Будни в больнице наполнены чужими криками, болью и запахом см-ерти, разъедающим ноздри. У меня голова трещит от постоянного пиканья приборов – то, от чего нельзя избавиться, если я хочу, чтобы Наташа жила. Она все также в коме, и даже ни малейшего проблеска на улучшение ни я, ни врачи не видим. За прошедшие две недели сердце девушки останавливалось еще три раза, почки стали хуже работать, это все говорит о том, что организм постепенно, медленно, но уверенно, отказывает. И я отлично это понимаю, смотря на Нату часами. Эти часы тянутся, тянутся, тянутся, лишая меня надежды.
- Пап, нельзя так себя истязать, - Даша приходит к нам каждый вечер, сразу после занятий в университете и перед работой в ветеринарной клинике. Не знаю, чтобы я без нее делал: дочка приносит мне домашнюю еду, сменную одежду, лекарства. Но самое важное это моральная поддержка. – Ты сам бледнее трупа, па. Неужели ты хочешь, чтобы Наташа, когда очнется, увидит столь жалкого мужчину рядом? Ты ведь даже похудел, не говоря о заросших щеках и нестриженных ногтях. Прекращай вести себя, словно ребенок. И не заставляй тебя стыдиться.
Как всегда, дочка права. Мне неприятно признавать, но, да, пахну и впрямь, как бомж, хотя в палате есть душ – просто я не видел в нем смысла, слишком увлекшись страданиями. «Да уж, Золотов, и впрямь стареешь, раз дочь о тебе заботится, будто о младенце, а еще считал себя хозяином своей жизни», - так тяжело принять собственную слабость, что злость на самого себя и на обстоятельства не дают мне покоя.
- Встань сейчас же и начни с помывки, иначе ты мне не отец, - теперь Дарья переходит к действительно серьезным угрозам.
- Ладно-ладно, иду.
Нехотя, но залезаю в больничный душ, прихватив с собой прорезиненные тапочки, халат и чистое белье. Старое, кажется, придется выбросить, такая от него идет вонь. Горячая вода, на удивление, помогает, смывая с меня вместе с грязью переживания и парализующий страх, панику и ужас, которые переживаю в этой палате день за днем. После купания берусь за бритву, лишая лицо отросшей щетины. Смотрю в зеркало и не верю, что там отражаюсь действительно я: самый настоящий старик с седыми волосами и новыми морщинами.
- Теперь-то куда лучше выглядишь, - окидывает меня оценивающим взглядом дочь, а затем подает пакет, - вот, оденься в это. Хватит с тебя тупых спортивных костюмов.
Вскоре, облачившись в свитер и джинсы, я сижу с ней в кафетерии, потягивая отвратительный кофе «три-в-одном». Выйдя из крыла реанимации, ощущаю себя совсем по-другому – в столовой запах отличается, нет того душка медленно разлагающихся живых тел, и это меня вдруг расслабляет. Появляется надежда.