок, я могу разговаривать с ней без присутствия третьих лиц, исключая адвоката. Вам нужен адвокат, Алтея Германовна?
Я, абсолютно сбитая с толку, отрицательно качаю головой.
- Вот и отлично. К тому же это не допрос, а всего лишь беседа. Так что в вашем присутствии, Андрей Станиславович, необходимости нет.
- Алтея, если что - я буду за дверью, - Андрей хмурится, бросает неприязненный взгляд на следователя и оставляет нас наедине.
- Итак, Алтея Германовна, приступим, - Рахманинов занимает единственный стул, вынуждая меня сесть на кровать, раскладывает на маленьком столике папку, достаёт бланк и ручку. – Как давно вы знакомы с госпожой Ивлеевой?
- С первого курса академии. Шесть лет.
- Какие отношения вас связывали?
- Мы учились в одной группе.
- Вы дружили? – мне всё больше не нравится тон задаваемых вопросов.
- Нет.
- Соперничали?
- Можно и так сказать.
- Как часто между вами случались конфликты?
- По-разному, учёба нам обеим давалась нелегко.
- Хм, хорошо, - следователь кусает кончик ручки, потом снова что-то записывает. – Ваш отец занимался изучением болотной лихорадки. После его смерти остались какие-нибудь записи, дневники?
- Это тут при чём? – хмурюсь я.
- Вопросы здесь задаю я, и не в вашем положении их игнорировать.
- В каком это моём положении?! – я вскакиваю с кровати. – Вы меня в чём-то обвиняете? Ещё и папу приплели!
- Сядьте! Иначе мне придётся пригласить вас для беседы в менее комфортное место! Уверяю, оно вам не понравится!
- Ещё и угрожаете? Мало того, что ведете допрос без адвоката…
- Вы сами от него отказались, - невозмутимо пожимает плечами следователь. Моё возмущение, кажется, не производит на него никакого впечатления.
- Вы меня обманули! – я оборачиваюсь к двери и кричу: - Андрей Станиславович! Зайдите, пожалуйста!
- Не стоит… - морщится следователь, уже понимая, что продолжить допрос не удастся. За пределами палаты слышится какая-то возня, шум голосов, наконец, дверь распахивается.
- Что здесь происходит? Милая, кто этот молодой человек? Почему ты кричала? – в палату впархивает мама, держа под руку отчима. За ними входит Лев Генрихович, наш семейный адвокат.
- Следователь Рахманинов, - нехотя представляется Игорь Силантьевич, судя по кислому лицу узнавая и защитника, и отчима.
- Следователь? – мама хмурит красиво выщипанные брови и оборачивается ко Льву Генриховичу. – Лёвушка, разберись, пожалуйста. Почему в палате у Алтеи посторонний? На каком основании он её допрашивает?
Адвокат выныривает из-за спины отчима, кивает следователю, помогает тому собрать бумаги и под локоток выводит из палаты. Мы провожаем их взглядами, пока дверь за ними тихонько не захлопывается.
- Милая, ну как ты? – мама берёт моё лицо в ладони, медленно обводит его взглядом, потом целует воздух у щёк. – Этот тип не слишком тебе досаждал?
- Нет, всё в порядке, я просто немного испугалась, - а ещё расстроилась, что Андрей Станиславович куда-то делся, хоть и обещал караулить под дверью. Или это он позвал родителей? Я так задумалась, что не сразу понимаю, о чём говорит мама.
- Что?
- Детка, я разделяю твои чувства. Бедная девочка погибла ужасной, ужасной смертью. Но, Алтея, милая, тебе не о чем переживать, Лев Генрихович знает своё дело. Тебе абсолютно ничего не грозит. Произошёл несчастный случай! Это должно быть понятно каждому, а уж тем более следователю.
- Да-да, конечно, - отрешённо киваю я.
- Давайте поторопимся, - в голосе отчима слышится нетерпение. – Мне ещё нужно вернуться на работу после обеда.
- Конечно, дорогой. Алтея, ты готова? Где твои вещи?
- Сумку мне так и не вернули, как и телефон. Одежда вся на мне.
- Телефон у меня, - мама достаёт его из кармана пиджака и протягивает мне. – А сумка уже в машине.
- Тогда поехали, - зачем-то в последний раз окидываю взглядом палату, прежде чем её покинуть.
Водитель отчима, немногословный Алексей, довозит нас до дома за пятнадцать минут. Всё-таки жить в центре города довольно удобно: никаких тебе длительных поездок от дома до работы или учёбы – всё находится в шаговой доступности. И я бы даже с удовольствием прогулялась, но отчиму не положено по статусу и из соображений безопасности ходить пешком, поэтому мы вынуждены томиться в автомобиле, за которым следует ещё один с охраной.
Заместитель министра энергетического и природного взаимодействия – это вам не фунт изюма! Это статус, который мне совершенно не нужен, но автоматически прилагается к отчиму и его семье, частью которой я теперь являюсь.
Шесть лет назад, через два года после смерти отца, мама вновь вышла замуж. За его друга и частого гостя нашего дома. Александр Филиппович так старательно поддерживал маму во время и после похорон, что она не могла не проникнуться к нему симпатией. Впрочем, ему симпатизируют все окружающие, кроме, наверное, меня.
То ли во мне взыграла на тот момент ревность, то ли обида за отца, но я старалась как можно меньше контактировать с отчимом. А после поступления в академию и вовсе съехала в общежитие, благо с лишними комнатами нет проблем, когда есть деньги. Я даже могла бы снимать квартиру, но я хотела, как отец в молодости, вкусить студенческую жизнь полной ложкой.
В общем, дома я стала появляться только на каникулах. А после рождения близнецов – и того реже. Потому что мама с Александром Филипповичем решили, раз дочь отдыхает, то побудет нянькой их отпрыскам. При этом женщина, обычно приглядывающая за детьми, отправлялась в отпуск. Нет, я не жаловалась – кому, ведь это мои братья? – просто стала отговариваться необходимостью дополнительных занятий, написания курсовых и прочее, прочее... Мне было вовсе не сложно сидеть с детьми, пока это не превратилось в обязанность.
Не знаю, то ли антипатия к отчиму перекинулась на его детей, то ли их так воспитали, но, кроме раздражения, никаких родственных чувств или радости от общения с ними я не ощущала. И вот учёба окончена, я возвращаюсь в дом отчима. В качестве кого? Приживалы? Няньки? Нелюбимой падчерицы?
Нет, купить квартиру не проблема. В перспективе. Но я не смогу воспользоваться наследством отца, пока мне не исполнится двадцать пять лет. Осталось подождать год, и на это срок снимать квартиру. Мама, конечно, будет против. Она спит и видит, как мы живём все вместе. Вот только я не чувствую себя счастливой в этом доме. Тут всё чужое. И даже мама больше не моя. Точнее, не только моя. Решено, скоро я устроюсь на работу, тем более Академия уже предоставила мне места на выбор, и сразу же съеду. А пока придётся потерпеть.
Терпеть и делать хорошую мину пришлось с порога. Крича на весь дом, как дикие пещерные люди, в холл вылетают два одинаковых с лица русоволосых мальчишки. Один запрыгивает на шею отцу, другой - вцепляется в мать. И оба неприязненно косятся на меня.
- Она что, теперь всё время будет с нами жить? – спрашивает тот, кого мама гладит по голове. К сожалению или к счастью, я так и не научилась их различать. Тем более родительница находит особое удовольствие в том, чтобы одевать их максимально идентично.
- Макс, дорогой, разве можно так говорить о сестре? – мягко журит ребёнка мама. Ага, значит, это Максим. Мишка на руках у отца. – Конечно, она будет жить с нами, это ведь и её дом тоже. Кстати, милая, я забыла тебе сказать, что твою комнату пришлось отдать Инессе Яковлевне. Так ей будет удобнее присматривать за близнецами. Мальчики уже выросли, и Саша решил их расселить.
- И где же я буду жить? – спрашиваю, стиснув зубы.
- Мы выделили тебе комнату в западном крыле, - незамедлительно отвечает отчим. – Там как раз окончен ремонт.
«И почему нельзя было тогда расселить детей туда? Ведь в западном крыле достаточно места. Впрочем, ответ мне и так ясен – там же и комнаты для прислуги, только на первом этаже. Теперь понятно, кем я являюсь в этом доме. Даже у гувернантки больше привилегий» - думаю я, решив пока что промолчать.
- Может мне лучше пожить в гостинице? – спрашиваю, с трудом сдерживая эмоции.
- Даже слушать не хочу! Какая гостиница? У тебя есть дом, и это не обсуждается. Ведёшь себя как маленькая! Не устроит комната – выбери другую, благо их достаточно! Не понимаю твоих претензий!
- Хорошо, мама, - соглашаюсь, потому что спорить с ней бесполезно, когда она заводится. Тем более доказывать, что претензий как таковых и не было вовсе.
- Вот и замечательно! Всё равно жить тебе там недолго, - добавляет разом успокоившаяся мать.
- В каком это смысле?
- Настя! – мама не успевает ответить и немедленно захлопывает рот, преданно глядя на мужа. – Думаю, нам всем нужно передохнуть и пообедать. Алтея, надеюсь, дорогу в комнату ты способна найти сама? Твои вещи уже там. Через час будем ждать тебя в столовой.
Я киваю и иду по лестнице наверх. За спиной отчим вполголоса что-то говорит матери. Дети в кои-то веки молчат. Хм, что же мама хотела сказать своей странной фразой? Меня выселят в собственное жильё? Хорошо бы.