Великое Делание-2, или Битва за Пентатерру

XIV

    Следом за мной входит Рикхар; улыбаясь, он держит в руках выломанный засов. Я поражённо киваю – случившееся для меня внове; вероятно, причиной всему – чрезмерное возбуждение, вызвавшее небывалый прилив гормонов.

    Я оглядываюсь по сторонам. Помещение имеет длиной не менее десяти метров, а шириной – втрое меньше.

    Низкий потолок принуждает меня пригибаться; полумрак, разгоняемый светом нескольких свечных огарков и одной крохотной масляной лампой, к счастью, скрадывает многие, не самые радующие, подробности. Можно разобрать лишь столы и лавки, за которыми сидят, лежат, спят – люди, мужчины и женщины. Измождённые тела, затуманенные, безучастные взоры, потемневшие белки глаз – это указывает на общую для всех причину посещения «чайной».

    Небесный лотос! Его здесь и пьют, в виде отвара, и курят. Я примечаю один кальян и две или три длинных трубки: посетители сжимают их обеими руками, затягиваясь, а затем откашливаются. Вскоре на щёках их возникает румянец, а черты лица сворачиваются в блаженную улыбку.

    В чайной, не считая нас, присутствует не менее двух десятков человек: одни сидят за столами, зачастую спят, положив голову на сложенные руки; другие располагаются прямо на полу на соломенных циновках.

   Взгляд мой ищет мальчика, Аллана – того, кто, как мне достоверно известно, сразил насмерть кинжал убийцы.

    … Вдруг меня будто пронзило электрическим разрядом – Аллан действительно находился здесь! Он пребывал в компании нескольких мужчин самой неприятной наружности; их внешний вид не оставлял ни малейшего сомнения в том, что речь идёт о швали. Обсуждался какой-то вопрос, не удивлюсь, если план очередной кражи или убийства; на столе стояли кружки с отваром лотоса. Особенно странным казалось то, что к мальчику прислушивались с уважением, как к старшему.

    Взгляды наши скрестились, и по спине моей побежали мурашки. Нечто дьявольское мелькнуло в глазах Аллана, нечто, принудившее мои колени подогнуться. На меня смотрел взрослый мужчина, матёрый преступник.

    Владелец заведения – низкорослый, худощавый мужичок, назвавшийся Валентом – приблизился к нам и потребовал объяснений. Вопрос его повис в тяжёлом, наполненном приторным ароматом небесного лотоса, воздухе. В нашу сторону повернулось несколько голов; я заметил, как руки посетителей скользят под столы, за пазухи, к поясам – туда, где у них находится оружие, носимое открыто или тайно.

    Я положил руку на шпагу; схватка с этим сбродом не пугала меня, неважно, дюжина их или сотня. Просто есть люди, бояться которых ниже своего достоинства – в любом случае, даже если они причинят тебе боль или убьют, говорить с ними не о чем.

    - Ключник Дощатого Причала, – протянул, не скрывая издёвки, Валент. – Но ведь мы находимся в Прядильщиках – и я плачу все налоги исправно! Что, вам мало порта? Хотите взять у меня взаймы?       

    - Я здесь как частное лицо – и мои друзья тоже. Мы получим обслуживание на тех же основаниях, что и все остальные.

    Валент, язвительно улыбнувшись, повернулся к залу; чувствуя за собой поддержку публики, он неприязненно рассмеялся.

    - Как все? – Сидевший рядом с Алланом костлявый субъект в одетой на голое тело засаленной безрукавке, гоготнул, демонстрируя гнилые зубы. Рука его сделала неприличный жест в нашем направлении, что ещё больше рассмешило посетителей.

    - Да, мы как все. – Нарочито невинный тон моих слов несколько насторожил Валента, но было уже поздно. – Будем нарушать закон на общих основаниях – вы ведь не станете жаловаться?

    Сказав так, я сгрёб Валента за шиворот и, чуть приподняв, толкнул на ближайший стол. Владелец «Мечты», опрокинув табурет с задремавшим посетителем, завалил и стол; чашки с отваром повалились на пол, разбившись вдребезги. Наркоманы, увидев, как растёкся их излюбленный напиток, возмущённо взревели. Послышалась отборная брань; в неверных отсветах свечи блеснул нож.

    Мы обнажили наши шпаги и кинжалы – в конечном счёте, нас к этому принудили. Я, не колеблясь, сделал шаг вперёд и взял курс в направлении двойника Аллана. Нечленораздельно бормоча что-то, мне преградила путь непомерно высокая, широкоплечая фигура, державшая в руках скамью; казалось, великан, совершенно одурманенный, не знал, что с ней делать. Я так и не поинтересовался, какую цель он преследовал – оба мои клинка, сперва кинжал, а затем шпага, проткнули его насквозь.

    Вопли гнева и возмущения огласили притон; все повскакали со своих мест. В нас полетела разнообразная утварь. Я шёл вперёд, нанося один колющий удар за другим. В мгновение ока стало так тесно, что и не протолкнуться; мне приходилось держать шпагу острием вверх и большую часть ударов наносить дагой.

    Едва ли этот бой представлял собой настоящую задачу для нас, опытных и искусных бойцов, к тому же куда более трезвых. Наши противники падали один за другим, сражённые насмерть; это больше походило на бойню, чем на сражение.

    Неожиданно что-то привлекло моё внимание; подсознание моё заподозрило недоброе раньше, чем зрение полностью выделило картинку и сфокусировалось на ней.

    Аллан, достав откуда-то из-под стола огромный пистолет, сейчас раскуривал его фитиль от ближайшего огарка. Я осознал, что трагедия неминуема, и, будучи не в силах, хоть что-нибудь изменить, отчаянно закричал.

    Раздался ужасающий грохот, будто обвалился потолок, и в меня словно полыхнуло жаром; потом пространство между мной и злорадной ухмыляющимся Алланом заволокло дымом. 

    Тянулись долгие, словно изготовленные из резины, мгновения. Я стоял, будто парализованный, и ожидал, пока тело исторгнет отмучавшийся дух; вспомнилась Франция, Марсель, Алжир и Тунис, источенные временем камни разрушенного Карфагена…  

    Поразительным казалось то, что смертоносный заряд никоим образом не навредил мне. Лишь послышав раздавшийся одесную резкий, всхлипывающий стон, я осознал: пуля попала в кого-то другого.

    Единственный взгляд, скошенный вправо, подтвердил: Джордано ранен, из раны в его груди сочилась кровь, быстро окрашивая рубашку, словно пролитый вишнёвый сок.

    Второй раз за вечер! Не зря говорили, что это дурная примета.

    Я закричал; вспышка гнева позволила мне преодолеть скованность. Прыгнув вперёд, я чистым уколом шпаги прямо в сердце убил костлявого типа в безрукавке. Аллана – или всё-таки Лодовико? – однако, и след простыл – он шмыгнул в какой-то сумрачный угол.

    Скрипнув зубами от досады, я стал пробиваться туда. Казалось совершенно очевидным, что убийца, носивший личину ребёнка, решил ускользнуть через чёрный ход.

    Хлопнула дверь, подтверждая это предположение, и я, раздосадованный, завыл от бессильной злобы. Боль в моём голосе казалась столь неподдельной, что даже враги мои на секунду отшатнулись. Впрочем, бой тут же закипел с новой силой, и я, отражая сыпавшиеся с нескольких сторон удары, вынужден был оставаться на месте.

    Разрыв между мной и оборотнем тем временем всё увеличивался; я почувствовал отчаяние.

    С улицы раздался торжествующий крик; это воодушевило меня – видимо, Фальканд всё-таки справился со своей задачей! Потратив два удара – и три шага – на то, чтобы покончить с очередным противником, я бросился к чёрному ходу. Рикхар прикрывал мою спину; он молча, хладнокровно избавлял от треволнений, даруемых жизнью, одного потребителя небесного лотоса за другим.

    Я выглянул на улицу. Глаза мои не сразу привыкли к темноте; я заметил, как сражённый единственным ударом маленького Аллана, жалобно вскрикнул и повалился на мостовую сутулый соглядатай. Фальканд, отбросив колебания, проткнул мальчишку шпагой. Тот застонал и, грязно, по-взрослому выругавшись, медленно опустился на мостовую.

    Он лежал навзничь, подогнув под себя левую ногу, а глаза его безжизненно смотрели на луну. Немногим выпадает умереть дважды, но Аллану, судя по всему, это удалось.

    Мысль эта, не самая остроумная, принудила меня рассмеяться – из горла вырвались, однако, лишь сухие, кашляющие звуки.   

    Руки мои дрожали, а в голове гудело; я почувствовал себя очень слабым, как во время болезни. Наконец, не в силах более стоять на ногах, я попробовал сесть на корточки; мускулы, однако, подвели меня, и, поскользнувшись, я рухнул в грязь. Даже не уловив её запаха, я потерял сознание.

3     Комнатка, куда перенесли Джордано, была небольшой, в ней едва хватало места для кровати и пары стульев. Она использовалась проститутками для свиданий, об этом свидетельствовал тяжёлый запах мужских и женских гормонов, похоже, насквозь пропитавший помещение. Если бы я даже не испытывал почтения к умирающему, мне бы всё равно пришлось склонить голову – столь низко нависал потолок.

    Гнетущее впечатление усугублялось почерневшими от времени деревянными брусьями, формировавшими каркас дома. Они выпирали, подобно прутьям клетки. Я казался себе Ионой в чреве кита, меня сжимали его ужасающих размеров рёбра.

    Свет, исходивший от единственной оплывшей свечи, отбрасывал на недавно выбеленные стены кривые тени. Я почему-то испытывал странное убеждение, что они погаснут вместе – огарок у изголовья моего приятеля и его жизнь. Смерть уже присутствовала в комнате, я ощущал её почти физически.

    Врач, седовласый худощавый человечек с кислым выражением лица, колдовал над раной. Оловянная пуля, прошедшая в сантиметре от сердца, крепко засела в груди Джордано; извлечь её казалось делом почти невероятным. Наконец, лекарь встал и развёл руками с виноватым выражением лица. Пока он мыл окровавленные ладони в стоявшем рядом медном тазу с горячей водой, я чувствовал, как во мне нарастает чувство гнева.

    - Вы же врач! – Восклицание это, исполненное обиды и раздражения, мне самому показалось по-детски наивным.

    - Да, врач! – с гордостью ответил врач. В глазах его на мгновение вспыхнул злобный огонёк, впрочем, тут же уступивший место усталости.

    - И в чём же?.. – я умолк, встретившись с его взглядом. – В чём дело?!

    Вопрос этот, резкий и сердитый, принудил меня покорно кивнуть.

    - Дело в том, что я не воскрешаю умерших и не спасаю безнадёжно больных или смертельно раненых! Не я – и не здесь…

    Последние слова, сказанные неожиданно слабым и неуверенным тоном, вызвали у меня неподдельный интерес.

    - Тогда кто может? Кто – и где?! – Я приблизился к старику с почти открытой угрозой, навис над ним.

    Врач отступил на шаг, в глазах его виднелся страх.

    - Лишь Единый знает! – почти выкрикнул он.

    Я заподозрил, что жизнь Джордано ещё можно спасти; нужно лишь, чтобы его излечением занялся другой, более компетентный специалист. Старик, впрочем, явно ссылался на какие-то, неизвестные мне, правила и нормы.

    - Здесь необходим герметит, магия? – Я почувствовал, что меня бьёт дрожь. Сдерживать гнев становилось всё труднее.

    Старческие, водянистые глаза непроизвольно мигнули. Я понял, что попал в десятку.

    - Тогда давайте вызовем Ладжори, отнесём Джордано к Великой Машине, наконец!..

    Врач не ответил – подобно Пилату, он продолжал мыть руки.

    - Боэмунд… друг мой…

    Голос Джордано прозвучал настолько слабо, что я едва услышал его. Я шагнул к ложу, на котором лежал раненый. Огонь лихорадки пожирал его изнутри: скулы выпирали, покрытая плёнкой пота кожа походила на восковую маску. Весь в поту, Джордано шарил глазами по комнате, словно ища кого-то.

    - Боэмунд, ты здесь?

    - Да! – Несмотря на все усилия, голос меня подвёл. Взгляд чёрных, полубезумных от боли глаз упёрся в меня. Я не мог побороть впечатление, что Джордано на самом деле ничего не видит.

    - Не вмешивайся в это, ты нездешний. – Он слабо улыбнулся. – Ты не понимаешь, моего имени нет в Золотой Книге… никого из моих родственников там нет!..   

    Джордано откашлялся, на губах его появилась кровь.

    - В наших гроссбухах всё записано – доходы и расходы, кредит и дебет, – подведён баланс. Кто-то может получить спасение жизни, кто-то – лишь спасение души. Я обанкротился, Боэмунд, понимаешь?!

    Взор его внезапно прояснился, в глазах застыли слёзы отчаяния. Мне всё стало ясно. Род Негеров не имел права на магическое излечение, потому что не обладал достаточными средствами.

    Заскрипела дверь, послышались поспешные шаги удаляющегося врача. В то же время кто-то вошёл в комнату. Я обернулся – передо мной возник полный мужчина в оранжево-синей сутане. На голове его красовалась плоская восьмиугольная шапочка.

    Я сразу понял, что это священник Единого, явившийся исповедовать умирающего.

    - Вам необходимо уйти – в подобных таинствах могут участвовать лишь священнослужители, – спокойным, невыразительным голосом сказал священник. Глаза его бледно-голубые, казались почти прозрачными и совершенно пустыми. Я устало кивнул – Фальканд и Рикхар уже давно ушли, настало время и мне признать бесполезность любых усилий. Джордано не спасти.

    - Погоди, Боэмунд. – Мой друг сделал жест рукой, словно пытался меня остановить.

    - Да, Джордано. – Я приблизился к его смертному одру.

    - Я не хочу умирать неженатым, это большой позор. Позовите эту танцовщицу, заплатите ей…

    - Даже если ей придётся обвенчаться с мёртвым, Джордано, клянусь, мы это сделаем.

    Священник неожиданно согласился со мной.

    - Конечно, господин Ключник, это обычная практика в подобных случаях.

    Видимо, я многого не знал о нравах и законах Республики. Действительно, человека, получившего тяжёлое ранение, защищая закон, нельзя лечить – но упаси его Единый отправиться в последний путь бобылём!

    - Всё-таки у меня есть друг. – Джордано ухватил меня за рукав. – Ты сделаешь это ради меня, и я помогу тебе вернуть твою честь.

    Пальцы его вцепились в ткань моего дублета; я понял, что следует наклониться.

    Джордано зашептал мне в ухо – так, чтобы священник не слышал:

    - Не играй с чёртом в тинколо – он всегда видит твои костяшки!.. Понимаешь меня, болван?

    Сказав так, он откинулся на подушку и захохотал – злым, едва ли не безумным смехом.

    Джордано вдруг снова начал кашлять кровью; ему оставалось не более нескольких минут.