Крылья Ангела

Часть 1 (главы 14,15)

Глава четырнадцатая

В начале одиннадцатого я вышла из вагона на Московском вокзале. Перед этим я придирчиво рассмотрела себя в зеркале и сделала причёску, которую никогда не носила, собрав волосы в узел сзади и повязав голову косынкой, которую прихватила с собой. Картину довершили тёмные очки. Узнать меня в таком виде было бы затруднительно. В Питере я первым делом зайду в парикмахерскую, подстригусь и выкрашу волосы в тёмный цвет. Но прежде всего мне нужно было снять квартиру, причём так, чтобы не слишком обращать на себя внимание. Не исключено, что меня могут узнать, наверняка мой канал, и не только, объявит о моей трагической гибели. Сегодня уже понедельник, и меня начнут искать. Пусть не сразу, но обнаружат письма, и отец поднимет на ноги всех. Оказавшись на площади возле выхода на перрон, я осмотрелась. Как всегда, стояли женщины с табличками о жилье, болтая между собой, но ни одна не вызвала у меня доверия, пока я не заметила совсем пожилую женщину, державшуюся немного поодаль ото всех. Я подошла к ней и спросила, что она может мне предложить. Она тихо ответила, что у неё есть свободная квартира на Васильевском острове, которую она хотела бы сдать. Мы договорились о цене, надо сказать, вполне гуманной, и поехали смотреть квартиру.

В автобусе она неожиданно спросила:

- Почему вы обратились ко мне? Я видела, что вы осматриваетесь. Почему меня выбрали? Надеюсь, у вас нет проблем с законом? 

А старушка-то оказалась не так проста, подумалось мне, но я ответила беспечно, пожав плечами:

- Если я не внушаю вам доверия, могу вернуться и обратиться к кому-то ещё. Вас я выбрала только потому, что страшно не люблю шума и суеты, и всегда предпочитаю более тихие варианты. Вот и обратила внимание именно на вас, потому что вы стояли тихонько в стороне.  Могу вас заверить, что я не преступница. Я всего лишь уставшая от работы женщина и хочу отдохнуть в одиночестве в своём любимом городе.  Я заплачу вам за квартиру за месяц вперёд, но с условием, что вы не станете меня беспокоить. Если вам нужны мои документы, то паспорт, разумеется, при мне.

Она кивнула, и дальше мы ехали молча. Квартира оказалась в доме, расположенном не очень далеко от набережной. Станция метро тоже находилась поблизости, до неё можно было дойти пешком.

Квартира была небольшая, однокомнатная, но я и не ждала ничего другого. Главное, что там было чисто. Хозяйка назвалась Верой Петровной, и спросила, как меня зовут. Я представилась как Ирина. Я отдала деньги Вере Петровне, она мне ключ, мы обменялись номерами телефонов и расстались, вполне довольные друг другом. Можно было считать первый этап пройденным.

Когда хозяйка ушла, я разобрала вещи, переоделась и отправилась на поиски парикмахерской. Я нашла именно то, что мне было нужно: самую обычную парикмахерскую, а не модный салон красоты, в котором мне не хотелось светиться. Когда я села в кресло и сказала девушке-парикмахерше, что хочу сделать стрижку, она пришла в ужас:

- Неужели вы хотите подстричь такие роскошные волосы? Может быть, лучше причёску сделаем.

- Нет, мне нужно, чтобы вы меня подстригли и выкрасили в тёмно-каштановый цвет. Вот примерно так, - и я указала на рекламное фото, женщина на котором чем-то напомнила мне мою мать.

Девушка вздохнула, но принялась за дело. И хотя она была очень недовольна, что я не пожелала послушать её совета, свою работу выполняла хорошо. Когда всё было закончено, она сказала с удивлением:

- А знаете, вам очень идёт такая причёска, и этот цвет подчёркивает ваши глаза…

Я взглянула в зеркало и вздрогнула: теперь я была невероятно похожа на Ирину, я как будто увидела кадр из потрясшего меня фильма.

- Не нравится? – огорчилась девушка. – Я же вас просила не стричься.

- Нет-нет, всё очень хорошо, спасибо вам!

Девушка улыбнулась:

- Вы красавица, такому лицу, наверное, любая причёска и стрижка пойдёт.

Я ещё раз поблагодарила её и ушла, оставив щедрые чаевые.  Теперь нужно было ехать в Театр Комедии. Я добралась до него к двум часам дня, и с тревогой подошла, ожидая увидеть объявление о том, когда откроется следующий сезон, но на моё счастье, театр ещё работал. Сезон закрывался только через две недели. Я спросила на вахте, как мне попасть в отдел кадров, и мне показали нужную дверь. Здесь мне тоже повезло, потому что за столом сидела совсем молоденькая девушка. Я спросила, работает ли в театре Сергей Колесников, и она смутилась.

- Я здесь практику прохожу, - улыбаясь, сказала она, - начальницы сейчас нет, она часа через два будет. Может быть, вы её подождёте?

- Понимаете, я очень тороплюсь. У меня для него посылочка небольшая, а мой поезд уходит через два с половиной часа. Надо бы как-то успеть увидеться.

- Ой, если так, я сейчас посмотрю в базе данных, - порадовала меня девушка и уставилась в экран монитора.

- Есть, - обрадовано сообщила она мне через пару минут, - работает у нас Колесников. Только он сейчас, наверное, дома. У него сегодня спектакля нет, и нового он ничего не репетирует.

- А вы не могли бы дать мне его адрес?

- Даже не знаю… Это же, наверное, нельзя делать, - растерянно пробормотала девушка, а я умоляюще посмотрела на неё.

- Я вас очень прошу! Ведь это его мать посылочку передала, и если я не смогу его увидеть, она будет страшно расстроена, а ей волноваться нельзя, давление скачет…

Говоря всё это, я вытащила из сумочки бумажку в сто евро и положила на стол.

- Что вы, - испугалась девушка, - заберите, вдруг кто-то увидит.

- А вы спрячьте, и никто не увидит. Должны же вы получить что-то за работу.

Девушка взглянула на меня неуверенно, но потом быстро спрятала деньги в ящик стола и, написав на бумажке адрес, протянула её мне. Я поблагодарила и вышла из комнаты, поспешив покинуть театр. На улице я развернула бумажку и порадовалась, увидев, что там не только адрес, но и номер телефона. Зайдя в ближайшее кафе, где было немного народу, я позвонила Колесникову с мобильника, но к телефону никто не подошёл, мне удалось прослушать лишь запись на автоответчике. Я без труда узнала голос партнёра моей матери по фильму, он почти не изменился за это время. Выпив чашку кофе, я покинула заведение и пошла по Невскому проспекту в сторону набережной.  До квартиры на Васильевском острове вполне можно было дойти пешком, а мне всегда хорошо думалось на ходу. Впрочем, обдумывать было особенно нечего. Я не могла решить, что делать дальше, пока не поговорю с Колесниковым. Поэтому, раздумав идти пешком, я спустилась в метро на Гостином дворе и за полчаса добралась до квартиры.

На меня обрушилась тишина и пустота, а вместе с этим вновь пришла острая боль. Я не позволяла ей овладеть мной в течение суток, но сейчас с новой силой чувствовала и переживала потерю всего, что могло наполнить мою жизнь смыслом…

Наверное, я просидела на стуле в прихожей не меньше часа, пытаясь справиться с собой. Заставив себя подняться и принять душ, я включила ноутбук, зашла на сайт своего канала и убедилась, что за сегодняшнее число не выложено никаких новостей. Конечно, они пытались дозвониться до меня, обрывали все телефоны. Скоро они рискнут позвонить отцу, а он пошлёт кого-нибудь из охраны ко мне на квартиру, и они найдут письма… А затем отец поднимет на ноги всех. Как скоро смогут обнаружить машину, труп девушки и связать со мной, я не представляла, но думала, что это произойдёт достаточно быстро. Впрочем, теперь узнать во мне Анжелу Громову было бы очень затруднительно, и я надеялась, что причин для беспокойства у меня нет. Я не думала, что, прочитав адресованное ему письмо, и особенно письмо, адресованное Светлане, пообщавшись с ней, отец начнёт прочёсывать вокзалы и аэропорты, показывая везде мою фотографию. Скорее всего, он поверит в моё самоубийство, посчитав, что я не стала бы так огорчать любимую подругу, если бы это была инсценировка. А в том, что Светка будет убита горем, я не сомневалась.

Выключив ноутбук, я опять набрала номер телефона Колесникова, и в этот раз он сразу взял трубку.

- Добрый день, - приветливо сказала я, - я тележурналистка, делаю интервью со многими известными актёрами Москвы и Питера, и хотела бы поговорить с вами. 

По своему опыту я знала наверняка, что все актёры считают себе гениями, вне зависимости от числа ролей, таланта и признания зрителей. Колесников не был исключением, и сразу с удовольствием согласился встретиться со мной. Я спросила, не могу ли подъехать к нему прямо сейчас. Он ответил, что будет свободен в ближайшие четыре часа.

Жил он далековато, на проспекте Ветеранов, ехать пришлось с пересадкой, и  я добралась до его квартиры в обычной пятиэтажке примерно через час после нашего разговора.

Свет в прихожей падал так, что я хорошо видела его лицо в то время, как моё оставалось в тени. Он, конечно, изменился за эти годы, но всё же был вполне узнаваем, сохранив подтянутую фигуру и красивую посадку головы. Волосы поседели, и на лице появилось много морщин, но всё равно он оставался привлекательным мужчиной, о чём прекрасно знал. У него была улыбка прирождённого покорителя сердец и хорошо поставленный красивый голос.

- Рад видеть вас, Ирина… простите, как ваше отчество?

- Можно просто Ирина, - ответила я.

- Прошу вас, проходите в комнату, - пригласил он.

Мы прошли в большую светлую комнату, и я сняла очки. Он в это время пододвигал к столу кресло и не смотрел на меня, а когда повернулся, чтобы предложить мне сесть, замер, словно перед ним возникло привидение.

- Оля? – тихо и неуверенно спросил он. – Не может быть! Оля… я же думал, что тебя уже нет в живых… Оленька…

- Я не Оля, - остановила я его, - Сергей Константинович, посмотрите внимательно, и вы поймёте, что я хотя бы по возрасту не могу быть той Олей, о которой вы говорите.

- Кто вы? – хрипло спросил он, и в его голосе прозвучал страх.  

- Полагаю, что я её дочь. Но вы правы, я здесь именно потому, что вы знали Олю, хотя это было её не настоящее имя.      

- Что вам нужно от меня? Кто вас прислал? Зачем вы сейчас хотите разворошить ту старую историю?

- Меня никто не присылал, и я не причиню вам никакого вреда. Мне лишь нужно, чтобы вы ответили на мои вопросы, я хочу узнать судьбу моей матери. Вы сказали, что считали её умершей. Вот я и хочу знать, что случилось двадцать два года назад. Я видела один из ваших фильмов, это страшное зрелище…

- Каким образом к вам попал фильм? – недоверчиво спросил Колесников. – Я точно знаю, что копий не оставляли…

- Это длинная история, но я могу сказать вкратце: этот фильм в Париже подбросили в почтовый ящик родителей Ирины, или Ольги, как она была названа в титрах. Как он попал ко мне, не имеет значения, я думаю, что достаточно того, что я сказала.

Он кивнул, продолжая рассматривать меня. Казалось, моё лицо притягивало его взгляд, как магнит.  

- Как вы похожи на неё, - наконец сказал он тихо, очевидно, решившись на что-то. – Хорошо, я расскажу вам то, что знаю, хотя известно мне не слишком много. Но вы сказали правду о фильме, и это позволяет мне доверять вам, потому что именно я опустил конверт с диском в ящик Сергеевых.

Я изумлённо уставилась на него. Неожиданно нашлась разгадка одной части этой истории.

- Садитесь к столу, Ирина, я принесу кофе. Рассказ будет долгим.

Мне совершенно не хотелось пить кофе, но я не стала отказываться, зная по опыту общения с людьми, что иногда так проще собраться с мыслями. Колесников вышел на кухню, и скоро я почувствовала аромат хорошего крепкого кофе. Он вернулся в комнату с подносом в руках, на котором дымились две чашки, стояла сахарница и тарелочка с печеньем. Расставив всё на столе, он кивнул мне на мою чашку и начал свой рассказ.  

                                               Глава пятнадцатая

- Для меня эта история началась в семьдесят седьмом году, когда я был начинающим актёром с грошовой зарплатой, играл в Ростовском театре драмы маленькие роли и, как все молодые актёры, мечтал о мировой славе. Жил я тогда вдвоём с матерью, которую очень любил. Она вырастила меня без отца, он разбился на машине, когда мне было шесть лет. И вот представьте ситуацию: мать – бухгалтер, я – актёр после театрального училища на «кушать подано», до славы далеко, как до небес… Денег постоянно не хватает, еле сводим концы с концами, и тут мать заболевает. Врачи говорят, что ей нужна операция, которую могут сделать только за рубежом. Самый дешёвый вариант – оперироваться в Германии, но и для этого варианта нужна сумма, которая кажется нам запредельной. Я хватаюсь за любую работу, ночами разгружаю вагоны, таскаю ящики в магазине, играю Деда Мороза на детских праздниках, но денег не становится больше, а мать слабеет. И тут появляется этот человек… Вы не будет возражать, если я закурю? – спросил меня Колесников. Я кивнула и тоже вытащила сигареты. Мы закурили, и он продолжил:

- Он пришёл в театр и назвался кинорежиссёром. Сказал, что ему известны мои трудности, что он готов помочь решить их, если я соглашусь на некоторые не совсем обычные условия работы,  уйду из театра и уеду с ним, предварительно убедившись, что мать прооперировали в Германии и что с ней всё в порядке. Я слушал его и не верил своим ушам. Тогда я был готов согласиться на что угодно, только чтобы спасти жизнь матери. Я всё понял, когда он показал мне контракт и объяснил, в чём будет заключаться моя работа. Даже сейчас порнобизнес не слишком поощряется, а уж тогда это было подсудное дело. Но Тимур, как назвался режиссёр, заверил меня, что фильмы будут отсылаться только за рубеж, или же поставляться самым проверенным единичным клиентам. Я должен был подписать контракт на пять лет, и все эти пять лет работать практически бесплатно, отдавая долг за операцию. По условиям контракта жить я должен был на закрытой территории, почти как в тюрьме, только в хороших комфортных условиях. Переписка с матерью была разрешена, но через кого она будет получать письма, меня не касалось. Через пять лет я мог обрести свободу или продолжить работу, смотря по обстоятельствам. Надо ли объяснять, что я подписал контракт и уволился из театра. Почти тут же нас с матерью отправили в Германию, где ей была успешно сделана операция. Оставив её долечиваться, я вернулся в Россию, а оттуда уехал в Гагры. Студия была расположена в горах на охраняемой территории. Если я верно понимал, кто-то в верхушке городской власти был хозяином и организатором этого бизнеса, потому что прикрытие было отличное: территория выглядела, как лаборатория для каких-то исследовательских работ, и что там происходило, никто даже не догадывался. Как я понял после, актёров подбирали среди молодёжи, не имеющей хорошей работы в театре или в кино, но актёры должны были удовлетворять нескольким условиям: обладать красивой внешностью, отличной фигурой и уметь играть, потому что Тимур оказался настоящим режиссёром, который мог поставить фильм так, чтобы не только вызвать п****ь у тех, кто его смотрел, но и заставить сопереживать героям… Да что я вам объясняю, вы же видели фильм…

Сначала меня снимали в обычном порно, и это в общем-то было вполне терпимо. Партнёрши мне доставались красивые, и хотя первое время очень трудно было привыкнуть к сексу перед камерой, потом смущение проходило, я научился даже получать от съёмок удовольствие… Короче говоря, я стал за два года профессионалом. С матерью мы переписывались, иногда общались по телефону, за неё я был спокоен. И если бы так продолжалось до окончания моего контракта, я мог бы сказать, что мне повезло…

Но в середине семьдесят девятого года Тимур вызвал меня к себе и сказал, что у них появился очень богатый клиент, которому нужно несколько иное кино, более острые ощущения. Тогда впервые и зашёл разговор о садомазохизме. Первой моей реакцией было возмущение, но он очень быстро поставил меня на место, показав пункт в контракте, в котором я обязался сниматься в любой предложенной мне роли. В противном случае я должен был оплатить неустойку. Так что я попал в капкан, из которого до окончания контракта выбраться было невозможно. Тимур заверил меня, что боль в основном должна будет испытывать моя партнёрша, меня это коснётся по минимуму. Я согласился, хотя по большому счёту никто не ждал моего согласия или отказа, меня просто поставили перед фактом. Перед съёмками первого фильма меня отвели в дом, стоящий на отшибе территории студии, где была приготовлена специальная комната. Туда же через некоторое время доставили девушку, которая должна была стать моей постоянной партнёршей. Когда я увидел Олю, я был потрясён, никогда прежде я не видел такой красавицы. Моей задачей было сначала очаровать её, подчинить себе в сексе, а потом постепенно приучить к боли, как к наркотику. Но с ней было очень трудно найти общий язык. Я видел, что она перенесла какую-то душевную травму, о которой не хотела или не могла говорить. Впрочем, конечно, не могла, ведь кругом были камеры…

Мы прожили в этой комнате месяц, прежде чем стали любовниками, хотя я влюбился в Олю буквально с первого взгляда, и чем больше общался с ней, тем сильнее становилось моё чувство. А потом начался кошмар. Нам дали привыкнуть друг к другу как к партнёрам по сексу, почувствовать зависимость друг от друга, и только тогда стали готовить к съёмкам. Первый раз, когда нам причинили боль, всё чуть не кончилось трагедией. Тогда в момент близости через кровать пропустили электрический ток, а у Оли оказалось не очень здоровое сердце, и она пережила клиническую смерть. Я был страшно напуган, умолял отпустить её, дать мне другую партнёршу, боялся, что Оля умрёт, но Тимур объяснил мне, что хозяин требует, чтобы была эта девушка, без вариантов.

Простите, Ирина, я не буду вдаваться в подробности испытаний, через которые нам пришлось пройти, это слишком тяжело… вы видели фильм…

В тот период Оле начали давать какие-то лекарства, стимуляторы, и это приводило её в состояние возбуждения, а потом я и на себе испытал их действие. И в итоге из нас сделали зависимых друг от друга и от секса с болью людей. И это было то, что нужно для съёмок. Мы сняли четыре фильма, один страшнее другого, и я начал замечать в Оле перемены: она стала заговариваться, забывать текст, иногда её невозможно было расшевелить, иногда она была охвачена страстью до безумия. Однажды её куда-то увели, а когда она вернулась, то спокойно сказала мне, что скоро её не будет. Она сказала это так странно, как будто думала вслух, и добавила непонятную для меня фразу: «На себя мне давно наплевать, только Ангела жалко…»

Я нервно закурила третью сигарету. «Ангела жалко…» - эта фраза больно кольнула меня в сердце, ведь моя мама говорила обо мне. Колесников надолго замолчал, вспоминая и, наверное, заново переживая всё, что случилось тогда.

- Я так и не узнал, что она имела в виду, скорее всего, просто заговаривалась. Мы отсняли ещё несколько эпизодов, и после одной из съёмок она затащила меня в ванную, пустила воду и прошептала на ухо: «Олег, меня не будет, но пообещай мне отдать кассету Сергеевым. Есть такие танцовщики в Большом театре, пожалуйста, дай мне слово, что когда вырвешься отсюда, передашь им кассету». Я не понял, о какой кассете она говорит, но она шепнула, что кассета спрятана в туалете в тайнике, и объяснила, как этот тайник найти. Я до сих пор не понимаю, как к ней попала кассета, возможно, она смогла уговорить кого-то из операторов, с которыми мы иногда встречались во время озвучивания, если при съёмках звук получался некачественным. На Олю многие заглядывались.

Через три дня ей стало совсем плохо: она лежала в постели, молча глядя в потолок, и мне казалось, что она не слышит меня, и не чувствует моего присутствия. Пришёл врач, осмотрел её и сказал Тимуру, что это больше похоже на потерю разума, чем на проблемы с сердцем, хотя сердце у неё тоже сильно сдало. На следующий день её увезли, и, когда я попытался узнать у Тимура, где она и что с ней, он посоветовал мне забыть о её существовании, если я не хочу нажить лишние проблемы себе и матери. Больше я Олю не видел, и об её дальнейшей судьбе ничего не знаю. В восемьдесят втором году истёк срок моего контракта, но я проработал на Тимура ещё два года, уже за деньги. Я боялся уходить, потому что был уверен, что в театр устроиться будет очень сложно. К тому же снималось обычное порно, без извращений, и это была просто работа, к которой я привык. В восемьдесят четвёртом Тимур ушёл из бизнеса, его пригласили в Польшу снимать большое кино, я ушёл вместе с ним. Работать с другими режиссёрами я не хотел. Кассету я нашёл и увёз с собой, никто меня не проверял, наверное, даже в голову не приходило, что я могу вынести что-то нелегальное. Я проработал на студии так долго, что стал там совсем своим, и ко мне относились с уважением. Вернулся домой, начал искать работу… впрочем, это уже для вас не имеет значения. Что же касается кассеты, то я давно оцифровал её, но смог попасть в Париж только весной этого года, когда там снимали эпизод фильма, в котором я был занят. Я пытался найти Сергеевых сразу, как ушёл со студии, но узнал, что они живут во Франции. Кем они приходились Оле, я понятия не имел, посылать такую посылку было рискованно, вот диск и лежал у меня всё это время…

Колесников замолчал, молчала и я, переживая всё, что он рассказал. В том, что моя мама умерла, я была уверена. Точнее, не умерла. Громов избавился от неё, когда она стала непригодна для съёмок. Вряд ли я смогу найти её могилу, у таких, как она, нет могил… 

- Ну что, помог вам мой рассказ? – прервал молчание Колесников.

- Да, Сергей Константинович, спасибо вам, - ответила я, возвращаясь в реальность. – Мне бы хотелось, чтобы этот разговор остался между нами.  

- В этом можете не сомневаться.

- Сергей Константинович, как вы думаете, та студия ещё работает? Мог там остаться кто-то, кто знает о дальнейшей судьбе Ольги больше вас.  

- Даже если студия работает, там ещё тогда сменился весь персонал, от киношников до охраны, так что там вы точно ничего не сможете узнать. Наверное, единственный человек, который знает о судьбе Оли, тот, кто сначала бросил её в этот бизнес, а потом забрал оттуда, когда она заболела.  

Я кивнула. В отличие от Колесникова, я даже знала имя этого человека. Вот только знала я и то, что заставить его говорить мне вряд ли удастся.      

Пора было уходить, но я почему-то медлила, словно общение с ним приближало меня к моей матери.

- Сергей Константинович, а вы не могли бы рассказать мне об Оле просто как о человеке. Я совсем не знала её, а вы долгое время провели вместе и говорили о чём-то отвлечённом. Я понимаю, что вам больно вспоминать о ней, но для меня это очень важно…

- Знаете, Ирина, об Оле, несмотря ни на что, я всегда вспоминаю как о самом светлом человеке в моей жизни. Она была умна, образованна и очень чиста, несмотря на грязь, которая нас окружала, несмотря на нашу работу. Я говорю о внутренней чистоте. Любила стихи: Ахматову, Цветаеву, Пастернака, знала их наизусть. Булгакова обожала, мы с ней вслух читали «Мастера и Маргариту». А ещё мы любили читать пьесы Шекспира, деля между собой роли. И сонеты его она могла читать на двух языках – и на русском, и на английском.  Она могла бы стать талантливой актрисой или писать стихи. Она мне читала свои, одно я запомнил. Оно было очень грустное, и в то же время светлое.

- Прочтите, пожалуйста, - попросила я.

Он на секунду задумался и прочёл:

                                          Ты воздух отнял у меня,

                                          И в грязь втоптал, а я летаю,

                                          Сгораю в языках огня,

                                          И вновь для жизни воскресаю.

                                          Ты всё забрал, но в тишине

                                          И в темноте я вижу ясно:

                                          Не смог у***ь меня во мне,

                                          И жизнь жила я не напрасно. 

                                          Пусть всё закончится теперь,

                                          И Ангел мне не улыбнётся,

                                          Ещё открыта в сердце дверь.

                                          Она крылом её коснётся,

                                          И вдруг почувствует, что вновь

                                          Я ей дарю свою любовь.   

Я слушала сонет, написанный мамой, и слёзы, которые мне удавалось сдерживать так долго, потекли по моим щекам. Колесников не смотрел на меня, погружённый в воспоминания, и тихо сказал:

- Я говорил ей, что там есть небольшая неувязка, что ангел не может быть женщиной, ангел – существо бесполое, и надо чуть-чуть изменить текст, но Оля странно улыбнулась и сказала, что Ангел – это именно «она».

- Мама говорила обо мне, - объяснила я, - она меня называла Ангелом. Нас разлучили, когда я была совсем крошкой, и я ничего не знала о ней до недавнего времени…

- О, Господи, мне даже в голову это не приходило… Я думал, что, может быть, вы родились после того, как её забрали со студии. Значит, уже тогда у Оли была дочь… Как жаль, что вы не мой ребёнок. Поверьте, я очень любил вашу маму.

- Мне тоже жаль. Если бы вы были моим отцом, насколько проще была бы моя жизнь, - сказала я с горечью.

- Может быть, я могу вам чем-то помочь? Что-то сделать для вас?  

- Вы уже сделали. Вы рассказали мне о маме, вы любили её и, наверное, она вас тоже любила, во всяком случае, считала вас близким человеком. Спасибо вам.

Я поднялась и пошла к дверям. Колесников проводил меня, и, прощаясь, я поцеловала его в щёку. В его глазах стояли слёзы. 

- Если я смогу, я обязательно приеду к вам ещё раз. Пожелайте мне удачи, она мне понадобится…

- Желаю… я от всего сердца желаю вам удачи… Ангел…

Я быстро вышла из квартиры и сбежала вниз по лестнице, не оборачиваясь, но чувствуя, что Колесников смотрит мне вслед.