Потерявший смысл.

Глава 4.

Питер уже целый час сидел на крыше одного из многочисленных небоскребов города, глядя вдаль. В этот ясный голубой день здесь было тихо, можно даже сказать, мирно, если не считать бесконечного шума мыслей, проносящихся в его голове.

С момента его стычки с Нэдом прошла почти неделя. До этого момента – пока он так глупо не позволил своим ногам блуждать там, где они никогда не должны были ступать – до тех пор он приходил в себя. Не исцелялся, нет. Эти раны всегда будут гноиться под его кожей, но, по крайней мере, они были устойчивыми. По крайней мере, они были хоть немного пригодны для жизни. Но после Мэй и Нэда, ну... с таким же успехом он мог взять нож и удостовериться, что раны никогда больше не попытаются исцелиться. И Питер был совершенно уверен, что не вынесет еще одного подобного инцидента.

По прошествии первых нескольких месяцев Питер дошел до того, что начал сомневаться, а есть ли вообще смысл продолжать дальше? В чем был смысл без друзей, семьи или даже жизни, о которой можно было бы говорить? Жизнь на улицах, окруженных наркотиками, бандами и насилием – это не совсем то, что можно было бы назвать высоким качеством жизни. Если бы он не нашел чердак, если бы у него не было сверхъестественной силы и способностей, которыми наделил его паук, он не был уверен, что пережил бы первые несколько недель. И все же он был брошен на произвол судьбы в некогда знакомом месте, которое теперь казалось ужасно и невероятно чужим.

Но потом он нашел чердак, он нашел Джулиана. Он нашел некое подобие новой нормы, которая заставила его думать, что, возможно – только возможно – он сможет пережить это. Если он сумеет продержаться еще два года, то, может быть, и выкарабкается. Возможно, он все еще мог бы вести какую-то жизнь, которая не состояла бы из бесконечных дней бегства от насилия и размышлений о том, когда он будет есть в следующий раз.

Если он доживет до восемнадцати лет, ему больше не придется беспокоиться о том, что власти найдут его и отдадут в приемную семью. Однажды он уже потерял свою жизнь, и ему не нужно было, чтобы кто-то другой пришел и забрал то немногое, что у него осталось.

Но Питер не думал, что сможет дожить до восемнадцати лет.

Потому что, даже если он достигнет совершеннолетия по закону, что на самом деле будет на другой стороне? Что же его там ждет? Просто быть взрослым не значит быть умным; это не значит внезапно открыть дверь к богатству, комфорту и стабильности. Если уж на то пошло, то он сделал прямо противоположное. Питер давно понял, что жизнь не ко всем добра. На самом деле, большую часть времени это было совершенно жестоко. Даже по-садистски. Если вы не начинали с чего-то, вы редко когда-либо достигали чего-то.

Да, Питер когда-то был на этом пути; когда-то у него были семья, друзья и жизнь, которая делала его счастливым, удовлетворенным и полноценным. Но не сейчас. Теперь же у него не было ничего. И он не может сделать что-то из ничего.

Фактически, Питер осмелился бы сказать, что это было почти невозможно.

Уши Питера дернулись, когда с улицы донесся пронзительный визг, за которым последовал громкий треск. Вскоре до его ушей донеслись крики, и Питер медленно поднялся и подошел к краю, заглядывая вниз.

Куча из трех машин стояла поперек улицы и тротуара внизу. Люди выскакивали из машин, крича друг на друга за то, что они якобы напортачили, а пешеходы останавливались посмотреть, не пострадал ли кто. Лаяли собаки, гудели клаксоны. Еще один день в Нью-Йорке.

Питер нахмурился, затем откинулся назад. Подняв голову, он на мгновение задержал взгляд на городе вокруг себя.

Вдалеке виднелась кромка гавани, летающих вокруг нее чаек, шум кораблей и грузовиков, поднимающихся в воздух наверху. Он мог различить знакомые Нью-Йоркские достопримечательности: Эмпайр-Стейт-Билдинг, статую Свободы, Всемирный торговый центр...

Питер перевел дух.

Мысли, мучившие его последние пару недель, снова начали бродить в его голове. Он покачал головой, надеясь, что эти мысли развеются и исчезнут сами собой.

Но в самом деле, какой в этом смысл? Какой смысл продолжать изо дня в день бороться за еду, нырять в мусорные баки, наполненные отвратительным и часто невыразимым мусором, который заставляет его чувствовать себя частью всего этого? Какой смысл было корчиться от боли, когда его желудок вопит и умоляет о еде? Какой смысл иногда проводить дни или даже недели, не разговаривая ни с одним человеком, не глядя никому в глаза, будучи окруженным миллионами людей, но не взаимодействуя ни с одним?

Какой смысл жить так, чтобы ни один человек во всем мире не знал, что ты живешь?

В этом не было никакого смысла. В этом была вся правда. В конце концов, если у него не было ничего из этого, то не было никакого смысла продолжать...

— Эй, сынок, с тобой все в порядке?

Питер вздрогнул от неожиданности. Он повернул голову и увидел человека, стоявшего у двери на крышу и смотревшего на него широко раскрытыми глазами, нахмурив брови и стиснув зубы. Питер уставился на него, недоумевая, кто он такой и что здесь делает. Мужчина выглядел странно встревоженным, как будто вид Питера каким-то образом напугал его. Он полагал, что так оно и есть: не каждый день на крыше дома находишь случайного уличного бродягу.

Питер не сразу понял, что не ответил, пока мужчина не заговорил снова:

— Я думаю, тебе следует спуститься оттуда, если ты не против. Ты стоишь довольно близко к краю; не думаю, что ты захотел бы упасть.

Питер моргнул, затем посмотрел вниз, внезапно осознав, что стоит на самом краю крыши. В какой-то момент между сегодняшним днем и последними минутами – несколькими часами? – он забрался на край здания и стоял там, глядя на остальную часть города, и только пару сантиметров отделяли его ноги от пустоты перед ним.

Питер нахмурился. Он не помнил, как вскарабкался наверх – он просто внезапно оказался здесь.

— Сынок?

Питер судорожно сглотнул. Он знал, что должен прислушаться к этому человеку, что он должен убраться к чертовой матери с края крыши туда, где он был бы в безопасности, но его ноги оставались на месте. Это был далеко не первый раз, когда он стоял на краю крыши; он делал это бесчисленное количество раз как Человек-Паук. Крыши никогда не пугали его. Черт возьми, это были единственные места, где он чувствовал себя наиболее непринужденно и комфортно.

Но на этот раз у него не было веб-шутеров. На этот раз у него не было костюма со встроенным парашютом. На этот раз у него не было Железного человека, который подхватил бы его, если он упадет.

Питер снова посмотрел вниз, на землю.

Это было ужасно долгое расстояние, даже для него. Он и раньше падал со многих высот, но самое большее, что у него оставалось – это боль в боку или спине, да и та заживала в течение дня. Но эта высота... падение с такой высоты закончится не только ушибами и синяками, но и чем-то гораздо более серьезным.

Питер знал, что то, о чем он размышляет, было абсолютным безумием, что он ни за что не должен был даже думать об этом. Тетя Мэй... Тетя Мэй просто убила бы его, если бы услышала хотя бы шепот о том, что творится у него в голове. Она разделает его на обед, а потом отправит в комнату без еды, где он останется до тех пор, пока не состарится и не поседеет. Она никогда бы не простила ему мысли о том, чтобы забрать у нее еще одного человека после того, как она уже столько потеряла. После того, как она потеряла своих родителей, брата и невестку, мужа... Так что он не мог даже начать думать об этом; это было безумие.

Но тети Мэй здесь больше нет. Она даже не знала, кто он такой. И прямо сейчас... прямо сейчас он не мог отделаться от мысли, что единственное безумие – это оставаться живым в мире, где он с таким же успехом мог быть мертвым.

Никто больше не знал, кто он такой; он был стерт из их памяти, он был удален и выброшен, будто был не более чем забытым мусором. Он знал, что они не могли ему помочь, что у его друзей и семьи не было выбора, что именно из-за его выбора настала такая жизнь; но это все еще не могло остановить голос в глубине его сознания от плача в отчаянии, от гневного крика, от шепота, что, возможно, лучшее, что он может сделать – это покончить с жизнью, потому что прямо сейчас единственный человек, который знал, что он вообще существует, был он сам и...

Внезапно чья-то рука схватила Питера за локоть, и он подпрыгнул, инстинктивно дергаясь и пытаясь поднять руки в попытке блокировать, или бороться, или...

Мужчина пристально смотрел на него тяжелым взглядом, плотно сжав губы и не разжимая челюстей. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга, а потом тишину нарушил спокойный, но строгий голос мужчины:

— Я думаю, тебе пора спуститься, сынок. Давай, вот так. Просто спустись, и тогда мы сможем поговорить.

Сам того не желая, Питер поймал себя на том, что следует за мужчиной, который повел его прочь от края здания обратно на крышу. Он не осознавал, что его сердце бешено колотится, пока стук крови в ушах не стал единственным, что он мог слышать. Как только они благополучно добрались до двери в середине крыши, мужчина усадил Питера у стены, после чего сел рядом с ним. Питер заметил, что у мужчины дрожат руки, и подумал, не замерз ли он.

— Итак, — начал мужчина, — как тебя зовут?

Питер долго смотрел на него, прежде чем наконец заговорил, не в силах сдержать заикание:

— П-Питер.

— Ну, Питер, меня зовут Джо. Приятно познакомиться.

Питер не знал, что сказать, поэтому промолчал.

Джо, казалось, ничуть не волновался.

— Так что же привело тебя сюда? — спросил он. — Здесь слишком высоко. Ты поднимался по центральной лестнице или по пожарной?

И снова Питер промолчал.

— Что ж, думаю, что в данный момент это не так уж и важно, — Джо вздохнул, и Питер краем глаза заметил, как он вертит в руках фотоаппарат. Через мгновение он поднял глаза, указывая на здания вокруг них. — Я как раз собирался подняться сюда и сделать несколько снимков. Мой босс немного сводит меня с ума, поэтому я решил использовать эту старую камеру как предлог, чтобы не задушить его, — усмехнулся Джо.

Питер взглянул на камеру, отметив отсутствие экрана и старую кнопку спуска затвора. Определенно, фотоаппарат до цифровой эры.

Джо продолжал:

— Я работаю в газете, — сказал он. — «Daily Bugle». Мой босс немного чокнутый – ну ладно, некоторые люди сказали бы, что он сумасшедший – но он хороший человек. Глядя на него, этого не скажешь, но это так. Но сегодня он решил, что будет продвигать идею о том, что газета должна больше сосредоточиться на супергероях, таких как Тони Старк и его банда Мстителей. Прошло много времени с тех пор, как они действительно были нужны, поэтому ни одна из других газет больше не печатает о них. Я думаю, именно поэтому Джеймсон хочет снова сосредоточиться на них; газеты продавались как сумасшедшие, когда в них было хоть одно упоминание про Мстителей или кого-то в роде них. А я сказал, что мы должны просто двигаться дальше и оставить все как есть, что мы должны радоваться тому, что больше не нуждаемся в них. Но когда Джеймсон зацикливается на чем-то, он отказывается это оставлять.

Джо протянул Питеру фотоаппарат.

— Один из стажеров нашел это, когда рылся на старом складе. Если мне не изменяет память, я бы сказал, что это старая радиоуправляемая модель 86-го года. Я возился с ним весь день, пытаясь починить его; пришел сюда, чтобы посмотреть, работает ли он. И, конечно же, чтобы держаться подальше от босса.

Джо поднес камеру к глазу, несколько раз повернул диск и щелкнул затвором. Но ничего не произошло.

— Эх, вот видишь, — сокрушенно сказал он, качая головой. — Проклятая штука отказывается работать. Затвор не щелкает, так что снимок не будет сделан, — Джо положил камеру на землю. — Ну что ж, по крайней мере, это позволило мне хоть ненадолго выйти на улицу и подышать свежим воздухом.

Питер долго смотрел на камеру. Поднявшийся ветер взъерошил его волосы. Он быстро перевел взгляд с Джо на камеру, прежде чем, наконец, протянул руку и осторожно поднял ее. Он снова взглянул на Джо, выискивая на его лице признаки гнева или приподнятых бровей. Ничего не обнаружив, он несколько секунд рассматривал камеру, после чего открыл нижний слайд. Несколько минут они сидели молча, а потом Питер наконец заговорил:

— Защелка не заперта, — сказал он, заглядывая внутрь камеры. — И одна из шестеренок разболталась. Если вы просто затяните винт вот здесь, шестерня снова заработает. И все, что вам нужно сделать, это подключить защелку от кнопки к объективу, и это, по идее, должно заставить затвор работать. Вам просто нужно иметь...

— Вот, — сказал Джо.

Питер внезапно увидел перед собой небольшой складной нож. Он поднял глаза и встретился взглядом с Джо. К его удивлению, его глаза казались нежными, обнадеживающими и до странности доверчивыми. Или, возможно, это был всего лишь обман. Взяв нож, Питер вытащил маленькую отвертку и начал работать с камерой. Не прошло и пяти минут, как он закрыл слайд и вернул предмет Джо.

— Вот, — тихо сказал он. — Теперь она должна работать.

Джо взглянул на него и взял камеру, поднял ее и нажал на кнопку. Появилась вспышка, и кнопка щелкнула. Джо отодвинулся с выражением удивленного недоверия на лице.

— Будь я проклят! — восхитился он. — Она действительно работает! — он помолчал немного, потом посмотрел на Питера. — Ты очень умный парень, — сказал Джо. Улыбка медленно сползла с его лица, и он прислонился спиной к стене, забыв о камере. — Так что же привело тебя сюда?

Питер почувствовал, как напряглось его тело, и отвернулся. После минутного молчания Джо снова заговорил:

— Все в порядке, можешь не говорить, если не хочешь. Но позволь мне сказать тебе кое-что: я прожил в Нью-Йорке всю свою жизнь. Я видел город изнутри и снаружи. И, честно говоря, я знаю, как выглядит наркоман. Я знаю, как выглядит человек, который все время пьет, а ты не похож ни на одного, ни на другого. Но ты выглядишь так, будто долго прожил на улице. Итак, позволь мне сделать предположение – у тебя были проблемы дома? Ссора с родителями? Твоими братьями или сестрами?

Ноги Питера заскребли по земле, когда он подтянул колени к груди. Он обхватил их руками и отвернулся.

— Нет, — тихо сказал он после долгого молчания. Слова вырвались сами собой, раньше, чем он смог остановить их. — Мои родители умерли, когда мне было семь лет. У меня нет ни братьев, ни сестер.

— Значит, приемная семья? — осторожно спросил Джо.

— Нет.

— Что же тогда? Должна же быть причина. Дети не уходят из дома только потому, что все идет хорошо и красиво. Ты можешь сказать мне, сынок. Я не расскажу никому, если ты этого не хочешь.

Питер задумался, как бы отреагировал этот человек, если бы он действительно рассказал ему всю правду; если бы он сказал ему, что причина, по которой он был бездомным бродягой, который слоняется по улицам, просит милостыню и крадет еду и даже деньги, заключалась в том, что жизнь, которую он когда-то прожил, была украдена у него. Ее украли и использовали как разменную монету, заставляя выбирать между своей жизнью и жизнью всех остальных.

Интересно, поверит ли Джо ему, когда он скажет, что когда-то у него были семья, друзья, товарищи-герои в борьбе против мужчин, женщин и существ, которые хотели только одного – получить богатство и власть, убив одного человека или убив миллионы. Ему было интересно, сбежит ли он или, может быть, успокаивающе похлопает его по спине, прежде чем отвезти в психиатрическую лечебницу.

Он подумал, что возможно – просто возможно – этот человек поверит ему.

— Я жил с тетей и дядей, — наконец признался Питер. — Мой дядя умер несколько лет назад... — по крайней мере, это было правдой, — а моя тетя, ну... — Питер судорожно сглотнул. — Моя тетя может даже не знать, кто я такой. У нее появился новый парень, и... и он – все, что имеет для нее значение. Теперь я ей не нужен. Так что нет никакого смысла торчать здесь, верно? Нет смысла оставаться, когда я никому не нужен.

Джо не ответил, и несколько долгих минут они сидели молча.

Воздух был холодным – признак перемены погоды и приближающейся осени. Листья уже начали желтеть, и довольно скоро они будут падать на землю, а деревья ожидали прихода снега, чтобы вместо них засыпать свои ветви. Вдалеке кричали чайки, и свет медленно заходящего солнца отражался от окна здания, на мгновение ослепляя Питера. Он моргнул и отвернулся, вынужденный снова посмотреть на Джо. Он мельком взглянул на мужчину, затем быстро отвел взгляд, боковым зрением заметив его слегка прищуренные глаза и нахмуренные брови.

Джо вдруг хлопнул себя по коленям и поднялся на ноги.

— Как насчет того, чтобы пойти перекусить? Ты, должно быть, голоден. Я угощаю.

Инстинкт подсказывал Питеру, что он должен сказать «нет», что ему не нужно никуда идти с кем бы то ни было, что будет лучше, если он останется один. Оставаться в одиночестве означало оставаться вне поля зрения; оставаться вне поля зрения означало оставаться в тени; оставаться вне поля зрения означало никогда больше не появляться на радаре Мэй или Мстителей, что было хорошо, что было очень хорошо, и это было безопасно, и это было...

— Ну что? Что скажешь?

Питер моргнул, и в животе у него громко заурчало. Он не ел со вчерашнего ужина. Наконец Питер поднялся на ноги и кивнул головой.

— Да, хорошо, — тихо сказал он. — Конечно.

***

Питер не знал, когда в последний раз ел гамбургер, но если судить по тому, как он сейчас вдыхал этот запах, то прошло уже очень много времени. Через несколько минут его чувства прошептали, что кто-то наблюдает, и он поднял взгляд. Джо уставился на него, едва притронувшись к еде. Он слегка щурился, как будто не мог разглядеть Питера. Питер смущенно замедлился и положил свой гамбургер обратно на тарелку.

— Спасибо, — сказал он. — Я не... у меня сейчас нет с собой денег, так что я не могу...

— Малыш, я же сказал тебе, что это мое угощение.

Понимая, что спорить, вероятно, бессмысленно – и что денег у него действительно нет – Питер снова взял гамбургер. Они продолжали есть еще минут пятнадцать. Не желая испытывать судьбу, Питер остановился после третьего гамбургера, хотя его желудок все еще урчал, требуя добавки. Когда они, наконец, закончили и чек был оплачен, Джо откинулся на спинку стула.

— Послушай, малыш. Я не хочу даже притворяться, будто знаю, о чем ты рассказываешь или что ты переживаешь – это твое дело. Но если тебе нужна помощь прямо сейчас, просто скажи мне, и я сделаю это. Тебе нужна еда или же место для ночлега – я могу достать все это. Есть много мест, которые предназначены для помощи молодым парням вроде тебя.

Руки Питера начало покалывать, и недоверие, которые задремало где-то на дне его сознания, начало подниматься.

— Все в порядке, сэр, — сказал Питер, качая головой. — Я имею в виду, спасибо, но я...

— Знаешь, не нужно так быстро отказываться — прервал его Джо. — Иногда это нормально – время от времени прибегать к помощи, даже если она исходит от незнакомца.

Питер замолчал, не зная, что сказать. Он не принимал помощи – во всяком случае, такого рода – ни от кого, ни после Сефтиса, ни до того дня. И на то была веская причина: если кто-то помогал ему, это означало, что они начинали узнавать его; и если кто-то узнавал его, это означало, что они могут стать друзьями. А если они подружатся, то смогут сблизиться. Они могут подойти слишком близко. Они могут подойти опасно близко, и тогда... ну... Питер мог только догадываться, что произойдет тогда. Сефтис сказал ему, что будет наблюдать, и что если он когда-нибудь попытается найти Мстителей снова, если он когда-нибудь попытается приблизиться к любому из них, если он попытается приблизиться к любому, кто может попытаться повернуть вспять то, что он сделал, тогда... тогда ...

Питер сглотнул, в его глазах плясали образы угроз Сефтиса.

Нет. Лучше оставаться таким, каким он был до сих пор: одиноким. Потому что если кто-то приблизится к нему слишком близко – Мстители или кто-либо еще – им, несомненно, будет только хуже.

Джо вздохнул, отвлекая Питера от его мыслей.

— Тебе нужна помощь, Питер. Просто позволь мне помочь тебе. Пожалуйста.

Питер нахмурился, недоверие и гнев внезапно вспыхнули внутри него жарким пожаром.

— Почему вы хотите помочь мне? — громко спросил он. — Почему? Мы познакомились чуть больше часа назад, вы даже не знаете меня, так как же вы можете думать, что я хороший человек? Я могу быть наркоманом, дилером, убийцей...

— Потому что я не хочу видеть ребенка, стоящего на краю чертовой крыши, готового бросить все свои пятнадцать лет только потому, что никто не подумал достаточно хорошо, чтобы помочь ему. Или потому, что он был чертовски упрям, чтобы принять это.

Питер резко закрыл рот.

Они долго смотрели друг на друга, а потом Питер прошептал, слегка нахмурившись:

— Мне семнадцать.

Сердитый взгляд, который был на лице Джо, внезапно исчез, и улыбка появилась на его губах, когда он рассмеялся.

— Ну, тогда я ошибся, — признал он. Джо наклонился и вытащил что-то из сумки. Он снова поднялся и положил на стол камеру – ту самую, которую ранее испытывал на крыше. — Вот, — сказал он, протягивая ее Питеру. — Мне это больше не нужно, так что можешь ее взять.

Брови Питера сошлись на переносице. Он посмотрел на камеру, потом снова на Джо.

— Но... но вы же только что все починили! Это старый фотоаппарат, разве он не должен быть в антикварном магазине или еще где-нибудь?

Джо поднял бровь.

— Если «старый фотоаппарат» вроде этого – антиквариат, то что это значит для меня, а?

Питер почувствовал, как краска заливает его щеки, и быстро попытался исправить то, что сказал:

— Н-ну, я не имел в виду... я не хотел сказать, что вы старый или что-то в этом роде, вы не... клянусь! Вы просто какой-то старый, типа, не Дик Ван Дайк старый, а просто Харрисон Форд старый!

— Думаешь, мне за семьдесят?

Глаза Питера расширились.

— Ч-что? Нет! Я имел в виду – «Ух ты, неужели он действительно такой старый?» – я имел в виду, что вы просто... вы просто намного старше меня! Вы уже не молоды! Я имею в виду, что ваши волосы начинают седеть, но у вас все еще осталось немного, и... О боже...

Питер уронил голову на руки, желая оказаться где угодно, но только не здесь. Он просто должен был дать волю своему рту, он просто должен был сказать, что Джо был практически стариком, и теперь он, вероятно, больше не захочет иметь с ним ничего общего; он, вероятно, разозлил его навсегда, и теперь Джо встанет и накричит на него, и, возможно, даже попытается ударить его, потому что это то, что пытались сделать все, кто был зол на него, и ему, вероятно, придется бежать, и он должен будет сделать это, и...

Гулкий смех внезапно разорвал давящую тишину, и Питер неуверенно поднял глаза сквозь руки, чтобы увидеть лицо Джо, переполненное смехом. Джо все смеялся и смеялся, пока не поднес руку к лицу и не вытер слезу.

— Ты мне нравишься, малыш, — сказал он, все еще посмеиваясь. — Ты мне очень нравишься. А теперь возьми эту чертову камеру, иначе я больше не услышу ни единого твоего слова. Кроме того, это ты все исправил. Если бы не ты, она просто оказалась бы в мусоре вместе с остальным мусором.

Он снова подтолкнул камеру к Питеру, и тот, наконец, согласился и взял ее в руки. Он осмотрел ее, вглядываясь в старые черты, отмечая отсутствие экрана. Определенно, она была сделана не в двадцать первом веке.

— Там есть свежий рулон пленки, — Джо поднял бровь и посмотрел на Питера, говоря очень медленно. — Рулон пленки – это то, что фотографы использовали в каменном веке, когда...

— Я знаю, что такое кино, — перебил его Питер, не обращая внимания на то, что краска смущения снова начала подниматься на его щеках.

Он повернул камеру, задумчиво глядя на нее. В детстве он всегда интересовался фотографией. Ему всегда хотелось узнать, как люди умудряются делать такие удивительные снимки ночного неба или лучей заходящего за здание солнца. Но между школьными и внеклассными занятиями, а затем с Человеком-Пауком и Мстителями, ну...

— Спасибо, — наконец сказал Питер, переводя дыхание.

— Не за что, — ответил Джо. — Не стесняйся возвращаться к «Daily Bugle», и мы посмотрим, что у тебя получится. Если ты получишь что-то хорошее, кто знает? Может быть, мне удастся убедить Джеймсона поместить этот снимок в одном из выходных изданий.

Питер моргнул и посмотрел на Джо, нахмурив брови. Как это возможно... Как он сможет это сделать? Как он сможет отплатить за это?

— Просто, может быть, в следующий раз подойдешь к двери, ладно? Больше никаких крыш на пятидесятиэтажных зданиях, — Джо нахмурил брови, с легкой улыбкой покачал головой Питеру и поднес чашку с кофе к губам. — Как ты вообще туда добрался? Ты нашел старую пожарную лестницу или что-то вроде этого?

Питер слегка улыбнулся.

— Да, — тихо ответил он. — Что-то вроде этого.