Черницын вот уже несколько раз обошел по периметру весь небольшой участок, однако до конца успокоиться все никак не мог. Ненависть душила его, как преступник душит подушкой свою жертву. Он не знал, что делать с этим чувством, какое найти ему выражение и применение. Больше всего ему хотелось броситься на Радлова и бить его кулаками и ногами. Но даже в таком остервенение, в каком он сейчас пребывал, он понимал, что не может позволить себе роскошь вести себя так, как требует душу. Он же маститый писатель, лауреат нескольких престижных премий, включая одну международную. Нет, ему ни к лицу действовать, как мальчишка. Но и относиться к себе таким вот образом он никому не позволит. И уж тем более Радлову.
Первая мысль, которая возникла, немедленно уехать отсюда к чертовой матери. Он даже бросился в комнату, чтобы собрать чемодан. Но вдруг резко остановился. Он ясно осознал: если так поступит, то тем самым признает свое поражение и правоту Радлова. А этого он допустить ни за что не может. И, кроме того…
Черницын вдруг задумался и даже немного успокоился. Он должен каким-то образом отреагировать на выступление Радлова, дать ему достойный такого человека, как он, ответ. Каким образом это сделать, Черницын пока не представлял, но это желание вдруг стало в нем нарастать как снежный ком. Решено, он останется, вытерпит все те унижения, которым подвергнет его противник. А то, что это случится, сомнений нет никаких. Более того, он, Черницын, почти уверен, что для Радлова его фигура является почти идеальной для проводимых им экспериментах на людях. Он и этот семинар скорей всего затеял для демонстрации своего превосходства. Всем отлично известно, какого высокого мнения он о себе и как сильно презирает других. А все эти разговоры о желании поправить материальное положение не более чем прикрытие. Даже если и так, все равно не это главное. Для него покуражиться, потешить свое тщеславие важнее всего. Без этого Радлов и не Радлов. Не случайно же его почти поголовно не любят в писательской среде, а некоторые только при одном упоминании его имени начинают, как из брандсбойда, чуть ли не брызгать от ярости слюной. Да и как можно любить такого человека, который за всю жизнь, кажется, не сказал ни слова хорошего о ком-то другом, кроме себя. По крайней мере, он Черницын ничего такого не слышал.
Но если бороться с Радловым на его территории, ему нужны союзники. Надо быть реалистом, одному ему с ним не справиться.
Черницын вдруг увидел сидящего на лавочке Карташева. Вид у него был настолько отрешенный, что хотя Черницын подошел к нему почти вплотную, тот его не замечал. Черницын невольно поморщился; этот парень не понравился ему с самого начала. Про таких говорят: не от мира сего. А он никогда не жаловал подобных экземпляров. Не случайно, как он слышал, ему не удалось опубликовать ни одного своего романа. И не опубликует. И все же стоит попробовать, вдруг удастся перетащить этого мечтателя на свою сторону. Не стоит бросаться ни одним человеком.
Черницын присел рядом с Карташевым и, чтобы привлечь к себе его внимание, несколько раз громко кашлянул. Этот помогло, Карташов вернулся из блужданий по далеким мирам в этот мир и даже посмотрел на своего соседа по лавке.
- Извините, я вас сразу не заметил, Сергей Юрьевич, - равнодушно проговорил Карташев.
- Не извиняйтесь, вы задумались. А для писателя это самое нормально состояние. Иначе откуда бы возникали темы, сюжеты.
- Вы правы, я как раз обдумывал новый роман. Мне кажется, должно здорово получиться. Хочется начать писать прямо сейчас.
- Что же мешает?
- Мне бы хотелось сначала посоветоваться с Александром Львовичем. Это необычный роман. И я не совсем уверен, надо ли работать над ним.
Черницын вдруг всем телом почувствовал, как становится горячо. Сейчас самое время привлечь этого парня к себе.
- А нужно ли, Володя. Могу я вас так называть?
- Зовите, - пожал плечами Карташев. - Если я вас правильно понял, вы мне не советуете советоваться с Радловым.
- Я бы так не сказал, - промямлил Черницын.
- А как бы вы сказали? – в упор посмотрел на него Карташов.
У Черницына снова возникли сомнения, а стоит ли затевать разговор с этим парнем. Он не ощущает в нем своего единомышленника. Скорей наоборот. Но остановиться он тоже не может, горячий пар от еще не остывших чувств гонит его вперед.
- Я бы трижды подумал, прежде чем затевать такой разговор. Мне кажется, что Александр Львович в данном случае не может быть объективным.
- Почему вы так полагаете? – удивился Карташев.
- Видите ли, молодой человек, я старше вас более чем в два раза. И кое-что повидал на своем длинном веку. Мне кажется, что Александр Львович не случайно затеял этот семинар.
- Разумеется, не случайно, он и не скрывает причин. Ему понабились деньги.
Черницын снисходительно улыбнулся.
- То, что ему понабились деньги при его образе жизни, меня не удивляет. Но вы по молодости чересчур наивны. Если он и хочет заработать, то совсем другим путем.
- И каким? – подозрительно посмотрел Карташов на своего умудренного собеседника.
- Вы не догадываетесь, - многозначительно улыбнулся Черницын.
- Пока нет.
- В последнее время дела на литературном поприще у Александра Львовича идут не столь замечательно, как раньше. Продажи его книг падают. Есть определенные признаки исчерпания творческого потенциала. Вот ему и понадобились срочно свежие идеи, темы. А где их взять? На дороге они не валяются. Так почему бы их не позаимствовать таким вот способом? Мысль, надо сказать, просто гениальная. Что ни говори, а Радлов человек талантливый.
- Вы всерьез так считаете? – спросил Карташов, не спуская с Черницына глаз.
Тот невольно отвернул голову.
- А вам так не кажется.
- Нет, не кажется, - сухо, если даже не враждебно произнес Карташов. - Александр Львович человек далеко не идеальный, но порядочный. И по-настоящему любит литературу. Он понимает много того, чего не понимают другие. Когда он говорит, у меня возникает чувство, что это я говорю, или он считывает мои мысли. Хотя о многом еще минуту назад я даже не задумывался.
- Да, конечно, но все же…
Карташов вдруг резко встал.
- Мне неприятен этот разговор. Извините. – Он быстро пошел по тропинке.
Черницын плюнул ему вслед. Теперь окончательно ясно, что он совершил ошибку, затеяв этот разговор. Соратника не приобрел, а недоброжелателя, а то и врага заимел. Впрочем, какой враг из этого молокососа.