Стрекоза высокого полёта

Голоса из Норртелье

ПЕТЕР

Мне кажется, Бьёрн в моей жизни существовал всегда. Надо у матери спросить, не лежала ли фру Энгстрём рядом с ней в родильном доме? Мы-то с Бьёрном в детском саду однозначно на соседних горшках сидели...И потом много чего ещё вместе делали. Как какая супер-шкода в школе, никто особо и не разбирался: нас за ухо к ректору, родителей туда же — на ковёр, жаловаться на безобразно воспитанных отпрысков.

Бьёрну я доверяю. Он меня ни разу не предал. Можно сказать, что Бьёрн для меня — словно ещё один брат. Тео — он всегда был родительским любимчиком, носились с ним, как дурень с писаной торбой. Типа, идеальный продукт сочетания удачных генов и правильного воспитания. По их мнению, он потому и успешный такой — мой драгоценный старший брат. Я его люблю, но о некоторых вещах скорее расскажу Бьёрну, чем Тео.

Про Мари Бьёрн тоже первым узнал. Ещё в Канаде. От него разве укроется что? Сразу понял, что со мной что-то не в порядке. Ну, «что-то не в порядке» это мягко сказано. Крышу мне снесло тогда. Капитально. И не скажу, что Бьёрн обрадовался тому, что это всё из-за бабы. Потом вроде как успокоился. Но когда я Мари в Стокгольм вызвал — опять началось: «Зачем тебе это надо?». Устал я. Устал быть один. Бьёрн умный — до сих пор не женат. Подружками увешан, как ёлка игрушками. Мне-то тоже женского внимания хватает, тут я не в обиде. Просто сейчас у нас с ним ситуации разные. Бьёрну нравятся эти гульбища бесконечные, а меня всё чаще «не вштыривает». Постоянно думаю: как там Эмиль? На время загулов я его к бабушке отправляю. Тоже не повод для того, чтобы собой гордиться. Ума не хватило семью сохранить. Хорошо, конечно, что Лея сына не забрала. Но с какого перепугу моя мать должна заниматься воспитанием моего же сына вместо меня?

Сегодня вот полдня менеджер мозги полоскал предстоящим турне. Пошли потом с Бьёрном в бар, вроде как расслабиться хотели, но после первой же кружки пива началось: «Не вздумай писательницу с собой в тур тащить». Ну, я и вспылил...Хотя не буду врать: мне самому не хочется, чтобы Мари с нами поехала. Мы же в туре далеко не ангелы. Она не глупая и всё это понимает, но мы ещё не осточертели друг другу и стараемся почаще вместе бывать.

У меня иногда такое чувство, что она не та, за кого себя выдаёт. Словно роль играет. Но мне плевать: мне с ней хорошо. Правильно сделал, что вызвал её в Стокгольм. Вот как она приехала, так и пошла моя жизнь по накатанным рельсам. Не в плане того, что предсказуемо и скучно. Не знаю, даже, как и сказать. Организованно? Да, пожалуй это - подходящее слово.

Вы не думайте, что мы с ней только и делаем, что милуемся по углам. Ругаемся порой так, что тарелки летают. Ну, настоящие...Мари даже купила специально пару комлектов пластиковой посуды. Говорит, жалко ей мои сервизы бить. Люблю её. Она забавная. И правду в глаза говорить умеет. Даже не слишком приятную. Надо же, влюбился как пацан…

БЬЁРН

Думал, у Петера всё несерьёзно с этой мотоциклисткой. Обсуждали, как она с места рванула в день их знакомства, когда ей ничего не обломилось — посмеялись вволю. Сколько этих подружек мимо нас просвистело — всех и не упомнишь.

И тут вдруг понеслось: чахнет и сохнет наш Петер, оживает лишь когда эта вертихвостка в его жизни появится на краткий миг. Натешится вволю и снова к муженьку под бочок. Сколько раз я ему говорил: осторожнее с бабами! Не дай никому голову себе задурить! А этого олуха жизнь ничему не учит...Сначала Лея охомутала — неизвестно, кстати, своего ли сына Петер растит? Лея Лённквист — горячая штучка, ненасытная. У неё отродясь не бывало по одному кавалеру. Но Петеру лапши на уши нагрузила, тот расквасился, как забытое в воде мыло — как же, наследника ему родили. Гулять бы ещё и гулять, а у них пелёнки-распашонки-памперсы. Чуть группу не развалил к чертям собачьим!

Виданное ли дело: вместо того, чтобы самому с мужиками по барам оттянуться, он жену везде отпускал. Ну и доотпускался. То ли подруги в уши надули, что не соответствует такой королеве, как Лея, такой простолюдин, как Петер; то ли отымел её кто-нибудь так, что Петеру и не снилось...А откуда у него силы на кувырканье под одеялом, когда хватались за любую возможность, чтобы бабла срубить? Потом вроде как и деньги появились, но за жёнушкиными аппетитами Петер явно не поспевал. Завеялась Лея в итоге с каким-то столичным стоматологом, а чепчика мелкого Петеру оставила...Кукушка чёртова! Тогда всё и начало меняться по нарастающей: Петер вроде и с нами — и в то же время как-то особняком. Вон, у клавишника Лассе тоже жена и аж двое детей, но у него всё отлажено, как часы: дом — это дом, работа — это работа, и одно другому не мешает. А Петер как неприкаянный...Вот, точно...Наверно, в этом и проблема: в неприкаянности...Может, зря я волну гоню? Пригреется сейчас возле своей Мари, притрутся, надоедят друг другу хуже горькой редьки— и вернётся наш лидер в разгульное братство?

Должен признать: когда увидел эту его пассию, мыслишки нехорошие зашевелились. Соблазнить её, показать Петеру, что все бабы — суки и избавиться от занозы в заднице. Вслед за мыслишками и ещё кое-что зашевелилось. Она такая...не ширпотреб. И в самом соку бабёнка, её сейчас только мять да раскладывать. Но пока что все мои поползновения безуспешны. Побалаболит, пофлиртует даже, но дальше этого — ни капли в рот, ни сантиметра сами знаете куда…Чёрт, а меня эти мысли заводят! Может, потому я и злюсь на неё, что до сих пор не дала?

ЭМИЛЬ

Хорошо, что у нас теперь Мари живёт!

Правда, щенка я у отца так и не допросился. Зато Якобссоны собак купили, хаски. Фредрик с ними по полдня гуляет, говорит, этим собакам нужно много двигаться. Мне тоже разрешает с Ульфом и Ральфом играть. Кидаю им мячик или палку — всегда приносят. Хельга мне давала почитать книжку про эту породу. Оказывается, хаски — ездовые собаки. Так что не зря Фредрик с ними по лесам подолгу носится. Хотя мне было бы жалко собак в упряжку запрягать...Хельга посмеялась, объяснила, что для собак это радость — помочь хозяину. Надо над этим подумать...

А нам с Мари тоже скучать некогда. Я её шведскому учу, она меня — французскому. Отец сначала хмыкал да смеялся над нами, а когда Мари через полгода начала потихоньку разговаривать дома на шведском, тайком мне в копилку тысячу крон подкинул. Он не догадывается, что у банки дно открывается. Я точно знаю, сколько у меня там денег, потому что коплю на собственную гитару. Хочу быть, как отец. Он всего сам добился. Стоит мне заикнуться, что инструмент нужен — он купит. Или предложит что-то из своей коллекции выбрать. А я не хочу так. Хочу свою купить. Так круче!

Смешной! Будто я без денег не стал бы с Мари заниматься. Она классная! Как бабушка, только ещё круче. С бабушкой я не на все темы могу говорить: она вечно начинает охать и вздыхать, да говорить, что мал ещё. А Мари всегда спокойно выслушает, задумается иногда и если не может сразу ответить, так и говорит: «Я найду ответ на твой вопрос, но чуть позже, идёт?». Мне нравится, что она не сюсюкает со мной и не называет «малышом» и «бедняжкой». Чего во мне бедного? Я вон какой богатый — у меня есть отец, бабушка с дедом, Тео и Майя, Фредрик и Хельга, в школе Йорген, Матс и Сигге...Подумаешь, мать сбежала! Зато у нас теперь Мари есть! А у Тео и Майи скоро ребёнок родится, запутался, кем он мне приходиться будет...Не важно! Хорошо бы, не девчонка, могли бы играть вместе, когда подрастёт. Девчонки — они задаваки. Хотя я не знаю, маленькие — какие?

Мари правда писательница. Я у отца просил её книжки почитать, он не дал. Типа, рано мне ещё такое читать, не пойму. Пришлось у самой Мари спросить. Она покраснела и тоже сказала, что рановато мне с её творчеством знакомиться. Но пообещала на день рождения подарить мне особенную книгу. Я так ждал! Она истории интересные придумывает: про лес, про озеро, про наш Дом. Я никогда не задумывался, сколько волшебства в мире вокруг нас. Мари всё видит!

В день рождения рано утром слышал, как вся родня под дверью шушукалась: отец вечно что-нибудь роняет — чуть торт не испортил именинный, который Хельга испекла. А я лежал и старательно глаза заплющивал, чтобы не обломать им удовольствие от того, что разбудят меня всей толпой и поздравительную песенку споют. Подарки были классные: новый скейт — почти как у взрослых парней на школьной площадке, шикарные фирменные кросовки Nike, новый рюкзак с клёвым рисунком (наконец-то не дурацкие «человеко-пауки»!), бабушка шарф связала оранжево-зелёный (цвета любимой футбольной команды), дед подарил микроскоп (смогу теперь изучать всё, что найду во дворе!), ну, денег в копилку мне положили...Я всё ждал, когда же Мари свой подарок вручит. Знаете, что она сделала? Она написала книгу «Эмиль из Норртелье»! Вот как пристанет кто-нибудь с дурацким вопросом, не в честь ли Эмиля из Линнебёрги меня назвали, я сразу книжку — бац! - не знаю никаких Линнебёрг, я - Эмиль из Норртелье! Боялся, что она забудет про своё обещание, у взрослых же вечно столько дел! Но Мари если слово дала - всегда держит (отец со мной не согласен, но у него с Мари свои счёты — мне она никогда не врёт!). Книжка получилась очуменная! Самая настоящая, какие в магазине продают, с твёрдой обложкой и...этими... ил-лю-страциями. Тео сказал, что у Мари «связи», поэтому ей всё так быстро сделали. И ещё присвистнул, когда книгу рассматривал, сказал, что такая книженция стоит «овердофига». Не знаю, сколько это, надо будет у отца спросить. Но и это ещё не всё! Книгу прислали не одну (Мари объяснила, что по одной книге в настоящих издательствах не печатают), в огромном пакете целая стопка пришла! Теперь у всех родственников и одноклассников будут книжки про меня!

Помню, как я ныл, когда отец уезжал с концертами туда, где он с Мари познакомился. Заграничные туры у него обычно долгие - на несколько месяцев. А мне так неохота было у бабушки торчать почти всё лето! Но сейчас я рад, что он тогда в Канаду поехал. И что Мари случайно оказалась в том же баре, что и отец, и показала ему один неприличный жест, за который мне пару раз уже влетало от бабушки. Отец потому и подошёл к Мари знакомиться: ему понравилось,что она такая дерзкая!

Мне никто не верит, но я не хочу, чтобы мать возвращалась. И ещё не хочу, чтобы Мари уезжала. Бабушка меня научила молиться, и я теперь каждый вечер прошу у Бога, чтобы он у нас Мари не забирал.

МАРИ

Просыпаясь утром, я боюсь открывать глаза. Всё время кажется, что вот распахнутся ресницы — и окажется, что я не Норртелье, а в Квебеке, Лос-Анджелесе или ещё в каком-нибудь «призраке прошлого». Хотя с того момента, когда я вышла из самолёта в аэропорту Арланда прошёл без малого год. У меня уже получается говорить по-шведски! Никогда не думала, что этот язык окажется таким трудным... Я ведь любила французский — и выучила его запросто! Впрочем, это не слишком удачное сравнение: французский я учила с детства. Существует мнение, что лет до одиннадцати иностранные языки легко укладываются в наш мозг, врастая в подкорку накрепко. Сейчас-то мне уже гораздо больше, чем даже два раза по одиннадцать...Просто я наивно предполагала, что когда чем-то сильно увлечён — просто до дрожи в коленках! - то и отношения с этим увлечением будут развиваться, как по маслу. Не тут-то было! Это касается и шведского языка и его главного носителя в моей жизни — Петера Наттгрена. Не хотят они спокойно врастать в мой мозг, они его клюют, как орёл клевал печень Прометею. Ежедневно.

Отступать поздно, да я и не хочу. Не взирая на то, что с языком никак не подружусь и в отношениях с Петером коса на камень порой находят, Норртелье — место, где я счастлива. Потому и глаза боюсь открывать: вдруг упорхнуло это моё счастье, словно перелётная птица?

Мне кажется Дом меня любит: иногда не могу найти какую-нибудь вещь — глядь, она словно сама мне в руки падает. А уж какое у меня тут вдохновение проснулось! Клод Леру вместо обычного поторапливания с очередным романом, просил немного притормозить, а то издательство разорится, мне бонусы выплачивая. Лукавит: сливки-то с доходов от продаж кто снимает? В итоге предложил взять псевдоним и строчить параллельную серию романов под другим именем. Но я не готова к этому, устала жить под чужими именами — даже если они только буквы на обложке книг. Хочется быть самой собой. Здесь у меня это стало получаться. Но страх того, что рано или поздно правда откроется, всё ещё жив. Сама не знаю, чего больше боюсь: того, что меня отвергнут из-за моего прошлого или из-за того, что я его скрыла при знакомстве. А ещё мне несколько раз звонили...Такое ощущение, что реально звонило то самое прошлое — снимаю трубку, а там тишина, или, как в последний раз — тяжёлое прерывистое дыхание, как у того сумасшедшего в Лос-Анджелесе, из-за которого пришлось собирать чемодан и вычёркивать Линду Делани из списка желающих получить именную звезду на Аллее Славы.

Семья у Петера замечательная и соседи у нас невероятные. Не будь Фредрика с Хельгой, мне было бы одиноко и неприкаянно: у кого просить совета? К кому убегать, чтобы успокоиться и подумать? Такое чувство, что они мне вместо родителей — понимающие и заботливые.

Музыканты Петера ко мне неоднозначно относятся. Никто открыто против не выступает, но создаётся впечатление, что на меня злятся — будто я запрещаю Петеру с ними общаться. Он сам не хочет. Говорит, репетиций и туров с него достаточно за глаза и за уши, что теперь ему есть к кому домой торопиться. И этот гигант-барабанщик — Бьёрн Энгстрём...Не нравится мне его взгляд. Словно раздевает. Петеру не хочу ничего говорить: я так поняла, что они друзья детства, решит ещё, что настраиваю их друг против друга. Надеюсь только, что со временем ребята поймут, что я им — не враг, а союзник.

Тот альбом, что записали после моего приезда, остался незамеченным. Поклонники не оценили такой пассаж. Впрочем, часть вины за это беру на себя: памятуя свои страхи, не дала менеджеру Петера разрешения на широкую рекламную кампанию. Наттгрен меня успокаивает — говорит, что успех ещё впереди. Да я и не расстроена: успеха в моей жизни достаточно. Время от времени и счастья пригубить получается. Мне бы ещё душевным равновесием разжиться и супер-коктейль готов!

С Эмилем мы подружились. Иногда забываю, что с ребёнком говорю: парнишка не по годам развит. Задумывается о таких вещах, о которых я в его возрасте даже и не подозревала. Доверяет мне свои секреты. Я вот об заклад бы побилась, утверждая, что он влюблён в темноволосую красавицу Сигге, которая несколько раз приезжала в Норртелье вместе с друзьями Эмиля — Йоргеном и Матсом. Оказалось — ничего подобного. Сегодня показал мне фотографию смешной девчонки, похожей на Пеппи Длинныйчулок — Анника Нордин, предмет его воздыханий. Господи, какие же они смешные в этом возрасте! Неужели и я когда-то такой была? Не помню...Печально, что из памяти стирается вовсе не то, что всеми силами хочется забыть...Мне кажется, что моё прошлое — особенно то, что связано со временами СССР и вернувшейся после его развала на карты мира Россией, словно мокрой тряпкой с доски стирают…

Я тысячу лет не видела маму. Даже не знаю, жива ли она. Смогу ли я когда-нибудь попасть в страну, из которой уехала «за красивой жизнью» всего с одним чемоданом — да так с тех пор и бегаю из страны в страну, из города в город... С одним чемоданом…