Тени и зеркала

Глава десятая

ГЛАВА X

Ти’арг. Волчья Пустошь, Домик-на-Дубе – Старогорский тракт

На Нитлоте в буквальном смысле не было живого места. Кроме бесчисленных колотых ран, порезов и кровоподтёков, у него обнаружилось два сломанных ребра и вывихнутое запястье. Если последнее Альен бы объяснил неудачным падением, всё остальное явно не могло появиться естественным образом: его будто долго били, потом пытали, а потом снова били. Время от времени Отражение теряло сознание от боли и потери крови, а когда приходило в себя – бормотало несусветную чушь. Может, конечно, это и не было такой уж чушью, но Альен просто не сумел бы одновременно возиться с раненым и прислушиваться к его бреду, тем более от агха Бадвагура помощи поступало немного: больше шума от опрокинутых и выроненных предметов. Втащили Нитлота в Домик они, конечно, вместе, да и вообще перепуганный гном старался сделать всё, что мог, – например, прилежно подогревал воду и готовил повязки по инструкциям Альена. Однако с лекарским искусством он определённо не был знаком, хоть Альен во время измельчения ведьминого корня и заметил его необычайно ловкие, уверенные пальцы – пожалуй, слишком длинные для гнома, хотя мозолистые и с узловатыми суставами. Кто же он такой – может, кузнец или ювелир, как многие из горного народа?..

Задумываться об этом, впрочем, возможности тоже не было никакой. К ночи Альена начало пошатывать от потери магической энергии и банальной усталости: он худо-бедно остановил кровь и поработал с переломами, но этого не хватало. Нитлот теперь метался в жару на его кровати, и его большая полысевшая голова покрылась испариной, а полупрозрачные веки лихорадочно подрагивали. Альен сидел рядом на свёрнутом плаще и мучительно заставлял себя думать, но вместо этого просто пялился на жилку, которая судорожно билась на изжелта-белом виске Нитлота. Жилка эта почему-то поглотила всё его внимание, и, стиснув зубы, он мысленно проклинал взбалмошность Отражений с их вечным стремлением сунуться туда, куда соваться не следует. Семь лет назад он бы мог без ложной скромности сказать, что знает всю их Долину – и ни один из её жителей не был исключением.

– Тебе надо поесть, – донёсся до него густой бас Бадвагура. Альен поднял отяжелевшую голову и постарался сфокусировать зрение; агх стоял перед ним, сняв доспехи, в простой холщовой рубахе и штанах, сшитых словно на толстого ребёнка. Щегольская рыжеватая борода теперь напоминала разорённое птичье гнездо. В руках Бадвагур держал миску с мясом и тушёными овощами (Альен даже не заметил, когда он успел раздобыть и приготовить всё это), а маленькие глазки смотрели уже не так отрешённо, как днём.

– Спасибо, – подавив порыв отказаться, он взял миску и с усилием проглотил пару кусков. Голода не было, аппетита тоже, но хотя бы в голове прояснилось, а мертвящий холод отступил.

Бадвагур, неуклюже переваливаясь, обошёл кровать и промокнул Нитлоту лоб, с негромким плеском отжав тряпку в ведро. Альен впервые осознал, что он ни разу за весь вечер не поинтересовался, кто такой, собственно, Нитлот, что делает Отражение в Ти’арге и в его доме и с какой стати они должны его выхаживать. Мало того – не проявил ни малейшей досады из-за того, что задерживается порученное ему путешествие. Впервые за долгое время Альен почувствовал к кому-то нечто вроде благодарности, но тут же опомнился. Пока ему нельзя доверять. Они знакомы считанные часы. Помнить об этом – и ещё о том, что этот гном уже знает слишком много. По сути дела, Альен у него в руках со своей некромантией… Он снова напрягся.

– Наверное, я должен кое-что объяснить…

– Как и я, – спокойно отозвался агх, поправляя Нитлоту подушку.

– Благодарю, что помогаешь мне, сын гор, – почти искренне сказал Альен, порывшись в памяти и откопав там пару пыльных фолиантов из Академии. В них всегда отмечалось, что агхи – хитрые торгаши, мнящие себя отважными воинами из-за крепких доспехов и неподъёмных секир – крайне падки на лесть. Однако Бадвагур только сдержанно усмехнулся.

– У нас не говорят так уже пару веков, волшебник. Дети в подгорных городах засмеют тебя, если станешь швыряться высокими фразами, – он искоса глянул на Альена из-под кустистых бровей и, заметив его смущение, милостиво прибавил: – Не за что благодарить. Любой бы поступил так.

Да нет, не любой… Альен знал слишком многих, кто поступил бы совсем по-другому. Взять хотя бы того израненного червя, над которым сейчас склонился Бадвагур.

– Я уйду с тобой в Старые горы, как только смогу, – пообещал он. – Мне самому туда нужно. Я… переборщил кое с чем и постараюсь всё исправить.

Знать бы ещё, как это «всё» исправить… И в чём именно «всё» заключается. Снова ему пришлось кривить душой. Он не любил делать этого так часто. Острая тоска вдруг кольнула Альена – тоска по одиночеству и покою этих долгих последних лет. Когда он мог идти или ехать куда угодно, делать что угодно, посвящать себя тёмной или целительской магии, изучать языки… Когда доводилось ни с кем не разговаривать месяцами – и, соответственно, не лгать и не скрываться. В своих записях и мыслях он был с собой честен, а с другими это становилось всё сложнее.

А главное – он не был обязан любить или ненавидеть кого-то, то есть быть слабым, зависимым, привязанным. Долгая цепь разочарований, увенчанная смертью Фиенни, привела к этому, выковала холодную броню вокруг его сердца. Боли не стало меньше – каждодневной, унылой боли за себя и за всё окружающее – но её никто не видел, и куда легче было переносить её одному.

А теперь одиночество кончилось – внезапно и глупо, в последние пару дней. Вместе с ним Альен потерял и пьянящее похлеще снадобий ощущение нечеловеческой свободы, переходящей во вседозволенность. С одной стороны была угроза смерти, с другой – ответственность. Это так напоминало отцовский дом и Долину, что Альену хотелось защемить себе чем-нибудь ноготь, чтобы проверить, не видит ли он один из своих кошмаров.

– Да уж, переборщил, – тихо и как-то не по-гномьи кротко согласился Бадвагур. Потом подошёл и тяжело плюхнулся рядом, привалившись к ножкам кровати широкой спиной. – Это ведь тоже твоих рук дело, знаешь ли… То, что напало на парня.

– Знаю – мертвец с кладбища, – быстро и неестественно бодро ответил Альен, надеясь не углубляться в тему. – Из-за него и случился весь этот шум в Овражке…

– Он же видел не только мертвеца, – Бадвагур качнул лохматой головой, и отблеск пламени от очага скользнул по его лицу рыжей пятернёй. – Лучше бы ты слушал своего друга, волшебник. Он ведь всё подробно расписал… Не то тени, не то призраки, меняющие обличья. Чудища, как из больного сознания, – он помолчал немного, уставившись в пространство, где ёжилась по углам тьма. Потом выудил из кармана кисет, трубку и неспешно принялся набивать её табаком, будто они беседовали о чём-то вполне обыденном. – Такие же тревожат и горы. Потому и взволновался мой клан… Я видел одно из этих существ и больше не хочу. В горах много тайн и диковинок, но такого никогда не бывало. Саагхеш – прозвали их у нас. к******й ужас, по-вашему.

Альену некстати пришло в голову, что для агха Бадвагур слишком хорошо владеет ти’аргским наречием. Он отогнал неуместную мысль, заставив себя сосредоточиться на том, что услышал.

– Значит, ты думаешь… Нитлоту не показалось?

– Показалось? – агх снова издал присущий ему странный звук – не то смешок, не то хмыканье – и завозился с огнивом. – На моих глазах эта тварь убила моего сородича… Я не смог помешать ей, – он говорил по-прежнему спокойно, даже слишком заторможенно, точно не о себе. – Почти порвала на части. Столько крови я никогда не видел… Он не был моим другом – не стоял над одной наковальней, как у нас говорят. Даже наоборот. Но он был достойным агхом – куда достойнее меня. Клан Эшинских копей не вынес этой смерти.

Альен слушал и гадал, что скрывается за этими обрывочными бесхитростными фразами. Горечь? Гнев? Досада на собственную трусость или бессилие? Ничего нельзя было прочесть на непроницаемом бугристом лице Бадвагура, так что он не мог не восхититься.

Агх раскурил трубку и с наслаждением затянулся, словно никаких упоминаний о крови не было, а за его спиной не лежал мужчина на грани жизни и смерти. Альен всегда ненавидел запах табака и в другое время уж точно не потерпел бы его в Домике, но сейчас, разумеется, промолчал.

– И… как она выглядела? – осторожно спросил он. – Что это было?

Клубы едкого дыма уже окутали агха плотным коконом. Он скрестил ноги, по-хозяйски устраиваясь поудобнее.

– Что-то до смешного уродливое. Рога, когти, зубы как пилы… Кажется, две головы. Всё случилось так быстро, что я и не рассмотрел толком. Но это была… как это сказать по-вашему… Ха’р-дю-ха’р… Одна из возможностей.

– Одна из возможностей? – не понял Альен. Услужливое воображение уже изобразило ему «зубы – пилы», вонзавшиеся в Нитлота, которого непонятно зачем потянуло в лес. Зрелище это доставило ему злорадное удовольствие – и, как обычно, он пожалел о собственной треклятой, инстинктивной доброте. Может, и не о доброте – но хотя бы о том, что заставляло его снова и снова помогать за гроши или бесплатно больным селянам, а ещё время от времени лезть не в свои дела и наживать лишние проблемы. Однако, если подумать, именно эта его черта нравилась и Фиенни, и товарищам по Академии, и особенно Алисии – отчаянно любившей его сестре, которую он помнил смешливым ребёнком. Алисия, всегда внезапно изрекавшая мудрые и точные замечания, как-то очень серьёзно сказала ему, двенадцатилетнему, когда он поднял (сгоряча, после очередной ссоры с отцом) камень, чтобы запустить им в белку на еловой ветке: «Ты ведь на самом деле больше хочешь, чтобы она ела у тебя с рук». Тогда Альен выронил камень и надолго задумался до полного ступора.

– Она могла бы быть другой, если бы захотела, – подобрав наконец слова, объяснил агх. – Не знаю, как я понял, но я это чувствовал… Она… Оно могло стать прекрасным – таким, что захватило бы душу и забрало волю навсегда. Просто тогда оно не хотело этого. Ему хотелось крови. И тем, значит, – он кивнул на Нитлота, – тоже. Их всё больше, этих тварей, волшебник. Одни поднимаются из пещер, другие вылезают из горных озёр, и нам не выстоять против них долго… Мы не владеем колдовством.

Где-то в лесу раздался тоскливый совиный крик – Альен знал, что неподалёку гнездится семья неясытей. Иногда он даже подкармливал их попавшимися в ловушки мышами из кладовой – теми, которых не оставлял себе для опытов. Но сейчас крик звучал почему-то жутко и не менее гортанно, чем стоны страдавшего Нитлота.

– Другие говорят, что видели поднявшихся мёртвых предков, – продолжил Багвадур тем же ровным тоном. – Или их тени, или призраков… Все видят разное, но всё это быстро, меняет форму и чуждо нам. Вождь нашего клана считает, что чьё-то колдовство – твоё, видимо – порвало границу нашего мира.

– Порождения Хаоса, – вспомнил Альен слова Нитлота. Теперь он куда серьёзнее отнёсся к ним: выходит, это не было ни бредом, ни последствием ужаса, ни образным выражением, на которые Нитлот был падок. Хаос… И Порядок – две силы, чья вечная борьба держит Мироздание. Он знал об этом, конечно – как всякий ученик Отражений; и, как всякий их ученик, знал оскорбительно мало. Ровно столько, сколько они всегда доверяли людям. Ну, может, чуть больше – за счёт дружбы с Фиенни и бесед с умницей Ниамор… – Я подумаю, что можно сделать. Обещаю.

– Лучше не обещай, – неожиданно посоветовал агх, встал и с видом освоившегося жильца (который, надо сказать, почему-то совсем не раздражал Альена) открыл ставни. Влажная прохлада ночи проникла в Домик, прогоняя дымные облачка. – Мы всё равно не уйдём отсюда, прежде чем твой друг оклемается. Я всё понимаю, так чего раньше судить да рядить.

Альен не стал спорить ни по поводу мысли в целом, ни по поводу слова «друг»: так его поразило это безмерное спокойствие и то, что для гнома не бросить незнакомое Отражение казалось самим собой разумеющимся решением.

– Да и к тому же, – добавил Бадвагур, помолчав. – Ты обещал тем людям в деревне уложить обратно их мертвеца. Я за тебя поручился.

Альену отчего-то вдруг стало стыдно: он с первой секунды решил, что агх сделал это лишь ради того, чтобы забрать его к своему народу, что его слово было пустой формальностью…

– Я сделаю всё, что смогу, – беспомощно повторил он, почти чувствуя неприятный привкус во рту от повторения этой бессмысленной фразы.

– Небо тёмное, – вздохнул Бадвагур, приподнявшись на носки и высунувшись на улицу. Даже Нитлот притих и засопел, словно ему передалась невозмутимость агха. – Звёзд у вас тут совсем не видно, не то что в наших горах…

– Кем он был тебе? – спросил Альен, поддавшись внезапному порыву. – Тот, кто погиб от той твари?

Он был готов к любому отпору – сам бы ни за что не ответил на подобный вопрос. Но Бадвагур ответил:

– Сыном моего вождя. А ещё женихом той, что когда-то была моей наречённой.

***

Проснулся Альен на рассвете – от того, что кто-то колотил в дверь. Колотил, видимо, довольно давно, поскольку дверь сотрясалась (не будь она защищена заклятиями, хлипкий запор бы не выдержал), а тонкие стены Домика жалобно поскрипывали. Стук долго был частью одного из сумбурных снов Альена, а потом его точно подбросило; он нервно вскочил и, собрав по крупицам силы, попытался почувствовать, кто это может быть. В первую очередь он, конечно, подумал о Кэре и селянах, во вторую – о бедняге Ноде; но пыль плясала в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь щели в ставнях, – значит, время мертвеца прошло. Если хоть какие-то общеизвестные законы ещё действуют…

Альен прокрался к двери, бесцеремонно переступив через ноги Бадвагура, который растянулся на спине, по-детски раскинув лапищи, и безмятежно храпел. Судя по всему, дорога до Оврага Айе и прошлый день так вымотали агха, что его не разбудили бы и миншийские барабаны. Бледный перевязанный Нитлот на кровати периодически вздрагивал – только это и подтверждало, что он ещё жив.

Альен прижался спиной к дверному косяку, задержал дыхание и беззвучно вытащил из голенища нож (спал он не разуваясь). Зеркальце Отражений на поясе осталось спокойным и холодным – значит, магией поблизости не пахнет. Будь что будет, решил Альен и резким рывком распахнул дверь.

На узкой площадке, заменявшей порог, стоял Соуш; он деловито упёр руки в бока, а выпуклые глаза смотрели, как всегда, с тупой серьёзностью. В жёлтой копне волос застряли дубовые листья: на ночь Альен убрал верёвочную лестницу, так что парню пришлось карабкаться в Домик своими усилиями. Впрочем, ему было не привыкать.

– Соуш, – произнёс Альен и, вздохнув, расслабился. Лес зеленел вокруг, обещая ясный и тихий день – хотя что-то хрупкое, предосеннее уже было в этой ясности, и в глубине листьев кое-где проглядывала желтизна. Мерно, как часы, постукивал дятел. Соуш как-то удивительно гармонировал со всей этой обстановкой и успокаивающе действовал на Альена одним своим присутствием. – Заходи.

Соуш перешагнул порог и, протянув Альену небольшой мешок, что-то встревоженно замычал. Альен нахмурился, тщетно пытаясь уловить смысл в этих гулких звуках. Соуш с досадой принялся жестикулировать, тыча толстым пальцем то в сторону деревни, то Альену в грудь. Это послание понять было нетрудно.

– За мной придут, да? – спросил Альен, и Соуш закивал, не сводя с него напряжённого светлого взгляда. – Когда?

Соуш показал два пальца и провёл рукой дугу над макушкой.

– Через два дня – самое позднее?

Снова кивок. Альен вздохнул и опустился на колченогий стул в тяжком раздумье. Что ж, этого следовало ожидать: селяне не поверили ему, а если поверили – не собирались долго ждать исполнения слова. Заступничество агха их впечатлило – особенно Кэра, на которого Бадвагур, кажется, успел приобрести какое-то влияние; Альен не знал, был причиной страх перед «нелюдью» или банальное золото с парочкой камней стоимостью в Кэров дом, но склонялся ко второму варианту. Однако этого заступничества не могло хватить надолго, и Альен видел единственную возможность: надо уходить.

Он не знал, как вернуть в могилу мертвеца без риска для собственной жизни. Может, он смог бы сделать это при помощи Нитлота, но вот так, а ещё и в нынешнем опустошённом состоянии… Не то чтобы Альен так дорожил собственной жизнью – в традиционном понимании слова «дорожил» всё было скорее наоборот, – но он очень ясно осознавал, что без него никто не залатает ту прореху в ткани мира, что проделало его колдовство. Вряд ли в Обетованном остались другие практикующие некроманты или даже просто достаточно сильные для этого волшебники – а если остались, неизвестно, как с ними связаться.

И, кроме того, без него никто не вернёт жизнь Фиенни, – шепнул дразнящий голос где-то внутри… Но это другая причина, дно озера, неприкосновенное.

В задумчивости Альен развязал тесёмки мешка, принесённого Соушем, и что-то дрогнуло у него внутри: там лежало несколько ячменных лепёшек, кулёчек ценной соли и горсть красных орехов – «крысиных глазок», что росли только в Ти’арге и были очень полезны в дороге: на половине такой горсти можно было продержаться целый день. Отыскать их было непросто даже в густых чащах в окрестностях Академии, а уж в леске на Пустоши – и подавно. Альен посмотрел на Соуша с благодарностью, а тот, к его изумлению, вдруг густо покраснел, уставившись в пол, и принялся скрести затылок.

– Это всё, что ты смог собрать для меня, да?.. Спасибо, Соуш. Я этого не забуду, – Альен заметил, что справа уже не доносится храп Бадвагура: тот явно проснулся и выжидал, готовый, в случае чего, прийти ему на помощь. Не знал ведь он, что Соуш не представляет угрозы.

Угрозы… И тут Альена осенило. Может, и неправильно так нагло пользоваться его добротой, но слишком удобен случай…

– Соуш, – сказал он. – Я правда скоро уйду – наверное, насовсем. Не просто, чтобы спастись от твоих сородичей, а чтобы магия больше не выходила из-под контроля. Так надо, чтобы не повторилась история с Нодом. Ты понимаешь?

Соуш кивнул, являя собой воплощение преданности. Альену подумалось, что в Академии из него в два счёта выковали бы если не учёного, то прекрасного переписчика, архивариуса или библиотекаря – все они там покорны, как овцы, не способные мыслить самостоятельно… Стараясь как можно чётче и проще донести мысль до Соуша, он продолжал.

– Один мой… друг… Тоже волшебник, попал в беду, – он указал на Нитлота и, преодолев лёгкую брезгливость, успокаивающе дотронулся до плеча Соуша, увидев, как тот напрягся при слове «волшебник». – Его ранили порождения тёмной магии. Я не смогу ухаживать за ним, а оставить его тут одного тоже нельзя. Могу ли я тебя попросить…

Впервые не дослушав, Соуш порывисто прижал кулак к сердцу – так альсунгские воины приветствовали своих сотников, десятников и двуров, а ти’аргские и дорелийские крестьяне (обычно, впрочем, только в праздничные дни или на суде в замке) – своих лордов. Это, вполне возможно, было первое проявление экспрессии за всю его жизнь – по крайней мере, на памяти Альена.

– Я оставлю Домик в твоём распоряжении, – пообещал он, скрывая торжество; где-то под ложечкой уже сладко томило предвкушение далёкой дороги – Альен так долго просидел на одном месте… – и всё объясню. Все амулеты, лекарства…

– Лучше не все, – сквозь зевок проворчал Бадвагур; Альен повернулся в его сторону – агх уже сел и теперь тёр глаза огромными кулаками. – Оставь и себе что-нибудь, волшебник – путь в горы сейчас небезопасный.

***

Некогда оживлённый торговый тракт, ведущий в Старые горы, пересекал Волчью Пустошь, точно косой шрам – таким же он был прямым, тихим и блёклым. Огибать на Пустоши было особенно нечего, кроме редких ферм, деревенек и пары умирающих замков; что же до тишины, то она царила здесь уже пару людских поколений – с тех пор, как замерла торговля Ти’арга с агхами. Только ближе к предгорьям всё больше попадалось сторожевых башен, которые росли здесь, как грибы после дождей, для защиты от ощетинившегося Альсунга. Призрак его жестокости вечно веял холодом из-за горных перевалов, угрожая спокойствию Академии, уединённых замков и благоустроенных, нежившихся в довольстве маленьких городков. Половина из этих башен, впрочем, была разрушена в последнюю войну, и теперь они стояли нелепыми каменными грудами, наводя тоску на любого путника.

Альен и Бадвагур шли пешком: раздобыть лошадей не удалось, потому что показываться в Овражке было слишком рискованно. Кроме того, у Бадвагура, как у всех агхов, с лошадьми были сложные отношения, далёкие от взаимной симпатии. Тем не менее, ночью Соуш привёл им мохноногого рабочего коня – старую, облезлую клячу, которую они определили под поклажу; с рассветом следующего дня, покончив с короткими сборами, двинулись в путь.

Сначала Альену было не по себе: покинув привычное окружение Домика и леса, он ощущал себя почти голым. Широкий тракт тянулся на север, то и дело ныряя на холмы, которые становились всё выше по мере приближения к угрюмым громадам гор, увенчанных снеговыми шапками – совсем небольшими в это время года, но упрямо не желающими таять. Время от времени моросили мелкие дожди, а по утрам серые очертания гор терялись в тумане. Потом он расступался, и Альен уже различал их морщины – выступы и тропы, скальные ступеньки, тёмные, узкие провалы меж каменных тел… Растительность становилась всё беднее, а последнее обработанное поле встретилось на четвёртый день дороги. Трава стала жухнуть с удвоенной скоростью, словно отравленная незримым ядовитым дыханием, а кричащие стаи птиц, казалось, выводили на небе чернилами: «Скоро осень».

Впрочем, когда они достаточно отошли от Овражка, Альен вздохнул свободнее. Здесь никто уже не знал его в лицо. Редкие встречные фермеры, везущие ранние овощи и сыр из козьего молока в окрестные замки, и группки торговцев, тоже ехавших с нехитрым скарбом на юг, с подозрением поглядывали на человека и гнома, бредущих бок о бок, но дело взглядами и ограничивалось. Народ в северном Ти’арге был не то чтобы нелюбопытным, но достаточно терпимым: живя по соседству с Альсунгом и во внешне незаметной, но всегда ощутимой близости с вольнодумной Академией, он всякого навидался и наслышался. Агхи же, как объяснил Бадвагур, иногда всё-таки попадались в этих местах, хотя с годами – реже и реже. Выкованное ими оружие и добытые в горах камни по-прежнему дразнили людскую алчность, заставляя ти’аргцев жертвовать зерном из своих амбаров, а ещё мёдом и льном. Однако среди агхов визиты «вниз», к людям, всё чаще расценивались как нечто презренное, а хлеб и мёд заменялись мясом и шерстью горных животных.

На ночь они иногда останавливались на постоялых дворах или фермах (Бадвагур платил крошечными, как капли крови, рубинами из толстого кошелька), а когда их не оказывалось рядом – спали под открытым небом, благо ночи ещё были не слишком холодными. Дни тянулись медленно и скучно; Альен любил осень, но сейчас его грызла печаль, тревога и даже нечто похожее на муки совести – за Нитлота и положение в Овражке. Единственным, что отвлекало его от мрачных мыслей, были редкие беседы с Бадвагуром (вообще-то очень молчаливым) да странные слухи, которыми полнился каждый услышанный разговор.

Слухи попадались разные – правдоподобные в большей или меньшей степени, но одинаково зловещие. Рассказывали о падежах скота и болезнях земли, о новых, незнакомых паразитах в деревьях и порченой воде в колодцах. О том, что умер король Альсунга, а значит – быть скоро новой войне, а значит – в Ти’арге снова подскочат налоги и другие, менее официальные поборы. О том, что от Дорелии и далёкого Феорна, её марионетки, нечего ждать помощи, и что паломники из Минши, принёсшие на материк культ Прародителя, всё стекаются к Белому Камню и кричат жуткие речи о конце света; о кровожадных тенях и призраках, и беспокойных духах из лесов, гор и воды, что крадут детей и нашёптывают нечистые мысли. А главное – что учёные из Академии, несмотря на весь их хвалёный разум, забыли о них, простых людях, и не спасут ото всех этих бедствий. Проще ждать помощи от Отражений из закрытой Долины в Дорелии – так заявляла одна громкоголосая статная фермерша, чей сын ушёл туда постигать магию. Альен смотрел на неё с интересом, пытаясь угадать черты лица и природу Дара её сына (вдруг они знакомы?..) – но, конечно, мог лишь строить догадки.

Суть всех слухов сводилась к одному: гармония Обетованного разрушена, всё идёт не так. С одной стороны, Альен не был готов относиться к ним совсем уж серьёзно, ибо когда и где жили люди, не говорившие такого?.. С другой – это слишком уж отливало его собственной жизнью и следами его тёмной магии, которые пульсировали вокруг, подобно невидимой липкой паутине, где уютно было ему одному…

Однажды, в один из первых вечеров их странного похода, Бадвагур и Альен сидели возле костра, захваченные врасплох подступающей темнотой. Искры летели в небо, отливая то зелёным, то пронзительно-жёлтым: чтобы огонь разгорелся быстрее, Альен применил магию. Теперь он сидел спиной к обочине тракта, вытянув гудящие от усталости ноги поближе к пламени и смазывая травяным бальзамом наработанные ходьбой мозоли. Дряхлый конь пасся неподалёку, без особого рвения пережёвывая редкую жухлую траву. Глядя на коня, Альен усомнился в том, что он потянет путь через горы – вполне возможно, придётся его отпустить.

Словно отвечая на его ленивые, неповоротливые мысли, Бадвагур завозился по другую сторону костра – поворошил хворост. Потом запустил руку в вещевой мешок; Альен ожидал увидеть лепёшку или кусок сыра, который они совместными усилиями выторговали днём у сварливой фермерши – настолько несговорчивой, что у некроманта уже возник порыв применить к ней чары внушения. Однако вместо этого Бадвагур извлёк кожаный свёрток и со своим обычным безмятежным видом принялся раскладывать что-то на земле. Заинтересованно наблюдая за ним, Альен смотрел на необычные, тонкой работы металлические инструменты – разных размеров резцы, широкие лопаточки, какие-то свёрла… Все они содержались в безукоризненном порядке и, отполированные, блестели у огня не менее ярко, чем прекрасные агховы доспехи.

Он кашлянул, надеясь вызвать Бадвагура на разговор, но тот с такой любовью был поглощён своим занятием, что никак не отреагировал.

– Что это… – и тут голос Альена пресёкся, и что-то противно сжалось в животе. Последние отблески багрового заката сразу показались зловещими, а в агхе теперь раздражало всё, вплоть до роскошной бороды… Следом за инструментами из свёртка появилось нечто совсем неожиданное.

Статуэтка – маленькая, не больше человеческой ладони, но высеченная с таким поразительным искусством, что он бы сразу определил: работа не человеческая. Стремительная, опасная чёткость линий, изощрённость изгибов, замерших в черноте блестящего камня – такой непроницаемой, чернее ночи вокруг, чернее силуэтов гор. Нагло раскинутые крылья, чуть заброшенная назад гордая голова – как у змеи, но разумной, – гибкость хвоста, где прорезана каждая чешуйка…

Дракон. Совсем как из сна-воспоминания Фиенни – только не красный и не огромный. Жар пламенного дыхания, залитая кровью половина небес… Альен зажмурился. Последнее из сознания Фиенни, к чему тот его подпустил – скорее всего, ненароком. Последнее перед тем, как он увидел его остановившееся глаза, его неподвижно распростёртое тело, безупречное в почти мраморной завершённости.

– Волшебник!.. – Бадвагур, оказывается, тряс его за плечо; Альен, с трудом узнавая, скользнул по нему мутным взглядом и попытался снова дышать. – Всё хорошо, друг? Что с тобой?

«Друг»?.. Это что ещё за новости? Просто вырвалось или?..

Альен решил тактично притвориться, что ничего не заметил, и поспешно отвёл глаза.

– Что это? – спросил он наконец, осознавая, как глупо это звучит. – Дракон?

– Ну да, – несколько успокоившись, Бадвагур отодвинулся и с благоговением провёл по статуэтке чутким мизинцем – по тому участку, который, видимо, считал незаконченным. – Одна из лучших моих работ. Сижу над ним вторую луну. Нравится?

Последний вопрос агх задал нарочито небрежно, как бы мимоходом, но Альену было очевидно, что он взволнован. Даже не идеальной чистоты щёки, и обычно довольно румяные, теперь напоминали те яблоки, из которых в Дорелии готовят чудный сидр.

– Да, очень, – признался Альен, хотя его чувства были куда сложнее. Скрывать нечего – он был восхищён работой, этим диковатым сочетанием тонкости и мощи, невероятной для камня пластикой. И как-то сразу догадался (у него всегда было чутьё на такие вещи), что это не просто усердие, меткий глаз и умелые руки мастерового. Нет: у Бадвагура был собственный дар, пронесённый через жизнь, наделяющий невероятным счастьем и столь же невероятной болью. Однако в то же время Альен не мог заставить себя смотреть на статуэтку без неприязни и, чтобы не обидеть агха, предпочёл вообще не смотреть на неё. Так долго, как только получится.

– Спасибо, – Бадвагур взялся за самый крошечный резец и, сощурившись, занялся какой-то непокорной чешуйкой. Дракона он разместил прямо на колене, придвинувшись почти вплотную к костру – ясно было, что ему не привыкать к работе в полевых условиях. Альен впервые видел такого неприхотливого резчика по камню... Впрочем, если подумать, он их толком и не встречал, резчиков. Самовлюблённые кезоррианские скульпторы, в руки к которым попадал только лучший мрамор и лучшие натурщицы, вряд ли шли в счёт.

– Ты давно этим занимаешься? – осторожно спросил Альен, размышляя, как бы подступиться к теме драконов.

– С тех пор, как себя помню, – спокойно отозвался Бадвагур. И что-то в его тоне подсказывало, что это не преувеличение. – Вечно возился с камнями – ещё когда борода не выросла… Ты бы видел наши храмы, волшебник, великие храмы Гха’а, высеченные в скалах, или каменные лики в пещерах, которым тысячи лет… Я мог смотреть на них хоть с утра до вечера, – он мечтательно улыбнулся, не прекращая редких и точных движений резцом. – Другие не понимали меня. Смеялись, говорили: чудак или заносчивый… А мне не надо было ничего, кроме камня, – он умолк, будто не уверенный, вдаваться ли ещё в подробности, и потом всё-таки добавил: – Мать просто кричала на меня, всегда кричала – больше, чем на братьев. Наверное, она меня стыдилась. А отец…

– Отец хотел видеть тебя другим, – подсказал Альен, радуясь приступу агховой откровенности. Слишком уж ему всё это было знакомо.

– Точно. Делающим что-то… полезное. Кузнецом, или лекарем, или строителем, или воином, как мой старший брат… Потому меня и отправили к тебе, волшебник, – раздался уже привычный Альену смешок, но на этот раз невыразимо горький. – Как… кхилиру. Отщепенца. Мне всегда нравилось бродить по ровной земле, учить людские языки… Я мечтал путешествовать – и, дурак, говорил об этом, а нужно было молчать, потому что это позор, нелюбовь к родным горам… Далеко хотел, – рука агха замерла, и он теперь смотрел в пламя, явно видя там что-то своё. – Дальше на юг… И, может, даже за море – посмотреть, что есть в мире, кроме Обетованного. Что-то ведь должно быть.

– Должно быть, – эхом откликнулся Альен, всё думая о сне Фиенни. – А сейчас?

– Сейчас?..

– Сейчас ты уже не мечтаешь об этом?

Точно очнувшись, Бадвагур вернулся к работе.

– Да что сейчас… У меня есть камень и инструменты. Мне этого довольно… Если захочешь, покажу тебе другие свои работы, – предложил он, и Альен угадал в этом знак высшего доверия. Он благодарно кивнул, но отвлечься не мог ни на секунду.

– Бадвагур… Этот дракон. Откуда ты взял образец? То есть… Я когда-то изучал древние рукописи, – он постарался очистить голос от всяких эмоций помимо интереса, – и нигде не встречал таких точных изображений.

Бадвагур странно посмотрел на него и почему-то долго не отвечал. Разошедшийся огонь алчно лизнул подошву его сапога, но в рассеянности он этого даже не заметил.

– Под горами хранятся книги и свитки, древнее которых ты и представить не можешь, волшебник, – сказал он, и в этих словах скрывалось нечто больше обычного гномьего бахвальства. – Тех эпох, когда в Обетованном ещё не было подобных тебе.

***

Той ночью Альен неспокойно спал: впервые за долгое время ему снился Кинбралан. Его угрюмые стены и нескончаемые запутанные коридоры, паутина на фамильных портретах, огромный дубовый шкаф в старой гостевой спальне, где они с Алисией шептали друг другу страшные истории, пока тонкие стёкла дрожали от зимних ветров… Снился тенистый запущенный сад, и щербинки на лакированной мебели, и дряхлый сонный дворецкий, вечно бормочущий что-то во время семейных обедов. Снился запах черничного пирога, любимого у леди-матушки, который доносился с кухни по праздникам, и затхлый запах подвалов, где тихо ржавели доспехи и мечи лордов-предков.

В этих снах было пусто и холодно – совсем как у обочины Старогорского тракта, где он лежал теперь, завернувшись в мешковину и плащ, подтянув колени к груди, чтобы хоть как-то согреться.

Альен открыл глаза от подозрительного шороха – и сначала решил, что сон продолжается. В воздухе над костром, точно порождение ночных фантазий, застыло существо, красотой превосходящее всех, кого он когда-либо видел. Невозможно было понять, какого оно пола – но это казалось ненужным, лишним, ибо при одном взгляде всё внутри замирало от восхищения, затопленное лучезарным светом. Огромные глаза сияли на серебристом лице – ярче переливчатых самоцветов на поясе Бадвагура. Тонко очерченные губы изогнулись в улыбке – так улыбается мать, прижимая к груди младенца. Очертания тела терялись в складках белых одежд: такая красота была выше собственной оболочки, выше всего выразимого. За спиной создания медленно колыхались большие белые крылья; Альена изумился, как это Бадвагур не слышит их шума почти прямо над собой…

Но и это скоро стало неважным: восторг затопил его так, что глаза постыдно защипало, и он поднялся навстречу дивному существу. И тут – как оскорбление для глаз – заметил кинжал в полупрозрачной руке. Вполне реальный кинжал, с богато отделанной рукоятью и отлично заточенным лезвием. Под ту же улыбку и тот же упоительный шорох крыльев он был занесён над Бадвагуром.

Альена словно толкнули в грудь – таким сильным было разочарование. Мгновенно очнувшись от грёз, он кинулся к костру, собирая силы для заклятия…

– Уходи! Убирайся! – крикнул он на языке Отражений; существо, казалось, только что увидело его и опустило оружие, вопросительно склонив голову набок. – Прочь! – он весь сосредоточился на одной мысли и прочертил в воздухе знак молнии – так быстро, как только мог. На кончиках пальцев заиграл знакомый покалывающий разряд, наливаясь угрожающей силой. – Прочь, или я уничтожу тебя!

Альен совсем не был уверен, что простой молнии будет достаточно, но на что-то более надёжное просто не хватало времени. Бадвагур преспокойно перевернулся на другой бок и возобновил храп. Альен шагнул к костру, выбросив кисть вверх; сердце у него колотилось так, что стало больно дышать.

Почему-то он догадался, что это именно то, о чём твердили агх и Отражение. По своей воле прекрасное и отвратительное – переменчивое, как воды Реки Забвения. Порождение Хаоса.

А ещё – порождение его колдовства. Его неизбывной боли.

– Как скажешь, хозяин, – покорно прожурчало крылатое существо, не прекратив улыбаться. А потом беззвучно растаяло в темноте.