Хаос не ждёт!

Глава 5

    Цитадель Асгард, величайшая во Вселенной. Колоссальный зал, вымощенный мраморными плитами с начерченной на ней чистым золотом картой миров Древа. Карта эта – исключительно математические символы, отражающие действия и взаимосвязи –  постоянно растёт, словно паутина, которую ткёт невидимый гигантский паук. Она давно заняла собой стены и потолок, и те растут вместе с ней.

    Шакал придирчиво осматривает зал, исписанную золотом колоннаду.

    - Всё же мы быстро расширяемся, Отец. Но рост сам по себе таит угрозу собственному существованию.

    Одноглазый чёрный человек, склонившийся над утилитарного вида металлическим столом, отвечает, даже не отрываясь от процесса плазменной пайки.

    - Ты труслив, ведь все шакалы таковы. Единственная угроза, которую здесь можно найти – это угроза Хаосу. 

    Шакал недовольно мотает головой и тихо рычит. Ему приходится сделать над собой усилие, чтобы вновь заговорить членораздельно.

    - Я и за здание боюсь – вдруг оно не выдержит собственного веса… Но – да, Хаос, колыбель бытия, могущественнейшее государство…

    Чёрный человек щёлкает несколькими тумблерами на пульте и отходит от стола. Шакал, увидев в том недобрый признак, припадает к полу.

    - Древо защищает нас, малодушный! Здесь мы можем разгромить их! Что до потолка, то только за последние полчаса он поднялся на добрую милю. Асгард может наращивать размеры бесконечно, как, кстати, и ты – просто ты слишком труслив, чтобы выйти за пределы своих, весьма скромных, амбиций.

    - Каждому отмерено его мерой, Отец. – Шакал чувствует, что угроза миновала, и выпрямляется. – Ты такой же подхалим, как и все собачьи.

    Чёрный человек возвращается к своей работе. Он сосредоточенно всматривается в многочисленные мониторы, крутит верньеры и переводит рычажки управления; его главное орудие – лазерный скальпель, которым он, судя по всему, оперирует кого-то – или что-то, – распростёртого на столе. Иногда он подключает к нервам объекта кабель высокого напряжения, и в каждом таком случае раздаётся крик боли. Шакал осторожно обходит стол и, вытянув шею, встаёт на задние лапы.

    - Молчи, иначе тебе перепадёт. – Шакал и сам это понимает; тем не менее, болтливость – его непреодолимая слабость, и он даже прикусывает себе язык, чтобы ненароком не заговорить.

    Зрелище его взгляду открывается и впрямь исключительное: на столе, белея искусственной плотью, лежит человеческое тело. Живот его раскрыт, и внутри виднеются платы, усеянные микротранзисторами. То и дело вспыхивают небольшие сигнальные лампочки.

    Чёрный человек на миг отступает от стола; нимб становится светлее, приобретает почти розовый оттенок – верный признак того, что его хозяин пребывает в хорошем настроении.

    - Это – твой полупроводниковый брат. – Голос чёрного человека исполнен гордости. – Квантовое вычислительное устройство вместо мозга, операционная система “T.O.R.67465” заменяет ум, душу и характер. Нервы – оптоволоконные кабеля – передают сигнал биомеханическим мышцам…

    Шакал перебивает, обиженный голос его срывается на лай.

    - И где же у этой электрической игрушки спрятана батарейка?

    Чёрный человек улыбается.

    - Ты ревнуешь. Это нормально, ведь я создал тебя другим путём. Ты – просто псина, в которую я вдохнул божественную искру.

    - И какой из подходов лучше?

    Чёрный человек пожимает плечами.

    - Я просто захотел испробовать новый путь. Возможно, за ним – будущее.

    Шакал с сомнением качает своей большой головой. Шерсть его то встаёт дыбом, то опадает.

     - Может, его нужно заводить маленьким ключиком? – Как же ты ревнив, Гарм!

    Чёрный человек закрывает живот своему творению; щёлкает электромагнит замка.

    - Впрочем, твой вопрос имеет резон. По твоему мнению, что даёт ему энергию?

    Шакал издаёт противный лающий смешок.

    - Он ещё не ожил, Отец, ты опережаешь события. Но, если поразмыслить, твоя Галатея, вполне вероятно, содержит в себе термоядерный реактор.

    - Нет, Гарм, «Популярной механики» для разгадки этого ребуса недостаточно. Брат твой, видишь ли, – чёрный человек делает многозначительную паузу, – не имеет ни батареи, ни реактора.

    Шакал опускается на все четыре лапы и отходит от стола. Весь внешний вид его демонстрирует разочарование.

    - Тогда мой брат Франкенштейн никогда не оживёт.

    Нимб окрашивается в цвет розового жемчуга, когда властелин Асгарда хохочет.

    - Он оживёт, Гарм, можешь довериться мне. Просто ты не понял: энергия поступает к нему из космического пространства, из Теней…

    - И он разрушает их в процессе?

    Чёрный человек делает гримасу.

    - Ослабляет, иссушает… Да, возможно и разрушение – так, кстати, всегда поступает Древо. Тебе жалко?

    - Нет, с чего вдруг? – Гарм отворачивается, выговаривая эти слова.

    Чёрный человек вновь смеётся.

    - Ты лжёшь, но это неважно. – Он делает жест руками, словно призывая голема подняться, и хлопает в ладоши.

    Андроид, совершенно голый, садится и свешивает ноги со стола. Голубые глаза его холодны и тупо смотрят перед собой; он – молодой мужчина с великолепно развитой мускулатурой, светлые волосы и борода золотистой гривой спадают на плечи и грудь.

    Шакал хохочет; в голосе его проскакивают истерические нотки.

    - Твой deus ex machina – просто безмозглая кукла, Отец.

    Услышав последние слова, искусственный бог оборачивается к шакалу и пристально смотрит тому в глаза.

    - Я всё понимаю, шакал. Знай: в кулаке моём – сила сверхновой звезды. – Гарм рычит, ощерившись, и голубые глаза его божественного брата горят адским пламенем.

    - Довольно, мальчики. – Чёрный человек, едва скрывая улыбку, смотрит на них. – Гарм, можешь познакомиться с Тором – а потом сделайте рокировку.

    Вселенная Древа не показалась мне принципиально отличной от тех стран, в которых я уже побывал – Тени и Тени, ничего в них нет необычного. Повелители, однако, полагали иначе; им стоило немалого труда продираться сквозь здешний континуум. Древо являлось такой же реальностью, как и Хаос, только весьма однообразной – и притом реальностью непокорной. Настроения в штабе Эмайна, как нетрудно догадаться, в связи с этим не отличались оптимизмом.

    Я не видел отца в течение нескольких дней, так как он был слишком занят, организовывая обеды да ужины в шатре регента. Шатёр этот, настоящий миниатюрный замок из алой с золотом парчи, каждый вечер поглощал с десяток бочек вина, не считая музыкантов, шутов – и пытающихся состязаться с ними в песнях и буффонадах лордов.

    Сам я, хоть и конный, всё более склонялся к тому, чтобы вступить в бой пешим. По этой причине я примкнул к целой группе подобных себе вояк – слишком богатые и родовитые, чтобы водиться с пехотой, мы всё же держались между ними и ехавшими верхом «кавалерами». Последние, хоть и не всегда благородного происхождения, имели боевой опыт, действовали слаженно, их хорошо знали по предыдущим войнам регент и его приближённые – вот почему их именовали кавалерией.

    Как нетрудно догадаться, я нашёл себе вполне достойную компанию – заносчивых, неопытных в военном деле бастардов. Мы постоянно шутили, особенно о Повелителях, а на следующий день, когда кого-либо подвергали наказанию за неосторожные слова, безуспешно пытались выявить доносчиков.

    Наша колонна являлась отнюдь не единственной. По ночам мы жгли костры и видели такие же скопища огоньков слева и справа, а днём на горизонте можно было заметить некое движение – идущие параллельным курсом массы войск. Командиры колонн поддерживали связь при помощи гонцов и магии – на последнюю, к сожалению, приходилось полагаться всё меньше и меньше. Сила Хаоса медленно отступала перед непостижимым волшебством Проклятого.

    Путь наш лежал сквозь незнакомые мне земли. В первый день мы шли по всхолмлённой бурой равнине, натолкнувшись вскоре на средних размеров селение. Здесь обитали существа, имевшие черты людей и растений одновременно. Кожу их пересекали взбухшие зелёные вены, а на плечах, спине и руках росли листья, заменявшие одежду. Кто-то, хохоча, спросил, что будет осенью, когда листья пожелтеют и опадут, а ему ответили, что Хаос не ждёт. Видимо, фраза эта, хорошо всем знакомая, являлась неким условным сигналом, так как мои товарищи тут же набросились на аборигенов.

    Вы, вероятно, не удивитесь, если я скажу, что охотно присоединился к избиению кустарниковых людей. Мораль всегда состоит в том, чтобы оставаться человеком. Человеком, а не растением – так рассуждали мы.

    Селение пылало, когда мы покинули его. Мы проходили и через другие деревеньки и города, с самыми разнообразными жителями, неизменно сея вокруг разрушение и смерть. Все армии одинаковы, в конце концов.

    На марше, помню, более всего меня поразила одна деталь. Большинство хаоситов – а их в нашем отряде насчитывалось несколько тысяч – носило человеческое обличье, ведь демонического, как оказалось, многие лошади панически боятся.

    Второй день отметился своеобразной fata morgana – отражавшееся в небесах наше же войско шло в обратном направлении. Поначалу мы посмеивались и даже пытались приветствовать самих себя, но со временем, когда второй или третий повтор этой киноленты опустился пониже, смешки поутихли. Наконец, в десятый раз – может, в двенадцатый или тринадцатый, я не уверен – наши стереокопии прошли у нас над самыми головами, мы даже услышали разговоры не самого приятного содержания. Всегда неудобно и неловко наблюдать себя со стороны, и кое-кто заподозрил во всём колдовство.

    На следующий раз они прошли уже сквозь нас, и каждый ощутил, что это значит – противостоять самому себе. Наше «Я» влекло нас в обратную сторону, и в сердцах наших поселились неуверенность и смятение.

    Повелители, наконец, решили предпринять ответные меры – и целая группа их, возглавляемая Сухуи, выстроилась в круг, чтобы осуществить магический ритуал. Я наблюдал за ними издалека. Казалось, ничего не происходит, только лица их всё мрачнели, на некоторых легко читалось раздражение и злость. Мы продолжили свой путь, и наши doppelgangeren нас более не беспокоили, однако все в войске узнали о припадке ярости, посетившем регента. Он, как говорили, не мог поверить, что изгнать какую-то иллюзию может стоить подобных усилий.

    Должен рассказать и о ещё одном событии, случившемся тем же вечером. Мы уже разбили бивак и готовили пищу, когда это вновь произошло. Грим, мой давний приятель, почему-то тоже примкнувший к нам, рылся в одной из своих седельных сумок. Его душераздирающий крик принудил всех нас окаменеть на долю секунды. Я, какой-то стрункой своей души уже подозревая, что именно увижу, всё же принудил свои мышцы сократиться – и моя голова медленно, словно нехотя, стала поворачиваться в том направлении.

     Крик ворона – леденящий, исторгающий все мыслимые и немыслимые угрозы смерти, накрывающий могучим аккордом, что объединяет и визг циркулярной пилы, и скрежет тысяч ножей по кастрюле – прорезал ночную тишину. Вибрация эта, достигшая костного мозга, повергла меня в состояние беспробудного ужаса. Как заворожённый, я наблюдал за воронами, сотнями вылетающими из сумки Грима, будто из шкатулки Пандоры. Сам Грим лежал без сознания, пепельно-серое лицо его устремило невидящий взор в небеса.

    Они всё каркали и каркали, а я, не в силах выдержать этот крик, рухнул наземь ничком и бессильно скрёб ногтями землю, словно пытаясь выкопать себе убежище.

    Немногие, сохранившие присутствие духа – те из нас, что находились достаточно далеко от беснующегося воронья, – схватили луки и начали пускать стрелы в темноту. Не знаю, отпугнуло ли это птиц, но знаю наверняка: ни одной из них мы так и не убили, ведь, когда рассвело, находили лишь стрелы, причём всегда – без следов крови или хотя бы перьев. Помню ещё, что крики множества ворон в какой-то момент слились в один. То были ужасающие, вызывающие дрожь мгновения, когда взмахи огромных крыльев едва не потушили костры, и этот невыносимый крик отбойным молотком бил в барабанные перепонки…

    И это прошло. Я смог встать самостоятельно и даже сделал вид, что у меня всё хорошо; за ужином я проглотил кусок солонины и несколько ложек каши, прежде чем пройти в свою палатку и провалиться в беспокойный сон. Далеко не во всех случаях дело обошлось так просто: лучшие из магов-целителей Дворов хлопотали вокруг Грима, которого лишь с «большим трудом», как выразился Сухуи, удалось привести в чувство.

    Наутро мы продолжили марш с удвоенной энергией. Войско наше покинуло бивак столь поспешно, что выступление, скорее, походило на бегство. Всё же мы не праздновали труса, ведь бежали не от опасности, а навстречу ей.

    Меня посетил отец. Я как раз взнуздал Мрака и собирался пустить его вскачь, когда ко мне приблизилась фигура в голубом плаще с брошью из драгоценного корунда. Я просиял от радости и уже собирался спешиться, но отец положил руку в латной рукавице на луку седла.

    - Это лишнее. – Он потрепал моего коня по холке. – Да у нас и времени нет. Ник, как твой лограттари?

    Я усмехнулся.

    - Заклинание перестало действовать, но, как видишь, я справляюсь.

    Он кивнул и почему-то отвёл взгляд.

    - Говорят, сегодня будет сражение, но ты не должен бояться. Помни об овеянном славой гербе Дома Файб – и пользуйся своим оружием.

    Я помнил герб Дома – пучок молний, свившийся в гигантское подобие осьминога – и, несмотря на вспышку страха – я вновь подумал о вороне, – готов был сражаться, о чём и заявил со всем возможным хвастовством отцу.

    - Это хорошо, ведь нам угрожает ещё не самый сильный противник. Не Проклятый – нет, лишь один из его прислужников.

    Меня разбирало любопытство. Я осадил беспокойно вертевшегося коня.

    - Кто он? Его кровь горит?

    Слабая улыбка проскользнула по побледневшему лицу отца.

    - Вероятно, нет. Проклятый пытается создать свой мир, где он заправляет всем, параллельную реальность, именуемую им Порядком. Неживое – вот слово, что наиболее точно характеризует всё, созданное им.

    При слове «неживое» я вспомнил о неработающем электрическом тостере, который Рыжий Ларри как-то купил по глупости, а потом выставил в своём баре на всеобщее обозрение. «Безумие цивилизации, – говорил он своим завсегдатаям, – любуйтесь!»

    Отец говорил с теми же интонациями – и я понимал, что он так же сетует на нечто, отказавшееся ему покориться. Нечто пугающе сильное и совершенное. Нечто слишком сложное, а потому недоступное пониманию.

    Он вложил в мою руку пергамент с текстом на незнакомом языке.

    - Сейчас! – сказал он и добавил какое-то слово.

    Видимо, отец задействовал магическое слово-переводчик, так как текст стал мне вполне понятен. Похоже, то было письмо, написанное в одной из Теней.   

   Стиль, витиеватый и вместе с тем простой почти до грубости, выдавал в авторе письма воина, вынужденного подчиняться ненавистным ему условностям. Писал он, Бернар, именовавший себя бароном, королю Иерусалимскому, защитнику веры, Балдуину.

    «Сразились мы с язычниками, – писал он, – на северном берегу пересохшего ручья в двух милях от замка Керак. Более сотни христиан, включая десяток рыцарей и ещё тридцать конных, вооружившись верой в господа нашего Иисуса и препоясав чресла мечами, атаковали сарацин, несмотря на их численное преимущество. Натиск наш, подобный лавине, принудил противника пятиться; наконец, сарацины обратились в бегство, и мы преследовали их полмили, почти полностью истребив. Наваждение ли дьявольское, дарованное ли Богом чудо имело место потом, с уверенностью сказать не могу, так как все тела, равно наших товарищей и врагов, бесследно исчезли, не исключая и трупов лошадей…»

    - Подобное стало наблюдаться вдруг во многих Тенях, в разные времена. – Отец казался озабоченным. – Ты готов сражаться? В крайнем случае, я найду тебе место в шатре регента. С твоим телосложением, ты, ну, как это… лорды будут веселиться…

    Я расхохотался. Нет, я не приобрёл ещё тех петушиных манер, отличающих хаосскую аристократию, но воспринимать всерьёз подобные предложения уже не мог. Я не хотел, чтобы лорды веселились и потешались надо мной.

    - Погибель врага – моя цель! – Отец, удовлетворённый, улыбнулся. – Ты – мой сын. Я верю в тебя.

    Хлопнув по лошадиному крупу, он ушёл.

    В тот день мы развернули походные порядки с особым тщанием. Разведка, авангард, арьергард, боковое охранение – все, смазав оружие жиром, одели доспехи, готовые вступить в бой в любой момент. Формировавшая центр пехота с трудом продвигалась по грунтовой дороге и её обочинам – брони этих бедолаг обычно вёз обоз, и сейчас они, одевшие хауберки и кольчужные чулки, слабели с каждой минутой. Приблизительно раз в час мы останавливались на привал, чтобы истекающие потом солдаты могли передохнуть.

    Во время одного из таких привалов я и сообразил, что противник, должно быть, именно того и желает – утомить нас, не вступая в бой. Преследуя такую цель, Проклятый подал ложные знаки и намёки, указывавшие на скорую битву.

    Легко критиковать, не отвечая ни за что. Я потёр лоб и осмотрелся. Мир вокруг в очередной раз изменился – и небо, и земля были одинакового цементного цвета. Красное, в форме квадрата, солнце, висело в зените, а наша измождённая пехота расселась прямо на жёстком, полупрозрачном травяном ковре, тянувшемся, похоже, до самого края света. Мы, бастарды, радовались лишь тому, что устали не мы – наши лошади.

    Ту-то я и заметил подозрительное движение. Перспектива исказилась, как в вогнутом стекле, а потом до наших ушей донёсся ужасающий грохот. Земля под нами будто ходуном заходила, взбудораженные кони громко ржали, пехотинцы повскакали на ноги.

    Землетрясение! Раньше я о них только слышал да в журналах читал, теперь же довелось и самому лицезреть его результаты. Всего за несколько секунд Предатель пересёк фронт нашего наступления несколькими глубокими ущельями. Он расчленил нас – я сразу это понял – с тем, чтобы разбить каждую маленькую армию в отдельности. Мы погибнем, так и не объединившись.

    Или отступим. Благоразумие требовало от нас отойти – хотя бы с целью перегруппировки, но «ястребы» всё же возобладали. Хаос не отступит – ведь второй раз собрать такое войско уже не удастся, мы все это отлично понимали. После непродолжительной заминки, ушедшей на обмен посланиями, Повелители, как мы поняли, решили продолжить наступление.

    К обеду похолодало. Пошёл снег – необычного опалового оттенка, отчего снежинки напоминали искры от костра, поднятые порывом ветра. Мои приятели, рождённые в Хаосе, забеспокоились – далеко не сразу и лишь после нескольких фраз, как минимум, отчасти состоящих из ругательств, я сообразил, что стало тому причиной. Это было всё равно, что попасть под кровавый дождь для обычного человека.

    Солнце приобрело более тёмный, напоминающий дорожную грязь, оттенок, и светило прямо нам в глаза, когда мы увидели перед собой вражескую армию. Если бы я наблюдал всё со стороны, то, может, даже зааплодировал бы искусному применению визуальных и климатических эффектов, которыми Проклятый пытался поколебать нашу уверенность в себе.

     Войско противника, вероятно, не уступающее нашему по численности, занимало удобную для обороны позицию на холме. Регент Эмайн сообщил, как я потом узнал, прочим регентам о своём желании атаковать – и немедленно атаковал. Мы подчинились его приказу. Наш отряд стихийно принял ту же скорость, что и конница, выстроившаяся с правого фланга. На рысях мы сократили расстояние с противником и, опережая пехоту, перешли на галоп.

    По спине у меня пробежали мурашки – между нами и центром, медлительной пешей фалангой, образовался разрыв, который увеличивался с каждой секундой. Сокрытая в этом угроза, очевидная даже профанам, недолго занимала меня – мы столкнулись с противником. Я прискакал, когда рыцарство Хаоса уже вклинилось в ряды врага; солдаты их, носившие самые разнообразные доспехи, принадлежали к различным расам – даже невооружённым глазом легко можно было заметить зияющие раны, из которых давно уже перестала течь кровь. У многих отсутствовали конечности, что их, однако, нисколько не смущало.

    Мы сражались с мертвецами.

    Я рубил их мечом, изрыгая проклятья не реже, чем удары, и даже мой конь не отставал от меня. Мрак расталкивал их грудью, кусал, а однажды, встав на дыбы, даже разбил одному мертвяку голову. До чего умное животное, правда? Атака наша между тем захлебнулась, и их пехота начала понемногу теснить нас. Наконец, послышался тревожный сигнал – протрубили отход. Нанося последний удар, я развернул коня – и поскакал обратно вместе с прочими.

    К моему безмерному удивлению – и ужасу, – я заметил опережающий нас конный отряд. Противник уже врезался в брешь, возникшую в результате неосмотрительных действий Сортега Храброго. Отец Свейвилла, он-то и стал причиной войны – и, похоже, собирался стать и причиной поражения. Я испытывал горечь, и злобу, и досаду.

    Они проскакали мимо – мертвецы на мёртвых конях, – возглавляемые светловолосым бородачом на боевой колеснице. Этот богатырь, как я мог видеть, не имел на теле никаких ранений, хотя мертвящий взгляд его глаз и неестественно спокойные, чуть механистичные движения, вызывали у меня безотчётную дрожь. То было существо, не рождённое на свет, но созданное чьей-то злой волей с единственной целью – уничтожать всё живое. И оно вполне справлялось с данной задачей, невозмутимо и без малейших эмоций убивая одного хаосита за другим. Воин этот сам правил собственной колесницей, запряжённой двумя гигантскими козлами. В правой руке он сжимал тяжёлый боевой молот, безжалостно круша им кости и черепа наших воинов.

    Я скакал уже параллельно с мертвецами. Они будто не замечали меня, полностью сконцентрированные на том, чтобы следовать за лидером, и я убил нескольких ударами в спину. Шестой или седьмой всё же осадил коня и обернулся ко мне – лишь затем, чтобы я разрубил его, и без того окровавленное, лицо. Он завалился на спину и выпал из седла; смерть настигла его вторично – подобным может похвастать не всякий.

    Командиры – криком и при помощи труб – отдавали один приказ за другим, но я ничего не слышал, стремясь прорубиться к колеснице бородача. Вокруг него пылало пламя – кровь Хаоса, – разбрызгиваемое убийственными ударами молота, и блёстки снега, сыплющегося всё сильнее, придавали происходящему воистину феерический вид.

    Наконец, я добился желаемого. Клинок мой скрестился с молотом – мы ударили одновременно. Будь он проклят – он обладал силой сотни человек! Рука моя чуть не сломалась в локтевом суставе, но всё же мне удалось сдержать этот напор, столь многим стоивший жизни.

    Он замахнулся вновь – и я, как и задумывал, тут же уколол его, целя в горло. Он был наказан за ошибку – острие моего меча вошло ему в аккурат между шлемом и кольчугой. Из раны, к моему удивлению, полилась отнюдь не кровь, а какая-то полупрозрачная жидкость. Противник мой, пошатнувшись, издал серию престранных щелчков.

    Машина! Я сразу сообразил, в чём дело: моим противником стал робот! Я промедлил долю секунды, обдумывая увиденное – и этого хватило, чтобы колесница оказалась уже вне моей досягаемости. Битва разделила нас.

    Впрочем, тут произошло ещё одно событие, полностью изменившее ход сражения.

    Конница Хаоса нанесла сокрушительный удар. Сортег, как оказалось, изначально надеялся выманить немногочисленную кавалерию противника, подставив ему наживку –  фланг нашей пехоты. Быстро перестроившись, он вновь атаковал. Его рыцари, закованные в сталь, куда более дисциплинированные, чем я, смяли вражеские порядки.

    Враг был обречён.

    Мы одержали победу в тот вечер, и я, к собственному удивлению, стал одним из героев сражения. Сам регент Эмайн удостоил меня чести отужинать в его шатре, среди Повелителей, а отец официально утвердил своим сыном и наследником. Я, Николас Файб, был посвящён в рыцари.

    Согласитесь, есть чем гордиться. Всё-таки наибольший сюрприз преподнёс мне Грим, мой приятель, уже когда я вернулся из парчового шатра. Я как раз расписывал свои подвиги собравшимся у костра и демонстрировал любопытствующим рыцарскую перевязь.

     - Никогда не думал, что ты настолько сумасшедший, Ник! – Глаза Грима, широко раскрытые, восхищённо блестели. – Что ты, я просто выполнил свой долг!

    Я отмахнулся от него, изображая скромность.

    - Я не об этом! – И тогда он объяснил, в чём дело. Я, если честно, и сам не поверил, что способен быть таким идиотом. Тем не менее, я оказался им – или героем, если вы любите красивые слова.

    Дело в том, что во время сражения я так и не одел шлем.

    День Рагнарёк, величайшее испытание для Хаоса за всю его историю, оказался ничем не примечательным днём. Серое, почти бесцветное небо, такого же цвета земля – и всё никак е прекращающийся снег. Он невероятно досаждал нам, лошади порой по брюхо проваливались в сугробы. Единственное, что радовало – это его более привычный цвет, как и всё здесь – грязно-белого оттенка. Мы бы страдали и от всё усиливавшегося холода, если бы не огонь в наших жилах. Рождённые Хаосом способны выдерживать исключительные физические нагрузки и терпеть любые лишения.

    Утро – не знаю, отличалось ли оно в здешних краях от ночи или вечера – стало тем часом, когда наши, дотоле следовавшие раздельно, корпуса объединились. Зрелище, величественное и вместе с тем ужасающее, навсегда врезалось мне в память. В небе парили изрыгающие пламя драконы и мантикоры – существа с человеческим лицом, орлиными крыльями, телом льва и хвостом скорпиона. Облик их, разумеется, приняли те хаоситы, что ещё сохранили способность изменять внешность в здешних условиях. Большое впечатление произвёл на меня Сурт Победитель, один их героев далёкого прошлого, принявший форму огненного великана. Интересно, спрашивал себя я, найдётся ли для него достойный противник во вражеском войске?

    Такой противник нашёлся. Земля дрожала, словно вновь началось землетрясение, когда Предатель двинул свои войска нам навстречу. Они поднимали такие массы снега, что оставались полностью скрытыми ими, как клубами пыли. Наконец, в какой-нибудь миле от нас, они остановились – и, едва снег осел, мы имели возможность лицезреть гигантских воинов, ростом достигавших полусотни футов и более. Их тела, волосы, бороды, усы, доспехи и оружие – всё полностью состояло изо льда, словно их выточил неведомый скульптор для Зимнего сада.

    Клянусь, зрелище стоило того, чтобы сражаться за места в партере! Я отвёл своих коней в тыл, а сам, пеший и в доспехах – лицо моё закрывал позолоченный топфхельм поверх кольчужного капюшона – занял место в рядах пехоты.

    Подчиняясь приказу Проклятого Мантла, ледяные великаны двинулись вперёд. Каждый шаг их, казалось, сотрясал землю. За ними я увидел и светловолосого бородача на колеснице, своего давешнего противника – его звали Тор, как мне сказали, – и огромных размеров шакала по кличке Гарм. Предатель – сейчас он предпочитал имя Вотан – стоял, опёршись на копьё, и на плечах его сидело два ворона, а у ног возлежало два волка. Как говорили, он создал этих существ из останков тел и душ убитых им хаоситов.

    Я внимательно посмотрел на Вотана, но с такого расстояния не мог увидеть ничего, кроме красного свечения-нимба. Вороны вдруг взмыли в воздух с его плеч, и их громогласный крик наполнил наши сердца страхом.

    Ледяное войско тем временем приближалось. Не знаю, сдали ли у меня нервы, или ещё по какой-либо иной причине, но с каждым шагом их бег становился всё тише, а сами они, вопреки законам физики, становились всё меньше ростом. Наконец, когда нас разделяло не более сотни ярдов, я увидел, что ростом они с обычных людей.

    - Оптический обман, – сплюнул один из моих соседей. То был, судя по голосу, уже немолодой и многоопытный воин; его шлем с забралом в форме кабаньего рыла носил не одну вмятину от удара. – Видал я такое в Тенях, когда сражался за господина Бергеля, герцога Хендрейка.

    - Говорят, у него ум за разум зашёл, у твоего господина, – сказал кто-то. – Он зачал своего сына Бореля в человеческом теле, об этом только и говорят.

    Многого не знал я о хаосском расизме!   

    Воин в свинорылом шлеме, судя по всему, не обиделся.

    - Это ещё что! – хохотнул он своей могучей утробой. – Говорят, маркиз Гронворт Файб должен родиться сегодня, у его отца Кормака подходят сроки.

    Тут расхохотались уже все, и даже я не смог сдержаться от улыбки.

    - Малыш сразится за Хаос уже в первый час своей жизни! – заметил я. – Едва ли ещё хоть кто-то дважды вышел на это поле боя.

    - Это точно. – Кабанья голова чуть качнулась. – Таких дураков, может, больше и нет.

    Я ударил его по шлему бронированным кулаком так, что загудело.

    - Думай, что говоришь, свинья! – Он зарычал угрожающе, но, увидев мою рыцарскую перевязь, отступил на шаг – и даже поменялся с соседним латником местами. От Файба подальше.

    Ледяные воины, до которых оставалось несколько десятков шагов, стали теперь нашей главной заботой. Я покрепче сжал рукоять своего двуручного меча, Ашкелона.

    - Вперёд! Бей их! – И мы атаковали. Две массы, живой плоти в доспехах и бездушного льда, столкнулись, круша, коля и рубя со всей возможной яростью и пылом.

    Я не носил щита, поэтому, ударив своего первого оппонента, был вынужден принять ответный удар на доспех. Было больно, но латы выдержали. Мгновенно отреагировав, я отрубил дерзкую руку прежде, чем враг успел её отдёрнуть. Следующим ударом я подрубил ему ноги – и, наконец, проткнул уже упавшему туловищу грудь. Он раскололся на несколько кусков и более не шевелился.

    Наш строй сковывал меня, и я, волей-неволей, вынужден был примерить мантию героя. Ворвавшись в порядок противника, я начал вращать мечом, нанося удары как острием, так и лезвием, вплоть до самого его дола, кроша соперников в инеистую пыль. Силу мою нельзя мерить человеческими мерками, вы уже знаете, а враги наши оказались на удивление хрупкими. Крики одобрения послышались у меня за спиной, и я увидел даже мельком, как товарищи усилили свой натиск.

    Так, с моего невольного порыва, началось наше спонтанное контрнаступление, а я оказался на острие атаки – и мы успешно продвигались вперёд. Не знаю, долго ли длилось сражение, ведь солнца не было видно, да и едва ли оно существовало в этих небесах. Руки мои, однако, несмотря на всю их выносливость, уже налились свинцом усталости; мне казалось, что мы бьёмся целую вечность.

    Я, уже плохо соображая от переутомления, решил положить всему конец и поставил себе цель: прорубиться на высоту, где виднеется чёрная фигура с копьём, ведь в Вотане, очевидно, заключалась вся сила врага. Убив Проклятого, мы одержали бы победу.

    Меня опередил Сурт Победитель, успевший подвергнуть строй врага подлинному опустошению. Он буквально прожёг себе путь на вершину холма, превращая ледяных вояк в облачка пара единственно ударами пылающих рук.

    Тор, выехавший против Сурта на своей колеснице, запряжённой биомеханическими козлами, пал после непродолжительной схватки. Повелитель Хаоса, убивший первого человека ещё в незапамятные времена, оставил от искусственного бога лишь бесформенную груду дымящегося пластика.

    Гери и Фреки, два чёрных волка, обладающих несомненным разумом, попытались обойти Сурта с двух сторон, но этот коварный манёвр не удался. Я, прорвав наконец последний ряд ледяных солдатиков, невероятным усилием принудил своё тело растянуться в прыжке. Моя длинная правая рука как раз дала те необходимые для сокрушительного удара дюймы – и волк, заскулив, рухнул наземь с разрубленным позвоночником. Голова его, висевшая исключительно на сухожилиях, извергала пламенные сгустки из огромной раны. Тело забилось в конвульсиях.

    Я перевёл взгляд на Сурта, ожидая его скорой победы над Вотаном. Но Проклятый – чёрные замыслы читались на его чёрном лице – убил огненного титана единственным ударом своего копья. Нимб полыхнул красным, вспышка эта перелилась в наконечник, как капля крови – и всё. Сурт застонал и замер, будто в удивлении. Мгновения, когда его окончательная судьба ещё оставалась неясной, принудили всё наше войско замереть.

    Наконец, Сурт, зашатавшись из стороны в сторону, рухнул замертво. Его пламя-плоть исчезло без следа.

    Вотан перевёл взгляд на меня, и я, скажу откровенно, дрогнул. В мои планы отнюдь не входило сражаться с самим Предателем. Нимб его, очевидный индикатор таинственной силы и могущества, загорелся ярче, он почти слепил. Прикрыв глаза тыльной стороной левой ладони, я отступил на шаг, размахивая вслепую зажатым в правой руке Ашкелоном.

    Предатель поднял копьё и направил мне в лицо. Я уже мысленно простился с жизнью, но  картина переменилась в мгновение ока: сверкающий полированной сталью поток хаоситов набросился на Вотана-Мантла. Он исчез под горой тел, стремящихся нанести ему смертельный удар. Предатель не сдавался – скомканные куски железа, вылетающие из круговерти схватки, и яркие взрывоподобные вспышки огня свидетельствовали о гибели смельчаков. Так пали: Бергель Безумный, Алоиз, граф Мантл, приходившийся мне дедом регент Вестул – и ещё несколько родовитых дворян.

    Клубок тел, визжащий, рычащий и полыхающий огнём, замер, остановился – и, наконец, распался. Хаоситы стояли, сидели, лежали; живые осматривали себя в поисках ран. Вотан – лежал, неподвижный, и сияние его нимба медленно угасало.

    Победа! Мы победили в день Рагнарёк, и я вновь был приглашён ужинать в шатёр регента. Мне дали почётный титул Волкоубийцы, и сам регент Эмайн пожаловал мне драгоценные ножны для Ашкелона, усыпанные гранатами.