Пленница.

Глава 2.

Она не вышла его провожать, когда он уезжал следующим утром.

Голова кружилась, и ей пришлось ухватиться за спинку кресла, чтобы не упасть, когда она встала с постели, чтобы посмотреть, как за ним закроются ворота.

Кровь всё ещё продолжала стучать у неё в висках, как накануне, когда она увидела его с оружием в руках, как будто впервые осознав, что он может умереть.

Она не понимала, что так сильно её напугало, почему вид того, как рукоять меча рассекает его скулу, заставил её отвернуться и в панике убежать.

Она вспомнила, как, прижавшись к колонне, старалась восстановить дыхание, пыталась не вслушиваться в лязганье металла за своей спиной.

Она всегда боялась его и никогда за него.

Всегда воспринимала как должное и никогда не допускала мысли о том, что его может не стать.

Потому что он был никем для неё?

Потому что она не верила в то, что это возможно?

Он умрёт. Он умрёт. Он умрёт.

Что ты тогда будешь делать?

Да, она научилась действовать сама. Начала ему дерзить.

Она пыталась им управлять, но на самом деле всё это время она всё ещё находилась под его крылом. Чувствовала отголоски его могущества и власти — и именно это придавало ей сил.

Она старательно избегала его на протяжении месяца — с тех самых пор, когда он приехал, с тех пор, как угрожал.

Ей нравилось наказывать его таким образом, видеть его бессилие, не замечать долгих взглядов, которые он бросал на неё поверх собственного кубка.

Она была счастлива не видеть его целыми днями, когда он куда-то пропадал, а она могла спокойно сидеть за вышивкой, погружённая в свои мысли.

Впервые за долгое время ей было так хорошо и спокойно, она чувствовала его присутствие и в то же время ощущала, что власть полностью в её руках.

На самом деле она думала о нем постоянно. Выводя стежки на затянутой в пяльцы материи, она представляла его улыбку, мутную зелень его искрящихся, но никогда не смеющихся глаз, солнечные блики на неизменной броши в виде пересмешника.

Она угрожала ему расправой, говорила, что раскроет всю правду, но разве она могла бы это сделать? Отдать его на растерзание, смотреть на его казнь, как когда-то на казнь отца?

От этой мысли всё холодело внутри.

На протяжении месяца она с трепетом выводила его герб, растягивая удовольствие, добавляя всё новые и новые детали. Она фантазировала о несуществующей комнате с камином, о совместных вечерах, которых никогда не будет, потому что он никогда бы не подпустил её так близко, потому что она никогда бы не позволила ему так много.

Когда Тормунд повалил его на землю, занеся оружие, ей показалось, её сейчас вывернет наизнанку.

Хватит! Хватит! Хватит!

Как будто это было по-настоящему — она видела занесённый меч над его головой, и снова, как и тогда в Королевской гавани чувствовала своё бессилие.

Ею овладело оглушающее, всепоглощающее чувство собственной беспомощности.

Ты ничего не сможешь сделать.

Когда солдаты Рамси будут держать тебя.

Когда Рамси заставит тебя смотреть на то, как он встанет на колени, на то, как удар в голову разобьет его черепную коробку, на то, как его заставят встать снова, и Рамси стальными перчатками будет в мясо разбивать его лицо.

Ты будешь абсолютно беспомощна, нема и безучастна, чувствуя, как подавленный крик у тебя внутри разрывает органы. Не в состоянии стереть его кровь со своего лица.

Она судорожно вдохнула воздух, наблюдая, как Джон помогает ему подняться, ощущая, как слеза разделяет её лицо на две части.

Ты плачешь? Потому боишься за свою жизнь?

Потому что боишься своей жизни?

Всё, что происходило дальше, было больше похоже на наваждение.

Прийти к нему в покои? Целовать его? Прикасаться к его обнажённому телу?

О чём ты думала, когда дарила ему знак своей привязанности?

О бескрайней чистоте заснеженного поля, где его голова красовалась бы на пике.

О мутной зелени его глаз, навсегда застывших.

Если смерть чему-то и научила Джона Сноу, так это тому, что предать может только тот, кто стоит ближе всех.

Должно быть, они думали, что он не замечает их долгих взглядов, их полуулыбок, их недосказанности.

Вчера он специально попросил Тормунда вывести лорда Бейлиша из себя, чтобы во всём удостовериться, чтобы увидеть слёзы, застывшие в глазах Сансы.

Он следил за лицом сестры на протяжении всего того времени, что Тормунд гонял незадачливого лорда по двору.

Санса стояла белая как полотно, смотрела на происходящее невидящим взглядом лихорадочно блестевших глаз.

Джон был подавлен. Рикон, находившийся в плену у Болтонов — это всё, о чём он мог думать, всё, о чём они говорили. Санса упрашивала его пойти на Винтерфелл, но у них было мало людей, и тут, откуда ни возьмись, появился этот лорд Бейлиш с армией Долины.

Джон с самого начала не доверял ему. С какой стати этому холёному придворному лорду, хозяину борделей им помогать? Но потом увидел, как лорд Бейлиш смотрит на его сестру.

Хищно и властно, как будто Санса уже была его собственностью. Джон понял, на что он рассчитывал — захватить Север их руками и править самому, манипулируя Сансой, как марионеткой. Вопрос только в том — знала ли она об этом?

На следующее утро он навестил сестру после отъезда Лорда Бейлиша. Она говорила, что неважно себя чувствует, и, при виде её слабости в нём закипала злость. Она прятала глаза, рассказывая о том, что плохо спит в последнее время, сжимала платье, говоря о том, как боится за Рикона.

Его выворачивало наизнанку от одной только мысли, что она в сговоре с Мизинцем, что использует бедного Рикона, как предлог, а Джона и его людей — как пушечное мясо. Всё, чего он хотел с тех пор, как она вошла в ворота Чёрного замка — это быть с ней, как можно чаще. Они никогда не ладили, очевидно, по наставлениям её леди-матери, но разве это было важно сейчас?

У них больше никого не осталось.

Он спросил её прямо:

— Я должен знать, если что-то есть между тобой и лордом Бейлишем.

— О, боги, Джон! Нет! — воскликнула Санса.

Её губы тряслись от негодования или от страха, когда она произносила эти слова?

— Ты ведь понимаешь, что он не просто так помогает нам.

Она опустила глаза.

— Санса!

Джон не сводил взгляд с ее шеи, пока она медленно проглатывала слюну. Если бы сестра предала их, ему стоило бы придушить её прямо сейчас.

— Он что-нибудь просил? Ты ему что-нибудь обещала?

— Нет… — выдохнула она, после недолго молчания. — Он ничего не просил.

Джон видел, что она лжёт, но единственное, чего ему хотелось сейчас, это верить ей.

Он любовался ею на протяжении всех последних месяцев. Она и в детстве была красивой, словно куколка, но теперь выглядела, как настоящая леди. Она походила на покойную леди Старк, но только внешне. Внутренне в ней было больше изящества, больше трогательной мягкости, только вот глаза у сестры были другие, что-то новое таилось в них, незнакомое ему.

Нечто, пугающее его.

— Джон… — начала она, поколебавшись, — поверь мне, я знаю, что он за человек, но он не причинит нам вреда, я знаю обо всём, что он будет делать… думаю, что знаю.

— Знаешь о том, что он не остановится, пока Север не будет под его контролем?

— Он обещал, что я буду править Севером.

— Подчиняясь ему? Боги, ты же не можешь быть так глупа.

— Я не глупа Джон! Ты и не представляешь, сколько всего я видела, пока ты был здесь, с какими людьми я жила бок о бок. Поверь, я не обманываюсь его бескорыстностью… нет. Я просто говорю, что знаю, что я делаю.

— Но меня ты не посвятишь в свои планы, да?

Он увидел, как её глаза наполняются слезами и выплескиваются, словно море, выходящее из берегов.

— Джон… — прошептала она, надломив брови, — ты не веришь мне? О боги, Джон! Ты ведь единственное, что у меня есть.

Раньше она никогда не говорила с ним так. В детстве её леди-мать утешала её, когда она плакала.

Он вспомнил её совсем маленькой девочкой, упавшей и сломавшей ногу. Он так за неё испугался. Она громко кричала от боли, а он и Робб бестолково толпились рядом, ни в силах ничем ей помочь. Теон побежал за помощью, и когда подоспела леди Старк, Санса протянула к ней руки.

Прошло много лет, Санса сама могла бы быть леди-матерью, но он всё ещё видел в ней маленькую рыжую девочку с васильковыми глазами, и всё ещё он чувствовал себя беспомощным рядом с ней. Как он мог её успокоить?

И разве могло что-то заглушить этот поток печали и боли? Разве он мог сказать ей хоть что-то, что заставило бы её забыть обо всей жестокости, которая была в её жизни?

Он и сам не мог ничего забыть.

Он всё ещё помнил, глухой мрак, накрывший его после смерти, невыносимое одиночество и отчаянье.

Быть рядом с ней — это всё, чего он теперь хотел.

Верить ей, смотреть на неё — это всё, что ему было нужно.

У него защемило в груди, когда Санса протянула к нему руки.

— Джон… прошу тебя….

Что она делала с ним?

Он обнял Сансу, чувствуя, как её хрупкое тело сотрясают рыдания. Он гладил рыжие волосы, не понимая, кого успокаивает: её или себя.

Он врал, что верит ей, врал, что всегда будет рядом.

— Всё будет хорошо, у нас всё будет хорошо….

— Я потеряла всех, Джон! Я не могу потерять тебя. Они заставили меня смотреть на голову нашего отца на пике, ты слышишь?! Джон!

Разве он мог это вынести?

Он стоял у обрыва и наблюдал за яростной обречённостью, с которой волны бросались на прибрежные скалы, чтобы быть разрезанными на тысячи солёных капель. Водная стихия поражала своей титанической мощью, казалось, её разрушительной силы хватит на то, чтобы уничтожить всё на своём пути, и вот волна поднималась, а затем с грохотом обрушивалась на каменные скалы.

Снова и снова. На протяжении тысячи лет.

Он подумал о том, что это похоже на самоубийство.

Ему вспомнилась мёртвая девушка, которую он нашел однажды в детстве, играя на пляже. Вопреки всему — она его не напугала.

Он рассматривал распухший посиневший труп, водоросли, запутавшиеся в светлых волосах, мутные глаза, походившие на огромные жемчужины — но не чувствовал страха, только тоску.

Найдя краба, он посадил его внутрь проломившейся грудной клетки, наверное потому, что хотел, чтобы мёртвая девушка навсегда осталась на пляже, стала его частью.

Её нашли и похоронили за оградой.

Он слышал обрывки фраз, он был достаточно взрослый, чтобы понять:

«Дочь рыбака...» «Обесчестили...» «Убила себя...»

Он приносил ракушки вместо цветов на её могилу, чтобы пляж навсегда остался с ней.

С тех пор он остался таким же сентиментальным, хранил у сердца расшитый платок, который Санса подарила в их последнюю встречу.

На самом деле ему хотелось верить в то, что она по-настоящему ему дорога.

Кажется, это всё, что он просил у её матери — платок с вышитой на нём прыгающей форелью Риверрана, но даже в такой малости ему было отказано, Кэт отдала его Брандону Старку.

Они должны были встретиться на Медвежьем острове.

Тоскливее, чем это место, была только его родина — Персты.

«Здесь, по крайней мере, есть медведи», — с вялой усмешкой подумал он.

— Вы когда-нибудь охотились, лорд Бейлиш? — обратилась к нему леди Мормонт, десятилетняя девочка — хранительница этой обители печали.

— Я не большой любитель охоты, миледи, — признался он с лёгкой улыбкой. — Пару раз мне довелось участвовать в большой королевской охоте, но король Роберт ценил лишь тех охотников, что могут травить военные байки, а я, если честно, не очень силён в этом, как впрочем и в загоне зверя.

— В чем вы вообще сильны? — спросила девочка с таким недоумением, как будто мысль о наличии у него каких-либо талантов казалась ей абсурдной.

Он рассмеялся.

— Моя милая леди Мормонт, не всем же быть воинами и охотниками.

— В моей семье все были воинами и охотниками! — с вызовом бросила она.

«Очевидно, поэтому все они мертвы» — с усмешкой подумал он, а вслух примирительно спросил:

— Даже вы, миледи? Вас ведь назвали в честь покойной леди Старк, она была заядлой охотницей.

Увидел, как глаза маленькой дикарки загорелись. Он всегда умел находить подход к детям.

— Да! Я тоже очень люблю охотиться! Хотите, покажу вам, как ходят на медведя?

— На медведя? Разумеется, хочу! — воскликнул он с деланным восторгом.

Идея не показалась ему привлекательной, но с другой стороны ему ничего не стоило привлечь на свою сторону целый Дом, просто подружившись с этой маленькой девочкой.

Охота, видимо, вызывала в маленькой леди Мормонт дикий энтузиазм.

- Мы едем охотиться, подготовьте лошадей! — властно прокричала она слугам, бросившись собираться.

Медвежий остров был полностью покрыт лесами. Как только они выехали из замка, он втянул ноздрями воздух и ощутил, как аромат хвои смешивается с запахом конского пота.

— Зима близко. Медведи уже залегли в берлогах, мы будем выманивать их оттуда, — пояснила ему хозяйка острова, как только они въехали в чащу.

— Это чрезвычайно занимательно, — ответил он, улыбнувшись лишь одним уголком рта. — Вы часто охотитесь?

— Нечасто с тех пор, как мама умерла, — проговорила девочка нахмурившись.

— Печально, когда дети остаются одни, — сказал он, осматриваясь.

Вокруг был лишь заснеженный лес.

— Я не ребёнок!

Да, ты стараешься казаться сильной, тебе кажется, ты хорошо справляешься, но на самом деле ты ещё не встречала серьёзного препятствия.

Но что ты будешь делать, когда придётся отправлять войско на войну?

Что ты будешь делать, когда твои люди будут умирать на твоих глазах?

— Разумеется, вы уже молодая леди, я лишь хотел заметить, что, должно быть, сложно быть главой дома в столь юном возрасте, — сказав это, он посмотрел ей в глаза.

Он снова улыбнулся, читая в её взгляде горе, скрываемое за дерзостью.

— Я справляюсь, – отрезала она, закинув голову вверх.

В её глазах цвета северного неба отразились голые ветви деревьев, и он увидел нечто, тщательно скрываемое ото всех — её тоску.

Он почувствовал то, что, вероятно, чувствуют охотники, когда добыча попадает в силки.

Вокруг стояла невероятная тишина. Его оглушало шумное дыхание лошади, размеренный хруст снега под её копытами, приглушённый шелест ткани, чуть колыхающейся на ветру.

Оглушительный стук собственного сердца.

— Почему вы помогаете леди Старк? — спросила девочка, очевидно думая, что застигнет его врасплох.

— Потому что я люблю её, — ответил он, не думая ни секунды.

Так просто, как будто это всегда вертелось у него на языке.

Хозяйка Медвежьего острова посмотрела на него, как на умалишенного.

—Так не бывает, — не поверила она.

— Почему же? — её реакция его веселила.

— Потому что из-за любви не идут на войну.

— О, дорогая леди Мормонт, только из-за любви и идут на войну! Вы ведь знаете, что восстание Роберта Баратеона началось по вине его любви к леди Лианне, вы должны знать эту историю, вас ведь назвали в её честь.

— Да, но то была леди Лианна.

— Я видел леди Лианну, вы очень похожи на неё своим необузданным нравом, она была прекрасной девушкой, такой свободолюбивой и храброй, но всё же леди Санса гораздо красивее, чем была её тетя.

— И вы любите её за красоту? — уточнила девочка, хотя было видно, что она не верит ему до конца.

— Нет, не думаю.

— А за что?

Этим вопросом он не задавался. Он вообще никогда не думал о своей любви к Сансе. Он никогда не называл это чувство любовью. И всё же было проще сказать «я люблю Сансу Старк», чем объяснить этой маленькой девочке и всем северным лордам, как сильно его желание обладать.

Он помолчал некоторое время, хотя знал, что должен сказать. Вглядываясь, как вдали среди деревьев рябят силуэты собак, выманивающих медведя, он заставил свой голос звучать надломившимся.

— Потому что я не могу по-другому.

— Это её платок вы носите с собой?

Поймав его укоряющий взгляд, девочка пояснила:

— Даже издали заметно, что он женский, у мужчин нет таких изящных вещей.

— У меня много изящных вещей, — парировал он с широкой улыбкой.

— Ну да… — неодобрительно кивнула она.

— Я могу попросить вас сохранить всё сказанное мной в тайне, леди Мормонт? — спросил он серьёзно, хотя знал, что она не сдержит слово.

— Я служу леди Старк. Пока она доверяет вам, я буду молчать.

— Разумеется, — проговорил он, улыбнувшись.

Он с некоторым удовольствием представил, как скоро слухи об их с Сансой мнимой связи распространяться на Севере. Она всё же сильно упростила ему задачу, дав этот платок. В такие моменты чувство благодарности к ней рождало в нём подобие нежности.

Когда медведя добивали рогатиной, он стоял на почтительном расстоянии. Маленькая леди пожелала сама нанести смертельный удар.

Она била долго, гораздо больше, чем следовало.

Оружие с лёгкостью пронзало тело некогда могучего зверя, тёмная кровь не успевала засохнуть на рукояти.

Он почувствовал, как внутри разливается приятное тепло, будто наяву он слышал яростные рыдания маленькой леди Мормонт.

Вглядываясь в её плотно сжатые, побелевшие губы, в пятна медвежьей крови на её щеках он подумал о том, как много жестокости может совершить человек, который не хочет тосковать.

Она с наслаждением погрузилась в тёплую воду с головой. Было необычно смотреть на мир из глубины, словно рассматривая отражения в грани кристалла. Она видела, как привычные предметы деформировались, чувствовала, что звуки стали восприниматься ею словно откуда-то издалека. Её тело, тоже преобразилось: кожа выглядела ослепительно белой, конечности казались такими лёгкими, словно она была озёрным духом, а не человеком. Она зажмурилась, и некоторое время старалась не дышать. Почувствовала, как сердце замедлило свой темп. Железнорождённые говорят: «Что мертво — умереть не может». Она умирала сотни раз в Винтерфелле.

Под водой она чувствовала себя в безопасности. Её тело парило. Её разум был чист. Теплая истома, охватившая её, была похожа на сон. «Я умру?» — рассеяно подумала она. Эта мысль показалась такой умиротворяющей.

Носом пошла кровь, и она видела, как багровая жидкость раскрывается, словно мак, в прозрачном стекле воды. Запах крови смешался с ароматом лаванды, цветами которой была наполнена ванна. Для крепкого сна.

Поездка до Медвежьего острова была долгой, а разговор с северными лордами — утомительным.

Как только маленькая Лианна Мормонт, так напоминающая ей Арью своими повадками, торжественно пообещала хранить в тайне её «отношения с Петиром Бейлишем» — она поняла, что весь Север уже знает.

После собрания лордов, он остался сидеть на месте. Захлопнулись двери. Они остались одни. Она не видела его с Чёрного замка, и ей было жаль, что Бриены не было здесь. Ей нравилось чувствовать, что рядом есть кто-то, кто может его у***ь.

Чтобы стереть самодовольную улыбку с его лица.

Перерезать ему горло, видеть, как кровь хлещет из раны безудержным потоком. Наблюдать, как он хватается за горло, пытаясь зажать рану руками, валится на пол, опрокидывая стул. Слушать, как он хрипит, захлёбываясь кровью. Только бы никогда не слышать его лжи.

Всё собрание он сидел чуть в стороне, внимательно наблюдая за происходящим. Отпускал едкие замечания. Он не посмотрел на неё ни разу, но ему достаточно было присутствовать в комнате, чтобы она чувствовала невероятное давление. Он сидел, на другом конце стола, но она явственно слышала его запах за спиной, ощущала тяжесть его руки на своём плече.

Она посмотрела на его холёные руки, сложенные друг на друге. Такие опасные руки, так редко касающиеся металла.

— У меня для вас подарок, — проговорил он, доставая что-то.

Развязывая извлечённый чёрный мешочек из бархата, он продолжил говорить:

— К сожалению, из меня никудышный вышивальщик, но, к счастью у меня достаточно денег, чтобы сделать подарок, который был бы вас достоин.

Перед ней оказалось массивное кольцо в форме головы лютоволка, в глаза которого были инкрустированы сапфиры светло-голубого цвета. Она присмотрелась: шерсть лютоволка была стилизована под птичьи перья.

— Я бы предпочла голову Рамси.

— Она у вас будет, — пообещал он, расплывшись в улыбке.

Чего он ожидает, благодарности?

Она повертела кольцо в руке — такая тонкая работа. Как давно он его заказал?

— Должно быть, оно вам стоило целого состояния … — год работы одного из ваших борделей?

Его улыбка стала походить на оскал.

— Что-то вроде того.

— Я не думаю, что могу его принять, — проговорила она, стараясь звучать, как можно более холодно.

— Почему же?

— Очевидно, я и так дала вам слишком много поводов думать, что между нами что-то возможно.

— Это просто маленький ответный подарок… Я всего лишь хотел….

Она встала, показывая, что разговор окончен. Она так устала от этого.

— Мне не стоило вам дарить тот платок.

— Санса, клянусь, я не хотел обидеть вас! — услышала она за своей спиной.

Секунду помедлив, она обернулась.

Он сделал шаг ей на встречу, видимо решив, что она станет его слушать.

— Я понимаю, что невозможно ничего исправить, но мне бы так хотелось, хотя бы надеяться на то, что ты сможешь меня простить… — сказал он так вкрадчиво и смиренно, что в прежнее время её сердце забилось бы чаще, она бы покраснела, позволила бы взять себя за руку. Сейчас она резко отстранилась.

— Зачем вы распространяете эти ложные слухи о нас с вами?

— Слухи? — переспросил он недоуменно.

Она видела, как заискрились его глаза.

— Я говорила с Лианной Мормонт.

— Леди Мормонт ведь ещё дитя, она многое может придумать.

— Это дитя разнесло весть всем северным лордам! — воскликнула она раздражённо. — Благо они так удачно собрались под одной крышей. Что вы сказали ей?

— Уверяю вас, только правду.

— Сомневаюсь. Правда — это единственное, на что вы не способны.

Что-то промелькнуло в его глазах, прежде чем он стремительно приблизился к ней.

— Я никогда не причинил бы вам вреда, — проговорил он вкрадчиво, заглядывая ей в глаза, стремясь найти в ней что-то.

Она чувствовала только смертельную усталость.

— Вы делаете это постоянно, — ответила она почти шепотом.

Он выглядел удивленным.

— Оставьте меня…. — попросила она, удаляясь.

— Это единственное, на что я не способен.

После ванны она долго расчёсывала волосы перед зеркалом. Заметив в отражении его фигуру у двери, вздрогнула. Как давно он там стоит? Резко обернувшись, она гневно спросила:

— Что вы здесь делаете?

— Я стучал, — ответил он, кивая на дверь.

— Что вам нужно?

Она видела, как его взгляд блуждает по её фигуре, облачённой в слишком тонкую ткань, чтобы скрыть хотя бы один изгиб. Она покраснела и разозлилась на себя за это.

— Я не мог заснуть с мыслью о том, что вы подозреваете меня в интригах у себя за спиной.

— Я не подозреваю, — стараясь звучать спокойно, проговорила она, продолжив расчёсывать волосы. — Я точно знаю, что вы это делаете. К тому же, вы прямо заявили о том, что ждёте для себя какой-то выгоды от похода на Винтерфелл…

— Я сказал, что жду награды за мою преданность и усилия, которые я прикладываю к достижению ваших целей.

Её утомлял звук его голоса, его присутствие, она хотела просто провалиться в сон.

Дышать лавандой, истекать кровью, чувствовать, что её больше никто не достанет.

— Я хочу, чтобы вы прямо сказали, чего вы хотите.

Она кожей ощутила его ликующий взгляд. Он приблизился вплотную, и медленно обхватив кисть ее руки, вынул гребень. Он взял её за волосы и чуть потянул вниз, делая больно. Он заставил её закинуть голову вверх, будто подставляя шею для удара, а затем вонзил гребень в копну всё ещё влажных волос.

Расчесывая ей волосы, он произнёс, как нечто само собой разумеющееся:

— Я хочу тебя.