Тени и зеркала

Глава восьмая

ГЛАВА VIII

Альсунг. Ледяной Чертог

Конгвар отлично помнил день, когда впервые увидел Хелт. Случилось это, собственно, за день до её свадьбы с Форгвином. Её привезли в Чертог совсем юной, почти девочкой, худенькой и сплошь укутанной в меха, прямо из замка отца – храброго, знатного двура с южных границ. Конгвар никогда особенно не интересовался государственными делами, но знал, что отец Хелт – могущественный человек, преданность которого очень важна Хордаго, хотя бы потому, что у него было слишком много возможностей зарабатывать со своей дружиной на стороне Дорелии или Ти’арга, а то и вовсе претендовать на королевский трон. Как водится, по рукам ударили ещё прежде, чем невеста научилась ходить, а жених – считать дальше десятка. Так что Хелт знала о своём предстоящем месте; её с детства готовили в жёны наследника, точно какое-нибудь изысканное кезоррианское блюдо, засыпая специями хороших манер и покорности, поливая соусами чужих языков и морского дела.

Хелт (или Хелтингра, если уж на то пошло, – но Конгвар никогда не звал её этим жутким полным именем) была умна, даже слишком (по мнению многих при дворе) умна для женщины, но с годами научилась это скрывать. Она была крайне молчалива, но не робка, хоть и немного дичилась на первых порах. Она стала славной, как говорили старики, женой для Форгвина, верной его соратницей – в конечном итоге даже в распре с собственным отцом. Она умела достойно принять послов и подсказать мужу или тестю верный шаг для озвучивания на Совете, умела оценить оснастку боевых ладей и новые укрепления, одинаково легко управляла подготовкой к пиршествам и к обрядам в честь бога моря. Хелт была, кроме того, женщиной замечательной красоты – ледяной и величественной, как подобает дочери Альсунга.

Но всё это отступало перед одной простой вещью – очевидной, но непостижимой и губительной для Конгвара. Хелт была собой. И это меняло всё.

Хелт, супруга его брата, все эти годы была его страшной тайной, его отчаяньем и надеждой, когтями птицы на соколиной охоте, впивающимися в плечо, и веслом, ласково вонзавшимся в упругие волны. Она была ветром вокруг Чертога, и небом над его крышей, и паром у горячих источников, и гладью моря, алеющей в битвах. Она была тем, что выбивало из-под Конгвара привычную, прочную опору «рубахи-парня» с королевской кровью в жилах – его отчаяньем и надеждой, страстью и грехом. Хелт, она одна.

Раньше он не думал, что женщина может иметь такое значение. Но он, с другой стороны, и не смотрел никогда на Хелт, как на других женщин. С первого мига, увидев её на покачивающихся носилках, которые тащили двое пленных рабов, он вообще отделил её от всех прочих людей – и это казалось чем-то самим собою разумеющимся.

Это началось не сразу, конечно. Довольно долго они общались, как и положено деверю и невестке издалека, – то есть почти никак. Всё ограничивалось парой учтивых фраз на общих застольях, причём Конгвар каждый раз ощущал себя увальнем и тупицей: он не мог ни ввернуть редкое, но важное замечание, как Форгвин, ни разрядить обстановку удачной шуткой, как отец. Да что там – он и подумать тогда не смел, что такая женщина, как Хелт, может благосклонно посмотреть на такое недоразумение в роду, как он. И она действительно смотрела на него, словно на пустое место. Конгвар маялся: то скакал, как остервенелый, по пустынным полям, едва ненадолго сходил снег, то разъезжал по верфям, помогая с постройкой кораблей, то наведывался в рыбацкие посёлки и даже сам возился с сетями. Он старался загонять себя так, чтобы вечером падать в постель обессиленным, но ничего не спасало: ночи оставались отдельной, мучительной и унизительной историей. Он грыз простыни, ненавидя себя за кощунственные мысли, и был убеждён, что заслуживает самой страшной кары от богов, духов и людей.

А потом будто надломилось что-то невидимое, и одно мелкое обстоятельство, цепляясь за другое, привело к тому, что взгляд льдистых глаз Хелт стал внимательнее. В ней не прибавилось теплоты, но под белым высоким лбом явно велись какие-то сложные, слишком сложные для Конгвара, расчёты и умозаключения. В Чертоге в тот день отмечали какой-то из удачных набегов, где отличился и Конгвар, – он тогда потерял им счёт. Хелт уже была тяжела ребёнком Форгвина; она казалась здоровой и крепкой, и никто не предполагал, что она не доносит благополучно ни одно дитя. (Да и теперь один Конгвар, наверное, знал, что Хелт сама вызывала все свои выкидыши снадобьями из Долины Отражений).

Конгвар переборщил с каким-то южным вином, но больше был пьян от присутствия Хелт. Незадолго до полуночи, когда снег под луной стал похож на расплавленное серебро (ночь была ясная и морозная), он впервые узнал вкус её губ. И окончательно потерялся в колдовстве, которому не знал имени.

…На следующее утро после погребения Хордаго Хелт стояла в одном из открытых переходов Чертога – того, что отделял женскую половину от мужской. Конгвар увидел её из окна своей спальни – застывшую, как изваяние, вцепившуюся затянутыми в шерстяные перчатки пальцами в занозистые перила – и спустился, точно его кто-то окликнул по имени. Она смотрела вниз, во двор, где царила обычная хозяйственная беготня, и не оборачивалась, пока он не подошёл вплотную.

– Дым в воздухе, – произнесла она, и облачко пара собралось вокруг узкого подбородка. Конгвар взглянул сверху вниз на резкую линию этого подбородка, на ровный пробор в золотых волосах, видневшихся из-под капюшона, и вместо прежней страсти почувствовал жгучую, какую-то звериную тоску.

– Дым? – переспросил он, прочистив горло, и встал с ней рядом. Во дворе кололи дрова для очага в трапезной; топор мерно вздымался и опадал в мощных руках черноволосого раба-миншийца, и удары далеко разносились в прозрачном воздухе. Топорище отразило белизну снега, сверкнув Конгвару прямо в глаза, и почему-то он вспомнил лицо отца, обезображенное смертью… А ещё – рассказ Дорвига о волшебной твари, пошедшей против своего хозяина.

Кажется, и впрямь что-то в мире не так, раз магия выходит из-под контроля, а великих людей травят прямо на пирах.

В том, что отца отравили, Конгвар не сомневался, хоть королевский лекарь и уверял, что Хордаго давно подводило сердце. Более того – он даже не сомневался в том, кто именно это сделал.

– Дым от костра, – Хелт наконец взглянула на него – с обычным оскорбительным равнодушием. – Он ужасно чадил, и всё теперь им пропахло. Ты разве не чуешь?

Конгвар покорно потянул носом, но не почувствовал ничего, кроме холода и тонкого, еле уловимого травяного аромата. Хелт никогда не пользовалась южными духами или маслами, так что для него так и осталось загадкой, откуда на ней берётся этот исключительный, ей одной присущий запах.

– Нет. Тебе кажется, – он осторожно дотронулся до её расшитого рукава на предплечье – их явно никто не видел, и, даже если бы видел – это вполне можно было принять за жест братского утешения. – Костёр был далеко отсюда, и всё давно выветрилось.

– Кажется… – Хелт странно улыбнулась, как бы через силу растянув тонкие губы. – Я ощущала его даже ночью, в своих покоях. Повсюду этот дым. И копоть, – проводив глазами топор миншийца, она снова подняла их на Конгвара – и он увидел, как чуть расширились её зрачки, поглощая безукоризненную голубизну. – Твою коронацию уже назначили?

Конгвар вздрогнул – ему неприятно было слышать от неё такой прямой вопрос. Взглядом он спросил, означает ли это, что они могут говорить совсем откровенно. Хелт наклонила голову.

– Пока нет, но сегодня собирается Совет. По меньшей мере пол-луны должно пройти в трауре… – он помолчал; язык точно истыкали иглами, и слова ни в какую не шли. – Ты обещала мне.

Хелт не ответила – только строптиво повела плечом, сбрасывая его ладонь.

– Ты давала слово, что не сделаешь этого.

– Я не давала слова. Ты знал, что я хочу этого, и знал, что могу, – Хелт помолчала. Конгвар понял, что кусает губы, как подросток, и просто не может смотреть на неё. Через двор прошли, бранясь, две кухарки – одна толстая, другая костлявая; обе казались измученными вознёй с поминальным обедом. – И ты никак не остановил это. Значит, согласился.

О да, как всегда, Хелт была права. Так всё и получилось. Только он понятия не имел, как теперь с этим жить.

Пересилив боль, стыд и отвращение, Конгвар спросил прямо:

– Кто подмешал яд?

– Какая разница? – Хелт – красивая, царственная, слабая женщина – сказала это совершенно спокойно, даже со скукой в голосе. – Это мог быть почти кто угодно, разве нет?.. Не я сама, уж конечно.

– Разница есть, – подавить гнев оказалось сложнее, чем всё остальное. – Со мной под одной крышей живёт убийца моего отца, а ты хочешь, чтобы я не знал его имени?

– Ты знаешь имя. Хелтингра Альсунгская, – она опять улыбнулась – на этот раз с вызовом. – Можешь приказать схватить меня прямо сейчас, король Конгвар. Меня могут казнить под твоими окнами как изменницу. Что же ты медлишь?

– Прекрати, – тихо попросил Конгвар. Он ненавидел её за это глумление – и себя за то, что терпит его. – Я не имел в виду тебя. Мне нужен виновный. И не только мне. Слишком многие видели, как это случилось.

– И слишком мало кому действительно надо разбираться в причинах, – Хелт с насмешливым удивлением покачала головой. – Как в мужчине, воине выжила наивность мальчика?.. Виновна я, Конгвар – и, может быть, ещё ты. Не ищи других, этим ты не спасёшься.

Конгвар провёл ладонью по лбу, и на ней осталась липкая испарина. Кажется, начинается лихорадка – немудрено.

– Это должно было случиться, – невозмутимо продолжала Хелт, и прекрасные глаза сверкали жестокостью снежного барса перед прыжком. – Мы оба знали это. Хватит дрожать, словно запуганные дети. Мы хотим одного и того же.

– Нет. Я до сих пор не понимаю, чего ты хочешь.

– Всё ты понимаешь, – Хелт наклонилась к перилам, подула на них, и участок дерева покрылся тонким слоем позолоты – как если бы на нём осела невидимая раньше пыльца. Конгвар в ужасе схватил Хелт за плечи и слегка встряхнул:

– Прекрати! Сумасшедшая, если бы кто-нибудь…

– Узнал, что я владею магией? – Хелт выгнула бровь, коротко усмехнувшись ему в лицо. – И что же? Нет теперь ни моего мужа, ни твоего отца, чтобы преследовать волшебников в Альсунге. Новые времена настали – привыкай… – Конгвар отпустил её и шагнул назад. Одного усилия, одного удара или сжатия пальцев на горле хватило бы ему, чтобы сломать её – такую хрупкую, такую озлобленную… Он много раз представлял себе такое усилие, но постоянно уходил побеждённым. – Я всего лишь показала, что хочу короны для тебя. Твоего величия, твоей славы. Ты должен быть правителем Обетованного – ты, а не ти’аргский король-калека или дорелийская безвольная рыбина.

– Правителем Обетованного… – повторил Конгвар, примеряя к себе звучание этих слов. Ничего не проснулось в нём, кроме ужаса и презрения к себе. – Правитель, блудящий с женой брата. Правитель, причастный к гибели отца… Что ты сделала со мной?

– Всего лишь указала тебе верный путь, – раздался утробный звук рога – первый из трёх сигналов к началу Совета. Первого Совета, открывать который Конгвару придётся самому. – Иди же, любовь моя, – в приятном голосе Хелт проскользнули змеиные, шипящие нотки. Конгвар не верил ей – никогда, ни мгновения во все эти годы она не любила его. – Совсем скоро все наши мечты станут явью.