X
2100 Words
6 Не прошло и четверти часа, как возникли новые дела, оказавшиеся неотложными. Я, заручившись помощью Джувейна, как раз отмечал «чайные» на карте. Из-за двери донеслись голоса; казалось, о чём-то спорили. Послышался шум борьбы, и Джувейн поспешил оказать помощь своему товарищу, столкнувшемуся лицом к лицу с неведомой опасностью.
В распахнувшуюся дверь я увидел могучего сложения мужчину в камзоле цвета свежескошенной травы. Треуголка его нелепо съехала набок в ходе непрестанных и интенсивных попыток оттолкнуть стражников.
- Это вопрос жизни и смерти, болваны! Жизнь моего ребёнка в опасности! Да пропустите же меня, наконец!
Треуголка моряка – я почему-то сразу утвердился в мысли, что судьба столкнула меня с моряком – в это мгновение всё-таки свалилась на пол. В результате он разразился громогласными проклятиями и удвоил свои усилия. Ещё немного, и Джувейн пустил бы в ход кинжал, избавив меня от назойливого посетителя, но я удержал его руку. Победило желание сделать хоть что-то полезное.
- Погодите! Пусть войдёт, я не боюсь граждан Пентатерры. Любой человек, обратившийся к властям за защитой, имеет на неё право.
Ах, какие красивые слова! Пожалуй, стоит выгравировать их на медной табличке и прибить её к стене.
Я уселся в кресло, настороженно глядя на буяна; нас разделяло более двух метров пространства, занятого тяжёлым бюро, да и оружие находилось у меня под рукой. Моряку едва перевалило за тридцать; в песочного цвета волосах, впрочем, мелькала ранняя седина. С ловкостью, выработанной годами лазания по вантам, он зацепил находившийся рядом стул и, умостившись, вперил в меня горящий взгляд тёмных глаз.
- Гуго Кунне, – представился он. – Старший боцман на «Перепёлке».
Он говорил таким тоном, будто все вокруг знали о «Перепёлке»; в его понимании, об этом просто неприлично было не знать. Я всё же взял на себя труд выяснить, о какой именно посудине идёт речь. Оказалось, судно принадлежит семье Баймонти; длиной в сотню шагов, дюжину шагов в ширину, «Перепёлка» ходила как на вёслах, так и под косыми парусами.
Причина, по которой Гуго обратился к властям, сразу же принудила меня побледнеть: пропал его сын. Он оказался тем самым мальчишкой, вынимавшим из урны записки с именами членов Совета.
- Мы с Анной были так счастливы, что нашему маленькому Аллану доверили честь определять судьбы города… – Гуго умолк, по его выдубленной морскими ветрами щеке скатилась одинокая слезинка. – Весь наш квартал гордился им; однако ещё вечером Аллан куда-то отлучился – и бесследно исчез!
Я отвёл взгляд.
- Вы искали его? Вдруг ребёнок просто шалит?
- Можете поверить – искали, причём так тщательно, как это только возможно! Мы обшарили все закоулки, все подвалы и чердаки – все без исключения места, в которых он когда-либо бывал!
В голосе моряка слышалось отчаяние. Раскрасневшийся и вспотевший, он казался теперь вполне заурядным человеком, попавшим в беду. Что я мог сказать ему? Что умею распутывать самые зловещие тайны? Меня самого недавно выгнали вон из Политехнической школы, а затем я вёл образ жизни удалого мечника Боэмунда дю Граццона. Ни его, ни мои навыки не позволяли раскрывать преступления, особенно опираясь на достижения средневековой криминалистики. Тем не менее…
- Обращались ли вы за помощью к магам?
Он резко и как-то судорожно кивнул.
- Их предсказания обычно неопределённы…
- Что сказал колдун, к которому вы обратились? – Меня самого удивили металлические нотки, прозвучавшие в моём голосе.
Плечи Кунне безвольно поникли.
- Моего сына нет среди живых – так сказал Христофоро, это чародей с лицензией; у него своя контора на углу Мутного канала и Лудильной.
Я стиснул зубы, опасаясь ляпнуть какую-нибудь бестактность вроде: «Молитесь, чтобы душа вашего сына попала на небеса».
- Я сделаю всё, что в моих силах. Мы поднимем людей, организуем поиски по всему Району, а если понадобится, то и по всему городу. Если окажется так, что совершено злодеяние, – я почувствовал, как голос мой вдруг охрип, – мы обязательно найдём виновных и покараем их. Клянусь вам!
Кунне встал, взгляд его бесцельно блуждал; могучие руки моряка всё так же бездумно мяли треуголку. Он позволил обнять себя за плечи и вывести из кабинета.
Оставшись наедине с угрызениями совести – кто, кроме меня, ещё знал, сколь мало я подхожу для занимаемой должности? – я тщательно обдумал ситуацию. Отнюдь не обязательно причиной исчезновения Аллана послужили итоги выборов. Мальчика могли позвать в гости, он мог сбежать из дому, с ним мог произойти несчастный случай – я знал десятки причин, по которым дети не приходят домой вовремя.
И я знал, что, наверняка, случилось наихудшее. Чародей с лицензией едва ли хотел её потерять, давая ложные предсказания, а герметит никогда не лжёт.
Должен сказать, что я сдержал своё слово и отдал распоряжения относительно поисков Аллана Кунне. Его приметы передали всем постам – о, только в порту, должно быть, не менее сотни мальчишек соответствовали им! – а Кормес Ладжори даже пообещал донести обстоятельства дела до ушей Первого Советника. Мне не слишком понравился его тон; вероятно, что-то в моём поведении рассердило главу Муниципия, видимо, мне предстояли теперь неприятные минуты общения с высшим руководством города.
Пребывая в смешанных чувствах, я покинул место службы уже затемно. Идти, кроме как в комнату на улице Гнилая Щель, мне было некуда, и, пожав плечами, я направился туда, благо расстояние позволяло быстро добраться пешком. Два рундашира, Джувейн и Фродгер составили мне компанию.
Мы шли во тьме, бряцая оружием и горжетами – мои стражи – бронзовыми, а я – золочёным, – словно жандармерия оккупационных войск периода Виши, совершающая ночной detour.
Прохожие делали круглые глаза, узнав меня, и возбуждённо перешёптывались. Чиновники столь высокого ранга, вероятно, никогда не заглядывали сюда.
Госпожа Эгина лично встретила меня на пороге и даже разместила моих удальцов в одной из пустовавших комнат. Она предложила собрать на стол, и я согласился. За ужином нам прислуживала её невесть откуда взявшаяся родственница, только сегодня приехавшая из деревни. Стройная, не лишённая красоты девушка, обладала весёлым нравом; её бюст высоко вздымался в корсете, упрятанном под вырезом серого, под цвет глаз, платья. Звали её Йекелин.
- Поедят ли с нами ваши бравые воины, господин Ключник? – Высокий голос госпожи Эгины едва не принудил меня поперхнуться. – О да, конечно, они с радостью отужинают; впрочем, врождённая скромность потребует от них принять пищу в своей комнате.
Йекелин хихикнула и отнесла наверх кувшин пива и миску с жареной бараниной и хлебом. Восторженные вопли моих мерзавцев свидетельствовали о том, что угощение пришлось им по вкусу. Мне, несомненно, придётся заплатить за всё.
- Вы съедете от нас, господин Ключник – или же мы вправе надеяться на то, что и впредь продолжите радовать нас своим обществом? – Этот вопрос, прозвучавший из уст Йекелин, принудил меня обратить на неё внимание. Чертовски мудрёный слог для деревенской девицы!
- Йекелин до шестнадцати лет воспитывалась в монастыре и начиталась разных книг, отчего иногда походит на учёную особу. – Госпожа Эгина нахмурилась, сверля свою родственницу взглядом. – Не воспринимайте её слишком серьёзно.
Девушка улыбнулась мне и чуть повела грудью над столом, отчего у меня перехватило дыхание. Взгляд её светлых глаз, великолепно гармонировавших с чистой кожей лица и тёмно-русыми, как полированный орех, волосами, волной спадавшими на спину, принудил моё сердце учащённо забиться.
Мы ещё немного поболтали; у дам имелась даже лютня, на которой я, к моему глубокому сожалению, играть не умел, поэтому обошлось без песен. Вскоре, распрощавшись, я поднялся наверх и лёг спать. Последним, что я слышал, стала доносившаяся из-за стены азартная ругань моих телохранителей.
Они открыли сезон охоты на клопов.
7 Мой сон стал сказочной страной, вход в которую открыл самый надёжный ключ – острая шпага. Там придворные блистали драгоценностями, рыцари – начищенными доспехами, а дамы – красотой. Превосходно вышколенные слуги сновали между гостей, как на коньках – быстро и бесшумно.
Все ожидали некоего торжественного события.
Наконец, я решил, что негоже обманывать их ожидания. Я взял за руку невесту – прелестное белокурое создание с глазами цвета аквамарин – и повёл её к алтарю. Жрец Единого обвенчал нас, и началась церемония коронации.
Моей коронации.
Мне поднесли корону на малиновой бархатной подушке, а я – жест ложной скромности – преклонил колени. Прохладный металл сковал моё чело золотым обручем, и я стал повторять вслед за жрецом Единого слова клятвы. Слова, впрочем, были просто словами – о чести, справедливости и верности интересам народа, в то время как корона давала подлинную власть.
С колен я поднялся, являясь уже полновластным владыкой. Монархом.
… Стук в дверь, негромкий, но настойчивый, вернул меня в реальность. С лёгким разочарованием я откинул одеяло и встал, прощаясь с пустыми грёзами. Какой из меня, разрази гром, монарх – особенно в Республике?
Я приблизился к двери.
- Боэмунд?
Да, именно так меня зовут. Боэмунд – до чего дурацкое имя носит это тело. Любопытно, в какой степени происходящее является реальностью, а в какой – ещё одним сном? Возможно, в действительности я сейчас всё ещё нахожусь в Марселе, в маленькой уютной кладовке в квартире моего друга Моше-Мишеля Давида? Вдруг, ему пришлось вызвать врача, и тот сейчас хлопочет надо мной, пытаясь привести в чувство?
- Боэмунд! Вы там живы? – Приятный, бархатистый голос, уже растерявший последние крохи терпения.
- Конечно, Йекелин! – Спросонья я не нашёл ничего умнее, кроме как позволить себе маленькую пошлость. – Жив, здоров – и обнажён, как клинок, готовящийся поразить тело врага! Нет ли у вас желания проверить?
Фыркнув, она удалилась.
Через полчаса, позавтракав яичницей, которую превосходно дополнила кружка ледяного молока, я покинул Гнилую Щель. По пятам за мной неотступно следовали Джувейн и Фродгер, два молчаливых телохранителя.
Я – важная персона, и охрана мне необходима.
Муниципий, куб белого известняка с главным входом, перегороженным колоннадой, блистал в лучах утреннего солнца. Служащие, постепенно приходившие в себя после недавних передряг и кадровых ротаций, привычно суетились, снуя туда-сюда со свитками пергамента в руках. Я занял свой кабинет, выслушал рапорт уже находившегося на месте Бадоли – в порту всё спокойно, сторонники Дуилло ведут себя тише воды ниже травы – и задумчиво посмотрел на своего субалтерна.
- Стефано, это всё не представляет для меня ни малейшего интереса. Что с Алланом Кунне?
Я ожидал смятения, поспешных обещаний предпринять все необходимые меры…
Ответ буквально огорошил меня.
- Аллана видели, – пожал плечами Бадоли. – В двух местах: он пил вино и совещался с какими-то подозрительными лицами.
Глаза мои от потрясения едва не выпали из орбит:
- Стефано, мы сейчас о семилетнем ребёнке говорим? Как он мог пьянствовать со взрослыми?
Бадоли вновь пожал плечами и даже потянул себя за тонкий как шило ус.
- Так донесли соглядатаи.
- Ну, тогда не помешало бы уменьшить им содержание, а то и хорошенько выпороть лжецов в публичном месте! – Я едва не потерял самообладание. – Ты что, не видишь – над тобой попросту издеваются?!
Бадоли кивнул и щёлкнул каблуками. Несмотря ни на что, уходить он не торопился.
- Что ещё? – вопрошал я.
- Сообщения наших шпиков подкреплены свидетельствами надёжных людей. Возможно, Аллан действительно…
Это было уже чересчур. Я вскочил, вне себя от гнева:
- Арестуй этих свидетелей, приведи их сюда! Это вызревает мятеж!
Бадоли отдал честь и устремился исполнять мои приказания, а сам я тоже засобирался – прибыл посыльный от Этельвульта Ладжори. Конверт опечатали столь часто и столь щедро, что он более походил на сплошной свёрток сургуча. Печати украшало изображение парусника, бороздящего воды; под ним располагались три слона, удерживающих плоскую Землю. Я узнал герб Пентатерры и, выдавив «г-м-м-м», разорвал пергамент.
Письмо оказалось совсем коротеньким. Ладжори ограничился тремя словами: «Совещание в полдень».
Прикинув оставшееся время, я заторопился. Пристегнул шпагу, схватил шляпу и, намотав плащ на руку, едва ли не бегом выскочил в коридор. Джувейн и Фродгер, топоча башмаками, не отставали ни на шаг. Должно быть, именно угрюмое выражение их лиц распугивало работников и посетителей, а может, это в моём взгляде читалось нечто пугающее – так или иначе, но от нас буквально шарахались, расчищая дорогу.
Я не доверял лодкам, излюбленному виду транспорта состоятельных горожан, и немедленно поймал извозчика. Открытая коляска остановилась перед нами; лошади, судя по всему, свежие, нетерпеливо били копытами о мостовую.
- Куда изволите, господин? – Сморщенное, будто скисший фрукт, лицо уставилось на меня из-под короткополой шляпы. Залихватского вида головной убор, украшенный алым пером, удивительным образом контрастировал с выражением лица извозчика.
- В Консиларий! Быстрее ветра!
- Слушаюсь, господин! – Он хлестнул лошадей вожжами. Поездка, к моему удивлению и нескрываемой радости, оказалась непродолжительной. Вскоре, оставив охрану у входа – поболтать с наёмниками Ладжори, также носившими теперь горжеты, – я вошёл в Консиларий.
Совещание, на котором присутствовал Совет Восьми в полном составе – я узнал лишь Гизульта Майо, Пьеро Виченто, Этельвульта и Эгара Ладжори, – а также несколько незнакомых чиновников, ещё не началось. Ожидали, судя по нетерпеливым взглядам, только меня. Я, не тратя времени на пустые оправдания, незаметно занял один из пустовавших стульев и обратился в сплошное вежливое внимание.
- Что ж, все мы в сборе, и теперь можно начинать. – Ладжори, широкий в плечах и необъятный в талии, повертел своей крупной, посеребрённой сединой, головой – сегодня он не надел парик – и метнул в меня недовольный взгляд. Похоже, что-то – или кто-то – испортило ему настроение.
Я заподозрил, что моя скромная персона стала причиной этого собрания.
- Writer
