Рабочий день завершился, и как обычно у Дины настроение пошло круто вверх. За спиной остались скучные дела, которые она так и не сумела полюбить за все годы своей работы в Академии. Она давно не сомневалась, что не создана для административной, бюрократической работы, она человек свободного полета, но которого обстоятельства заставили приземлиться в это учебное болото. Но сейчас она снова обрела свободу, как обретала ее каждый вечер, выходя из своего рабочего офиса на улицу.
Стоял теплый сентябрьский вечер, и, вопреки первоначальному желанию, ей расхотелось идти сразу домой. Просто кощунство снова запрятать себя среди четырех стен, пусть теперь и домашних. Вот только куда направить свои стопы? В голове нет ни одной достойной идеи.
Такое с ней происходило уже много раз. И на этот случай она выработала правило: если не знает, куда идти, то надо идти куда-нибудь. Вот она смотрит сейчас вперед, вперед и направится. А ноги сами ее приведут куда нужно. Тем более, ей никуда не нужно, что значительно облегчает стоящую перед ней задачу.
Наровлянская медленно плыла по теплой осенней улице. Ей нравилась погода, обволакивающее ее мягкое неназойливое тепло. Но еще больше нравилось то, что она не думала ни о каких служебных делах. Даже о скором выборе нового ректора, даже о необходимости как можно скорей представить согласованный список будущих преподавателей музыкального центра. Это все потом, это все может подождать.
Ей всегда нравилось это ее качество – способность отключаться от повседневных дел. Может, только это и спасает, иначе она давно бы сошла с ума от всей этой маразматической канители. Она никогда до конца не понимала и не поймет этих людей; вроде бы нормальные, но когда речь заходит об их статусе реальном и вожделенным, почти все поголовно словно бы сходят с катушек. Вот и Петр Петрович…
Нет, о нем она думать в данный момент не собирается, есть более интересные объекты для размышлений. И даже непонятно, как она незаметно соскользнула на сей недостойный предмет. Будто нет более возвышенных тем. о которых хочется думать.
В кафе она выпила кофе, съела не без опасения за фигуру кусок торта и пошла дальше. Она без всякой цели остановилась у небольшого концертного зала. Она знала это место, так как бывало в нем несколько раз. Он принадлежал местному муниципалитету. Здесь выступали в основном непризнанные гении, по крайней мере, так они себя позиционировали. Дина, из любопытства побывав на нескольких концертах, пришла к выводу, что такой статус эти исполнители скорей всего сохранят до конца жизни. Ничего другого им не светит.
Она прочитала афишу: «Иван Чупшев, композитор и исполнитель: «Нестандартная симфония будущего». Невольно она фыркнула: что фамилия, что название произведения, одно другого стоит. Нет, это не для нее, в свое время она наслушалась и стандартных и не стандартных симфоний прошлого, настоящего и будущего. Понятно, что нужно любым путем привлечь внимание к своей персоне. Но она стрелянный воробей, на такой корм не клюнет.
Наровлянская направилась дальше. Пройдя некоторое расстояние, несколько мгновений постояла в задумчивости, затем вернулась к концертному залу. А если вдруг это что-то значительное, подумала Дина. А она вот так пройдет мимо этого. Если потом она узнает, что пропустила чей-то талант, не простит себе такого поступка. Можно послушать каких-нибудь десять минут - и все станет ясно. Ее опытное ухо за это время все точно определит.
Дина купила билет и прошла в зал. Он был небольшим, не больше двухсот мест. Народу было совсем немного, занятыми оказались всего несколько рядов. Все остальные кресла пустовали.
Она села на некотором отдалении от остальной публики в ожидании, когда выйдет композитор и исполнитель в одном лице. Она уже пожалела, что поддавшись внезапному импульсу, пришла сюда. Ну что тут может быть примечательного? До сих пор еще никогда не было. Вряд ли будет и на этот раз.
На сцене появился молодой человек, довольно тщедушного вида: невысокий, худой, с редкими светлым пушком на голове и невыразительным лицом. По предыдущему опыту Дина знала, что ничего хорошего ждать от такой личности не приходится.
Молодой человек осмотрел зал. Наровлянской показалось, что его взгляд задержался на ней.
- Спасибо, что пришли на мой концерт, - произнес человек. – Кто не знает, сообщаю, меня зовут Иван Чупшев, я композитор. Вашему вниманию хочу предложить мое новое сочинение, я его назвал: «Нестандартная симфония будущего». Почему именно так, объяснять не стану, я все выразил в музыке. Кто поймет, тот поймет, кто не поймет, значит, так тому и быть. Ничего страшного или печального в том не вижу. Больше предварительно не буду ничего говорить, я вообще считаю, что музыкальные произведения не надо комментировать даже их авторам. А сейчас я начинаю. Кому сразу не понравится, не стесняйтесь, спокойно вставайте и уходите. Не бойтесь меня этим обидеть, я вас хорошо понимаю. Эта музыка не для всякого, она для тех... - Чупшев ища слова, чтобы завершить мысль. замолчал. - В общем, каждый пусть решает сам, как к ней относиться.
Несколько для Дианы это короткое предисловие к исполнению понравилось, ей показались, что произнесенные слова прозвучали искренне. И без пафоса, который она никогда не могла терпеть. Она считала, что он вызван тщеславием, самолюбованием, стремлением придать себе ложную значительность. А этого она не выносила.
Тем временем композитор-исполнитель сел за рояль, несколько секунд он настраивался, затем заиграл.
Для Наровлянской всегда были важны первые аккорды, по ним она составляла впечатление обо всем произведении. Затем лишь его корректировала. И почти никогда не ошибалась, ведь начало – это завязка, формирование основного мотива, который лишь развивается, но не изменяется. Это как в поэзии; если начальная строка слабая, то вытянуть все стихотворение почти никогда не удается.
Дина погрузилась в произведение мгновенно, едва прозвучали первые ноты. Ее захватило предчувствие, что ей предстоит пережить нечто значительное в течение всего того время, пока со сцены будет звучать музыка.
Дина вдруг поняла: это именно то, чего она давно подсознательно искала. Может, не в полном объеме, но в значительной степени. Ей хотелось услышать музыку нынешнего времени, музыку начала новой эпохи, в которую вступает человечество. С некоторых пор ее мучило ощущение, что прежняя музыка, какой бы прекрасной она не была, не отражает духа времени, а скорей даже мешает его постижению. Сначала эти мысли были смутными до такой степени, что она не относилась к ним всерьез, воспринимала, как интеллектуальная блажь пересыщенного культурой человека. Но с какого момента они так сильно ею овладели, что она была вынуждена прислушиваться к ним. И в какой-то миг осознала, что это действительно так. Нужна другая музыка, с заключенной в ней иной гармонией. Но вот именно этого не понимают подавляющее большинство музыкантов и композиторов. Тот же Княгинин. Вот привязался он к ней, даже сейчас о нем вспомнила, поморщилась Наровлянская. Вот уж кто никогда не поймет и не примет подобное произведение. Ему исполнять только слащавость, да гламур.
Дина снова вернулась к льющему со сцены произведению. А ведь оно во многом новое слово в музыке. Какой же он смелый, не боится нарушать все каноны. Он разрушает всю прежнюю гармонию, издевается над ней, показывает, какая она не настоящая, придуманная исключительно для услады человеческого уха, а не для постижения духа. Этот неприметный парень – подлинный новатор, не боящийся идти наперекор устоявшимся представлениям. В консервативной среде, так называемых больших музыкантов, ему будет трудно проложить себе дорогу. Как только они услышат первые же его звуки, тут же подвергнут обструкции. И не дадут ни единого шанса. В чем они отлично поднаторели, так это объединяться против таланта. Пока он не покинет сей мир, надежды на успех у него крайне мало. К мертвым они относятся гораздо более доброжелательно, они могут себе этого позволить, ведь они же имеют огромное над ним преимущество, они же живые.
Музыка смолкла, Чупшев встал и поклонился. В ответ раздались жидкие аплодисменты. Дина хлопать не стала, она делала это редко, исключительно в минуты большого восторга. Сейчас же ею владели скорей грустные чувства. Зато она решила, что поговорить с сочинителем после концерта. Поэтому не стала уходить из зала, а продолжала сидеть.
Зрители ушли. Дина поднялась и направилась за кулисы. Чупшев уже собирался покинуть концертный зал, направляясь к выходу. Она окликнула его, тот остановился и посмотрел на нее.
- Я бы хотела с вами пообщаться, - сказала Наровлянская.
- Со мной? Зачем?
- Мне понравилась ваша музыка. Разве это не повод для общения.
- Не знаю, - вдруг угрюмо произнес Чупшев. - Как-то не замечал.
С ним все понятно, отметила про себя Дина, типичный непризнанный гений. И, кажется, довольно озлобленный, что впрочем, можно понять.
- Так будем общаться или нет?
- Здесь нельзя, сейчас зал закроют.
- Не страшно, мест для общения много.
Чупшев нерешительно посмотрел на нее.
- Идемте, - сказал он.
Рядом с концертным залом располагалось кафе. Дина решила, что нет смысла заниматься поисками места для общения, а лучше не терять времени и пойти туда, где поближе.
- Зайдемте в это кафе, - предложила Наровлянская.
И снова она заметила в своем спутнике нерешительность.
- Согласен, - после короткой паузы произнес он.
Кафе было небольшим и почти безлюдным. Они заняли место возле окна. Официант принес меню.
- Давайте посмотрим, чем тут потчевают, - произнесла Дина.
Чупшев с какой-то опаской придвинул к себе меню, словно оно могло быть намазано ядом, быстро его пролистал, словно скучный роман, и отодвинул от себя.
- Ничего не нашел, - заявил он.
- Давайте договоримся, я вас пригласила, я и плачу, - сказала Дина. - И прошу, не надо возражать. Ничего унизительного в этом нет.
- А что тут может быть унизительного, - пожал плечами композитор. Но его тон не убедил Наровлянскую, что он придерживается именно такой точки зрения.
- Тогда выбирайте. Я уверенна, вы хотите есть.
Чупшев посмотрел на Дину.
- Хочу, - выдохнул он.
- Заказывайте.
Дина наблюдала за тем, как он ест. Судя по энергичности процесса, проголодался композитор изрядно. Любопытно, когда он ел в последний раз? Она же заказала себе лишь чашечку кофе, даже без десерта. Ох уж эта фигура, как от многого ради нее приходится отказываться.
Дина решила не начинать разговора, пока композитор не насытится. Ждать пришлось недолго, тарелка опустела быстро.
- Может, чего-нибудь еще желаете? – предложила Дина.
- Нет, - решительно произнес он. – Спасибо.
- Тогда кофе или чай. Отказа не принимаю.
- Чай.
Дина улыбнулась. Ей показалось, что Чупшев постепенно перестает защищаться.
- Вам действительно понравилась моя музыка? – вдруг спросил он.
- Я похожа на лгунью?
Музыкант оценивающе посмотрел на Дину.
- Вроде нет. А можно узнать, кто Вы?
- Я музыкальный критик и по совместительству проректор Музыкальной Академии. Меня зову Дина Наровлянская.
- Та самая? – удивился Чупшев.
- Та самая, - подтвердила она. – А что это означает: та самая?
- Читал пару ваших статей, смотрел вас по ящику. Толково!
- Спасибо. А что в них, по-вашему, толково?
- Вы понимаете суть.
- Любопытная мысль, - хмыкнула Дина. – Но в чем, вы считаете, заключается суть?
- Это когда человек понимает главное, то, ради чего пишется музыка.
- И ради чего она пишется?
Ответ Чупшева удивил Дину.
- Не знаю, просто я чувствую, что суть существует. Когда пишу свою музыку, то ощущаю, что отражаю в ней нечто очень важное. Вы будете смеяться, но иногда мне кажется, что я провозглашаю начало новой эпохи. А в ней совсем иная гармония, не та, к которой мы привыкли. Нельзя же все время использовать одинаковые формы. В этом есть что-то застывшее. Разве не так?
- Так, - согласилась Дина. – Все должно меняться. Есть красота новая и есть красота старая. Конечно, старая красота привычна, она сама входит в ухо, в глаза, в мозг. Но она с каждым разом несет все меньше содержания и больше привычного, чем и привлекает. А люди не понимают, что музыка – это самое содержательное искусство, они полагают, что кроме красоты созвучий в ней ничего нет. Между прочим, так даже думают многие известные музыканты. - Наровлянская снова вдруг вспомнила о Княгинине. – А это не верно, музыкальный текст очень глубок и содержателен, он провозглашает истины, которые не способны выразить ни философия, ни литература, ни даже поэзия. Они все ее обтекают, отгораживают ее от нас словами. А музыка проникает в нее непосредственно, она с ней неразделима. Она выливает философию из сосуда мира непосредственно в кубок души.
Чупшев изумленно посмотрел на Дину.
- Вот это да, прямо в точку. Я бы сам ни за что до такого не допер. Но именно это то, что я всегда чувствовал.
- Рада, что помогла выразить вам свои ощущения, - скромно произнесла Наровлянская. – Это всегда важно переместить их из подсознания в сознание.
- Да уж, еще как помогли! Теперь мне будет легче дальше сочинять. Буду знать, что хочу выразить. А то ведь я все делал на интуиции. А ее не всегда достаточно.
- Я так и поняла, - кивнула головой Дина. – Расскажи о себе, если не трудно. – Как-то незаметно для себя она перешла с ним на ты.
- Это как раз самое легкое. Родился в Саратове. - Чупшев на секунду замолчал. – Не совсем в Саратове, в деревне, в пятидесяти километрах от него. Зато на самом берегу Волги. Недалеко был районный центр, туда ездил в музыкальную школу. Затем поступил в саратовскую консерваторию. А когда кончил, немного в Саратове потусовался, но быстро смекнул, что ничего там мне не светит. Собрал чемоданчик, да махнул сюда.
- И сколько времени ты тут?
- Три года, - грустно вздохнул Чупшев.
- И ничего?
Молодой человек кивнул головой.
- Моя музыка никого не интересует.
- На что же ты живешь?
- На что придется. В основном на случайные заработки. У музыканта всегда есть возможность что-то заработать.
- Понятно. – Дина о чем-то задумалась. - А живешь ты где?
- Здесь, неподалеку, снимаю конуру.
- Пригласишь меня к себе?
- А вы, правда, хотите? – недоверчиво посмотрел он на Наровлянскую.
- Правда, хочу. Дай мне твой телефон.
Чупшев протянул ей бумажку, на которой ручкой был написан его телефон.
- Я позвоню тебе совсем скоро, - сказала Дина. – Если ты все поел и выпил, можем идти.
- Да, спасибо вам. Все было замечательно.
Дина позвала официанта. Тот положил перед ней счет. Она достала деньги и рассчиталась.
- Вот теперь действительно все, - улыбнулась она.