Подарок

письмо

    Июнь 1978 год.

      Ну, вот и всё. Скоро, очень скоро они уже будут вместе. Вот уже видны клубы пара от малинового паровоза, который везёт его партнеров в Лондон, к нему. Только почему так ноет сердце? Месяц, целый месяц он не получал весточки от них. Четыре недели назад в душе полыхнуло невыносимой болью, но что случилось, он так и не узнал. Старый маразматик сделал всё, чтобы не допустить его присутствия в школе. В Хогсмиде он только мельком смог увидеть одного из своих партнёров. А теперь вот стоит на перроне, ждёт малиновый поезд, одновременно с надеждой на встречу и жутким страхом, предчувствием беды.

      Протяжный гудок возвестил о прибытии экспресса. Встречающие своих чад родители нетерпеливо подались ближе. Распахнулись двери вагонов, и неудержимый поток хлынул на свободу. Ну, где же они?! Вот промелькнули огненно-рыжие волосы, рядом с этим костром появилась вихрастая макушка темноволосого шатена и тут же рядышком — кучерявая Блэковская. Мелькнули и пропали. Ожидающий своих партнёров, только с лёгким удивлением проводил троицу взглядом до разделяющего барьера и снова сосредоточился на высматривании в этой толпе своих.

      А вот и один из них. Видимо, снова до ночи возился в лаборатории — волосы по-прежнему смазаны защитным маслом, оставляющим ощущение полной неухоженности и заброшенности. Но почему он один?! Сердце тревожно сжалось.

      — А где…?

      — Ты о чём? — недоумённый взгляд черных, как сама ночь, глаз.

      Сердце дрогнуло и разбилось на миллионы маленьких осколков.

            1 ноября 1981 г.

      Выжили! Модред их раздери! Как их угораздило? Ну ладно этот, мантикора его покусай, столько лет практики… Он уже и меня, МЕНЯ(!) обошёл в магическом искусстве, поэтому и пришлось строить всю эту комбинацию. Бездна! Столько лет труда, и всё навозной шавке под хвост! Эти мордредовы выкормыши умудрились выжить! Что помогло ему не уйти за грань? ***! **и***в***! ***! 

      А этот?! Потрох мелкий!!! Отразить Аваду! А как всё идеально складывалось: зеркало и отражённый луч летит прямо в мальчишку, а он, вроде как, и ни при чём. Что же теперь делать?

      О…

      Да!

      Ещё несколько лет, но тонко! Никто не заметит! Да, вот так и поступлю.

            Апрель 1988 года.

      — Он просто упал с лестницы, никчемный мальчишка! — орал на представителя социальной службы огромный свиноподобный мужчина, плюясь от ярости сквозь густые усы.

      — Да, да! — визгливо вторила ему худющая и плоская как швабра, блондинка с вытянутым лошадиным лицом. — Он просто споткнулся и свалился с лестницы.

      В больничной палате, где происходил этот разговор, весь перевитый трубочками капельниц и интубаторов, на койке неподвижно лежал темноволосый мальчик восьми лет от роду. Из-за неестественной бледности кожи, на которой особенно четко проступали синяки, ссадины и порезы, не только свежие — бордовые и черно-фиолетовые, но и уже сходящие с кожи, размытые зелёно-жёлтые и коричневые, а также из-за крайней худобы (жертвы Освенцима и те здоровее выглядели), мальчику едва можно было дать лет шесть.

      Сотрудник социальной службы, вызванный в госпиталь в связи с подозрениями на жестокое обращение с ребенком, с явным скепсисом осматривал семейную пару, которая несла ответственность за вот этого, судя по следам побоев, не единожды битого мальчугана. Что-то свербело у представителя органов опеки, стоило только подумать обо всей этой ситуации, что-то цепляло его внимание, возникало настойчивое чувство дежавю, но и семейку, и мальчишку он видел первый раз. Дверь в палату с еле слышным скрипом отворилась, и в проём, слегка прихрамывая, просочился неприметный седоволосый врач в длинном, странного покроя больничном халате. Деловито осмотрев пациента и с умным видом покивав на экраны пищавших мониторов, он оказался за спиной работника органов опеки и попечительства.

      — Обливиэйт! — тихо прошептал этот странный врач, взмахнув рукой с зажатой в ней палочкой. — Мальчик просто упал с лестницы, и Вы в этом убедились. Нет необходимости в возбуждении дела о лишении опекунских прав этой милой пары.

      Мистер Симэйпл, как значилось на его бейдже, рассеяно кивнул, выражение глаз его было абсолютно пустым, стеклянным, аккуратно сложил уже приготовленные бумаги в папку и покинул палату, а странный врач накинулся на опекунов мальчика, впрочем, не повышая голоса.

      — Я вас зааважу е***ть! Мистер Друсль, Вы совсем с ума сошли? Третий раз за этот год мальчишка оказывается в реанимационном отделении! Вам было сказано держать в чёрном теле, а не убивать его! Энервейт! — старичок судорожно взмахивал палочкой над неподвижным тельцем ребенка. — Энервейт! Энервейт! Диагносто! Круцио! Круцио! Круцио!Примечание к части***

 Как правило, чуланы под лестницами — темные, пыльные, кишащие пауками, затхлые каморки, забитые хозяйственным инвентарём, но только не этот. Он тоже занимал ровно столько площади, сколько ему отводилось: метр в ширину, два в длину, ограниченные сверху стремительной, перевернутой горкой потолка, образованного лестницей. Здесь было так же темно, как и в любом другом помещении подобного назначения, но если бы там можно было включить свет (правда, сначала надо было хотя бы провести туда электричество), то обнаружилась бы просто безукоризненная чистота и никаких пауков. Однако странным нам покажется даже не искрящаяся чистота подобного помещения.

      В самом «дальнем» (ну насколько можно слово «дальний» применить к помещению метр на два) углу, там, где сходился ступенчатый потолок, пол и стена дома, был аккуратно свернут в рулон узкий и тощий тюфяк вместе с серым постельным бельём. Судя по полутораметровому прямоугольнику, образованному аккуратно расставленными вдоль скошенной перегородки хозяйственными бытовыми приборами и садовыми инструментами, этот тюфяк регулярно расстилался, чтобы приютить в своих тощих «объятиях» вот этого самого мальчонку, который, скукожившись и подтянув острые коленки к подбородку, сидел прямо на полу рядом с «постелью». Тёмно-каштановые, почти чёрные, волосы мальчика топорщились неуправляемыми вихрами в разные стороны, перекошенная, перевитая скотчем дужка нелепых огромных очков-велосипедов слетела с одного красного вспухшего уха, и соскользнула на кончик, уткнутого в коленки, носа. Нет, он не плакал, глаза по-прежнему оставались сухими, но судорожные вдохи через раз давали понять, с каким трудом мальчик пытается взять себя в руки.

      Мальчику было всего восемь лет, и по странной случайности сегодня был его День рождения — ему исполнялось девять.

      Ребёнку казалось, что сегодня у него самый счастливый День рожденья. Из-за того, что миссис Фигг сломала ногу, споткнувшись об одну из своих многочисленных кошек, Дурсли были вынуждены взять его с собой в зоопарк. Несмотря на постоянное шипение дяди Вернона и тёти Петунии, нытьё кузена Дадли, не обращая внимания на постоянные одергивания и приказы держаться подальше от самых удобных для наблюдения за зверями в клетках мест, этот день был великолепен.

      Держась подальше от своих родственников, чтобы без помех любоваться грацией резвившегося тюленя, лениво обмахивающимся хвостом львом и другими животными, но при этом достаточно близко, чтобы тётя с дядей его постоянно видели, мальчик с интересом изучал таблички на клетках и вольерах. В них сообщалось, какое животное здесь находится, откуда оно в зоопарке взялось и где его привычные, «дикие» места обитания. Мальчику даже удалось тихонько поинтересоваться у пробегающего мимо работника зоопарка непонятным для него словом «ареал», которое повсеместно использовалось на информационных табличках. Дурсли этого не заметили, отвлеклись на то, чтобы оттащить своего слоноподобного сыночка от вольера тигра, в которого Дадли бросался подобранными ещё на входе в парк камушками.

      Семья переходила из зоны открытого парка в террариум, когда мальчику посчастливилось попробовать, что же это за сладость такая — мороженое. Пусть ему достался всего лишь самый дешёвый фруктовый лёд. Дядя мог и проигнорировать вопрос продавщицы о том, что же предпочитает младший мальчик, но это бросило бы тень на показушную добропорядочность семьи, поэтому пришлось купить — лёд был просто замечательный!

      Всё рухнуло в одночасье. Одномоментно, и в дальнейшем воспринималось, как кадры из фильма. Вот странный до невозможности разговор с питоном. Удар под рёбра от «милашки» Дадли. Падение, ещё один удар, уже пятой точкой, об пол. Негромкий звенящий звук порванной струны, и исчезнувшая витрина террариума. Стремительный бросок змеи, покинувшей свое узилище. Долбящий пудовыми кулаками по восстановившемуся стеклу мокрый кузен, сидящий в змеином террариуме. Растерянный служащий, не понимающий, как ребёнок мог оказаться в террариуме-вольере, а питон удрать; ведь никаких повреждений нет!

      — Ссспасссибо, амиго! — негромкое шипение боа, и визг посетителей террариума.

      Дядя Вернон, пыхтящий, не находящий слов от возмущения и ярости, с раздувшимся, красным, как раскалённый уголь, лицом, вцепился клещом в бедное ухо мальчика, за которое и вывел его из парка. Потом был переезд до Прайвет Драйв 4 и поход от машины до чулана, куда мальчика гнали пинками, резко захлопнувшаяся дверца и крик раненного бегемота в ответ на неуверенные попытки оправдаться.

      — …оно исчезло, как по волшебству!

      — Никакого волшебства не существует, урод ненормальный!

      Вот так закончился этот так восхитительно начавшийся день. Ужина он сегодня определённо не получит, а может остаться без еды и на всю неделю, такое уже бывало и за меньшие прегрешения. А тут, шутка ли: Дадли в террариуме у питона, и не важно, что самого питона там уже и след простыл.

      Успокоившись и взяв себя в руки, мальчик стал раскатывать валик постели, чтобы улечься на свое убогое ложе, все равно больше ничего он сделать не сможет. Темнота чулана ему нисколько не мешала, хотя и не была кромешной: в щели между ступеньками и в узорчатую решётку на двери проникали лучи из холла. Свет в чулан Дурсли не проводили принципиально, чтобы «пакостный щенок» не транжирил электричество. Для того, чтобы мальчишка делал уроки в школу, ему на месяц выделялась одна большая свеча, и если она прогорала раньше — это были не проблемы Дурслей. Но это уже было неважно, зрение у мальчика испортилось очень быстро, и тётке пришлось сводить ненавистного племянника в аптеку за очками. В аптеку, а не на приём к окулисту! Там на скорую руку определились с диоптриями, и на носу мальчишки появились уродливые очки-велосипеды; самая дешёвая оправа, которая только была в аптеке. Эти самые очки, при каждой удачной охоте кузена с дружками на «зайчика» Гарри, неизменно ломались или разбивались линзы. Наказанным за всё оказывался, опять же, Гарри. Оправа чинилась скотчем и руками, а вот линзы приходилось то и дело покупать, при этом больше походов в аптеку за консультацией не было, и диоптрии оставались всё те же. Зрение ухудшалось с каждым годом всё сильнее.

      Мальчик очень уж любил читать и всё свое свободное время, если оно вдруг появлялось, проводил за книгами. Эти книги были или взяты из школьной библиотеки, или подобраны украдкой у мусорных баков, там же брались и потрёпанные журналы.

      Расправив тюфяк, Гарри улегся, пристроив лохматую голову на тощей подушке, и в который раз (!) задумался над словами дяди Вернона: «…волшебства не существует…». Как это не существует? А его отросшие за ночь волосы после того, как тётя подстригла наголо? А его внезапный полёт на флюгер, когда Дадли с дружками почти догнал удирающего мальчика, ведь он совершенно точно был на асфальте, а в следующее мгновение уже цеплялся за флюгер. Он тогда чуть не разбился, не ожидая, что на следующем шаге под его ногой окажется пустота. Мальчик уже падал, когда руки ударились о перекладину на флюгере, и хватательный рефлекс сработал просто и без затей. Бац, и он висит на вытянутых руках, а флюгер неумолимо поворачивается под воздействием массы его тела. А кусок праздничного торта, который совершенно точно летел по воздуху от тарелки кузена к нему? А разбившиеся по всему дому окна, когда слишком маленькому мальчику приказали снять с огня кастрюлю с кипящим бульоном и он её не удержал, ошпарившись почти с головы до ног? Кстати, сразу его в больницу не повезли, а наутро опять всё было, как вчера: ни одного ожога не осталось. Даже ему, малышу четырехлетнему, было понятно, что такие ожоги за ночь не заживают. Он помнил, как Дадли игрался спичками и обжёгся, не сильно, но рука у него была перебинтована не один день.

      И много, много, много еще таких случаев, которые кроме как волшебством и не объяснишь. Но все они происходили с ним, и за это его не любили родственники. Они называли его поганцем, уродом, ненормальным, щенком. Да и сегодняшний случай… Он действительно разговаривал со змеёй, ему не послышалось ответное: «Спасибо, амиго!».

      Свое имя Гарри слышал от родственников только в присутствии кого-нибудь постороннего, да и то редко. В присутствии посторонних о нём вообще старались никак не упоминать. Будто нет мальчика по имени Гарри, и, вообще, в этом доме проживают только Дурсли. А свое полное имя Гарри Джеймс Поттер узнал только в начальной школе на традиционной перекличке. Было стыдно и неловко, кузен сильно толкнул его, когда он не откликнулся на своё имя. Он просто не знал, что его зовут Гарри Джеймс Поттер, а мальчиков по имени Гарри в их классе оказалось аж целых два, помимо него. Гарри ещё долго не мог понять, к кому из них обращается учитель, отчего по классу прошёлся шепоток. Несколько позже ученики, подзуживаемые Дадли, стали обзывать его отсталым, сумасшедшим. Друзей у него так и не появилось.

      Вот и сегодня. Ну, как не может быть волшебства, если он собственными, пусть и слепыми, глазами видел, как исчезло, а потом вновь появилось стекло? В этот раз он уловил связь: желание выпустить питона из террариума и небольшой ток силы от него к стеклу, а потом, когда он испугался, что его опять обвинят во всех грехах, еще один поток — стекло встало на место, только вот кузен оказался в небольшом бассейне аквариума застеклом! Именно силы, он не знал, как это назвать по другому. Это не было чем-то ощутимым, как ветер, например. На пути потока не колыхнулось ни одно растение или лёгкая юбка-солнышко стоящей рядом девочки, но ощущалось именно как поток. Что бы это могло быть?

      Когда-то, благодаря чистейшему везению, мальчику удалось посмотреть «Звёздные войны», удачно спрятавшись в зрительном зале кинотеатра от очередной «охоты» Дадли. Завороженный увиденным, он просто не смог заставить себя уйти и смотрел до конца. Потом, уже дома, ему крепко досталось от дяди. Была сломана рука, очень болели после пинков ребра, но приключение того стоило. Фильм прямо показывал мальчику, что волшебство существует, называя его какой-то силой джедаев, вопреки постоянно жужжащему рефрену дяди Вернона, что магии нет. Вот и сейчас, ничем другим, кроме как силой, этот поток, который почувствовал сегодня в террариуме, он назвать просто не мог.

      А теперь он мог спокойно провести и все параллели между странными случаями именно и его желанием, пусть тогда он и не чувствовал силы. Не понравилось, что побрили, оставив только чёлку, чтобы прикрыть шрам — на утро волосы прежней лохматости. Убежать от кузена? Тогда, если бы его поймали, он бы не отделался простым тупым избиением, что-то было такое озверевшее в кузене. Увиденный флюгер и неистовое желание оказаться именно там, вне досягаемости банды, и вот он уже падает в пустоту, разверзшуюся под ногами, едва успевая схватиться за перекладину этого самого флюгера. Ему три года, и у кузена день рожденья. У Дадли вкуснющий торт на тарелке, а он кричит, что хочет другой, где сливок больше. У Гарри на тарелке только подгорелый коржик, и вот — торт, плавно поднявшись в воздух, уже меняет место своей дислокации. И та злополучная кастрюля с кипящим бульоном, которая опрокинулась, и его окатило с головы до ног? Тётя Петуния только за шкирку отволокла его в чулан, не оказав даже малейшей врачебной помощи. Хотя бы просто смыть бульон с мальчика прохладной водой. Ему было жутко больно, и он хотел избавиться от этой боли, но потерял сознание, а на утро уже всё было почти нормально — не было боли, а на месте ожогов тело покрывала молодая розовая кожица, которая слегка тянула, но боли не причиняла. Однако после такого самоизлечения его вообще перестали водить в больницу, как бы плохо мальчику ни было. Но при этом повторяли и повторяли: «Волшебства не существует!»

      Этот год был самым страшным в его жизни. Именно тогда Гарри узнал, когда у него день рождения, потому что первый раз попал в больницу с такими серьёзными повреждениями, что его желание с ними не справилось. Тётке пришлось отвечать на стандартные вопросы при заполнении карточки пациента. Мальчику очень понравился мистер Симэйпл, социальный работник, который, казалось, был искренне озабочен его физическим состоянием и что-то угрожающе говорил тёте Петунии. Но уже на следующий день он больше в больнице не показывался.

      Во второй раз мальчик попал в больницу, когда по дороге из школы Дадли вытолкнул его на проезжую часть прямо под колёса большегруза: кома.

      Третий — удачная «охота» Дадли и его прихлебателей на Гарри. Камень, запущенный из самодельной пращи, попал аккурат в висок: кома.

      Четвёртый — дядя велел мальчишке почистить с крыши снег, а также прочистить желоба стоков. Дадли веселился тем, что расшатывал неустойчивую опору под «уродом» и, в конце концов, выбил лестницу из-под ног. Гарри упал с высоты шести метров, лестница, падая, задела карниз, и одна из упавших сосулек пробила грудь лежащего ничком ребёнка: кома.

      После того раза дядя и тётя совершили невероятное: Дадли был заперт в своей комнате на целых три часа! Гарри также заметил, что больше с ним ничего такого экстремального не происходит. Да, его по-прежнему загружают работой, не кормят и запирают в чулане, но с побоями уже не лезут, если не считать увесистых подзатыльников от дяди и постоянных тычков от кузена.

      Снова вспомнился сегодняшний сон. Гарри очень хорошо его запомнил, наверное потому, что именно этот сон он видит чаще каких-либо других. Россыпь ярких цветных вспышек, грохот камнепада, какие-то непонятные крики. Он плачет, ему очень страшно, у него болит лоб, и, как апофеоз, яркая-яркая вспышка прямо перед глазами, следом полёт на чем-то страшно рычащем, только плакать уже не получается.

      Теперь он знал: страшно рычащее нечто — это мотоцикл, и во сне его кто-то осторожно придерживал руками, чтобы не упал.

      В зарешеченное окошечко в двери чулана больше не проникало даже намёка на свет — Дурсли уже разошлись по своим спальням, значит, пора уже спать, но спать не хотелось совершенно. Если волшебство существует, а он уже убедился, что оно есть, и это волшебство выполняет его желания, значит надо тренироваться в их осуществлении.

      Сказано — сделано. Мальчик уселся в позу лотоса на своем тюфяке, колдовать сидя ему казалось много удобнее (хотя потом он узнает, что разницы нет: сидя ли, лёжа ли, хоть стоя на голове). Он сосредоточенно смотрел куда-то перед собой, стараясь вспомнить, что же он почувствовал сегодня в террариуме, и воспроизвести это чувство. Долго ли, коротко ли, но у него получилось снова почувствовать этот поток, только на этот раз он не имел чёткой направленности. Поток кружил вокруг мальчика, завиваясь в спирали, и Гарри прошептал:

      — Хочу, чтобы стало светло! — представив ярко светящуюся лампочку.

      В следующий миг глаза ослепило ярким светом, от чего по щекам покатились слёзы, а еще через секунду по голове маленького чародея, только что активировавшего свою силу сознательно, что-то мягко стукнуло и по спине скатилось на «постель». От испуга Гарри потерял концентрацию, и свет в чулане погас. Несколько раз судорожно вздохнув, чтобы успокоить бешено колотящееся сердечко, он осторожно завёл руки за спину и ощупал пространство за спиной, пока пальчиками не натолкнулся на свёрток, судя по ощущениям, бумажный. Схватив неожиданный презент, Гарри снова, уже ничего не боясь, ощупал его руками. После ярчайшего наколдованного света, казалось, что в чулане стало так темно, как не бывало раньше, даже по ночам. На крыльце приветливо горел неяркий фонарь, свет которого проникал в большие витражные окна и попадал прямо в чёртово-зарешечённое-окошечко-в-двери чулана.

      «Вот, кстати, и ещё один интересный момент: над крыльцом лампочка бестолково горит всю ночь — и это нормально, так положено. Это не прожигание электричества, а вот свет в чулане мальчика — это бестолковое расточительство!» — как-то вдруг яростно и совсем не по-детски подумал ребёнок.

      Он снова сосредоточился и попробовал создать этот волшебный свет, теперь он был более уверен — один раз уже получилось! Яркий огонёк послушно вспыхнул прямо перед глазами начинающего волшебника, снова вызвав слезы, и опять потух. Раз за разом Гарри зажигал Люмос (об этом он, конечно, не знал, но подобное незнание не мешало ему экспериментировать), крепко прижимая к себе сверток из плотной бумаги. Судя по форме, там была книга. Вот и тренировался мальчик, чтобы поскорее смочь полюбоваться неожиданным и первым в своей жизни подарком на день рожденья, и не важно, как этот подарок был получен, а, может, так даже интереснее.

      Часа через два мытарств, проб и ошибок, у него получился шарик с чуть приглушённым светом, а не той яростной вспышкой, который получался в первые разы, а также мальчик научился управлять этим светлячком. Только вот от усилий руки дрожали, пот стекал по лбу, застилая глаза, которые пекло, словно туда насыпали перца. Состояние ясно давало понять, что полюбопытствовать, о чем же книга, сегодня он не сможет: сил не хватит. Мальчик чувствовал, как горящий светлячок вытягивает из уставшего тела силудля поддержания своего существования. Так у мальчика появился логичный вопрос: а сколько он сможет вообще продержать вот этого светлячка?

      — Не сегодня… — пробормотал Гарри, отпуская тоненькую «ниточку», соединяющую его и комочек света.

      В чулане опять стало темно, но на личике ребёнка сияла счастливая улыбка: перед Гарри открывались другие границы, а пока надо поспать, а потом посмотреть, что же такое таинственное хранится в свёртке. Для этого надо либо удерживать светлячок, либо дождаться дня и где-то заныкаться, а то отберут и выкинут. Свечи у Гарри не было, он сквозь уже проступивший сон, досадливо фыркнул: надо же, огарок свечи, выданной на этот месяц, он потратил на то, чтобы дочитать интересный приключенческий роман, умыкнутый из школьной библиотеки, «Одиссея капитана Блада».

      Следующие три дня прошли под пятой наказания за происшествие в террариуме: мальчик сидел взаперти чулана, на завтрак, обед и ужин получая лишь корку хлеба и стакан воды, и дважды в день под конвоем тёти Петунии препровождался в туалет. Однако в этот раз наказание совсем не трогало мальчишку. Он был безумно рад, что у него есть время, чтобы разобраться со своими новоприобретенными способностями и подарком.

      Проснувшись утром, Гарри, уже приблизительно представлявший, чего ему ожидать от родственников, тихо свернул свою скатку и дожидался прихода тёти для препровождения на утренний моцион. Если не заставят готовить завтрак, значит, сидеть ему в чулане весь день, и так несколько дней. В кои-то веки мальчик просто молился, чтобы его наказание приобрело именно эту форму, и его надежды сбылись. Оказавшись снова в чулане, мальчик снова раскатал свою лежанку (лежа всё-таки удобнее, чем сидя скрючившись на скатке под лестницей), Гарри уже отработанным движением вызвал светлячок, подвесил его над своей головой и осторожно взял в руки вчерашний свёрток, до этого момента надёжно спрятанный под половицей последней ступеньки лестницы.

      Очень аккуратно, используя острый осколок стекла вместо ножа, Гарри начал вскрывать таинственный пакет, стараясь как можно меньше шелестеть обёрткой. Бумага была темно-коричневого цвета и очень плотная. Из рваного надреза на торце пакета на постель выпала книга размером с альбом, в переплёте из тиснёной кожи, толщиной примерно в дюйм, и несколько листов обыкновенной не разлинованной бумаги, на которых стремительным и в то же время каллиграфическим почерком было написано письмо. Гарри решил начать с письма.

            «Здравствуй, Я в редакции 1989 года!

      Да-да, не удивляйся! Пишет тебе Гарри Поттер, не скажу из какого года, доживешь — поймёшь сам!»

      Гарри завороженно уставился на строчки, пытаясь поверить в то, что он сам себе написал письмо и отправил подарок! Написал САМ СЕБЕ!

      «Этот конверт ты получишь ровно тогда, когда впервые осознанно применишь Магию! Раз ты сейчас читаешь этот опус, значит ещё несколько часов назад ты самозабвенно тренировался в простейшем Люмосе. Люмос — это заклинание света. Ты уже понял, что магия, волшебство существует, и имеешь этому доказательства. Думаю, ты и сам понимаешь, что орать на всех перекрёстках об этом не надо?! Наших «родственников» ты знаешь не хуже меня и уже догадываешься: не любят они тебя именно за твои способности, которые до этого момента вырывались спонтанно и бесконтрольно. Все равно они будут отрицать очевидное до последнего, как делают это сейчас (в твоём сейчас), а тебе от этого только хуже будет.

      О, да! Они прекрасно знают, что магия существует, но… Всё сложнее, чем кажется. Всё их отношение к тебе объясняется очень просто, всего двумя причинами.

      Первая причина — зависть. Сильнейшая зависть «тётушки» к способностям своей «сестры» Лили, нашей мамы, а теперь и к нам, то есть к тебе. Семейству Дурслей эти способности не светят никак, особенно ей и её Дидикусу. Но как же так! Ведь Дидикус — самый умный, смелый, лучший ребёнок на свете, а все необычные способности достались уроду. Зависть. О! Будь уверен, если бы чем-то таким обладал Дадли, то все эти ненормальности тут же бы стали самыми что ни на есть нормальностями.

      Вторая причина — бесконтрольность. Сейчас ты этого не помнишь, но в своем раннем детстве ты успел отметиться не только теми безобидными выходками, которые ты тут припоминал. В этом милом домике на Прайвет Драйв были и пожары, и взрывы, и наводнения, принёсшие немало хлопот Дурслям. Всё это было в первые два года твоей жизни на Прайвет Драйв. Особенно в первый год. Ты (Я) был очень испуган, ждал маму с папой, но они всё не приходили, а тётка не старалась, чтобы тебе было хорошо, вот твоя сила, помноженная на расстройство и общее плохое самочувствие, и бушевала.

      Так что любить Дурслей не за что, но и ненавидеть тоже…»

      Гарри ещё раз задумчиво перечитал это своеобразное вступление.

      «Значит, Дурсли в курсе! — подумалось Гарри. — И знают они куда больше, чем показывают ему, и то, что они знают, пугает их до ус**чки», — некультурно закончил свою мысль малыш и снова вчитался в текст.

      «Я не буду описывать тебе твою будущую жизнь. Зачем? Как выразился один из древних философов: «Нет ничего неизменнее, чем прошлое». Я ничего менять не собираюсь. Для меня всё это уже в прошлом, а ты — это моё прошлое, а своё будущее творить будешь сам. Когда дорастёшь и много прочитаешь о теории временных потоков, времени и пространстве… Что-то я не в ту степь завернул… В общем, узнаешь.

      Для меня всё тоже начиналось вот так: зоопарк, наказание, размышления, доказательства того, что магия существует, и как апофеоз — беспалочковый и невербальный Люмос. А на закуску — шмякнувший меня по голове свёрток с письмом и книгой, которые я сам послал себе из будущего.

      В этом письме я тебе поведаю о книге, которую тебе прислал, и дам пару советов. Хм… ближайшее твоё будущее придётся тебе открыть, чтобы просто подготовить тебя.

      Ты волшебник! Ты маг! Это просто невероятно! Здорово! Всего лишь через пару лет ты покинешь Дурслей. О-о-о! Это будет целая эпопея, но я и слова тебе не скажу — сам посмотришь! Тебя вернут в волшебный мир. Тебе подарят сказку! Но…»

      «Вот, что-то мне в этом «но» не нравится», — печально подумал мальчик.

      «Правильно, что не нравится. Эй! Я же помню, что тогда подумал!!!

      «В бочке с мёдом, есть ложка дёгтя», знаешь такую поговорку? Знаю, что ты знаешь. Мои… Твои… тьфу ты, наши родители тоже маги и причиной их отсутствия в твоей, моей, нашей жизни была не автокатастрофа, как уверяет нас «тётушка». Тем более мама не проститутка, а отец не алкоголик. Автокатастрофы по вине «папаши-наркомана» никогда не было. Родителей «убили», а меня… тьфу ты, тебя как щенка подзаборного подкинули на крылечко «родственничкам» по маминой линии. Мутная история. Со временем ты докопаешься до истины. Об этом я пишу только для того, что бы ты не бросался с распростёртыми объятиями к первому встречному волшебнику».

      «Интересно, а почему Я некоторые слова в кавычки заключаю? — вдруг обратил внимание Гарри на стиль написания послания, но объяснить эти странности не смог. — И почему это я должен бросаться в чьи-то объятия? До сих пор никто внимания не обращал на моё существование, а среди соседей я и вовсе «хулиган-преступник», не заслуживающий и слова ласкового», — грустно вздохнул подросток.

      Один раз Гарри уже доверился своему учителю. Тогда мистер Барнс спас его от очередного полёта в мусорный бак из рук Дадли и его наперсников. Учитель, казалось, искренне переживал за своего ученика, даже обратился в службу социальной опеки… А потом учителя словно подменили: он перестал замечать Гарри, а если и замечал его вопросительный взгляд, то отворачивался. Через месяц и вовсе уволился из школы.

      «Не фырчи! Уж я-то знаю, насколько ты можешь быть недоверчивым, я тоже помню историю с мистером Барнсом. Но позволь заметить, что волшебный мир на первый взгляд ошеломляет! Я точно знаю, как страшно тебе будет отпустить руку своего «провожатого» и как тебе будет хотеться остановиться у каждой витрины, а уж бесхитростность Ха…, кхм, сопровождающего и подавно «покорит». В общем, думай, анализируй поведение окружающих и помни, что в этой сказке, как и в любой другой, тоже есть жестокость и зло. Только она станет твоей реальностью, в которой тебе нужно будет выживать и к которой тебе нужно будет приспособиться.

      Извини, что так сумбурно выходит. Мне трудно писать это послание. С одной стороны, свое будущее ты должен творить сам, а с другой — так и хочется рассказать, что, где, как и почему — облегчить тебе путь. Ведь «прошлое неизменно!», а для меня всё, что с тобой будет, уже случилось… Хм, это из области философских размышлений, да и писать пришлось бы о-о-очень много. Поэтому… Через два года тебя вернут в магический мир — этого не избежать, а значит, ко всему надо быть готовым. Поэтому я пересылаю тебе эту книгу — Артефакт. В ней ты прочтёшь всё, что тебе следует знать о магическом мире и его законах, и многое другое. Также Артефакт будет выступать в роли учебника.

      В предстоящие два года у тебя будет много (!) времени для изучения содержимого Артефакта и магического мира, пока только в теории. Если у тебя возникнут вопросы по прочитанной в книге теме, тебе только стоит написать их на чистой стороне листа или полях Карандашом, прикрепленным к переплету с внутренней стороны, и Артефакт постарается ответить на них, ну, по ходу дела разберешься».

      Гарри потянулся к книге и внимательно осмотрел её со всех сторон, открыл её, недоумённо осмотрел пустые страницы. Карандаш обнаружился в переплёте между кожаным корешком книги и жёсткой прошивкой страниц.

      «Ты удивлён, что страницы пусты? Всё в порядке, как только ты активируешь артефакт, они заполнятся текстом, рисунками и прочим содержимым, необходимым для обучения. Активировать придётся кровью. Много её не надо. Проколи безымянный палец на левой руке, как в медпункте, когда кровь на анализы сдавали, и размажь капельку по тиснению в виде руны в верхней части корешка. И сразу запомни: волосы, ногти и тем более кровь — это очень сильные компоненты, по их состоянию и виду можно многое узнать о «человеке», но с ними можно и многое натворить, поэтому тщательнее следи за собой, старайся уничтожать такие следы. Расчесался, снял волоски с расчески — сожги в камине! Прочитав книгу, ты сам поймёшь, зачем и почему. Особенно кровь! Без добровольных и не очень заборов этой жидкости жизнь твоя не обойдется (в том же больничном крыле твоей будущей школы всегда будет припрятан свежий образец твоей кровушки), ты просто должен всегда об этом помнить!»