Mania Divina

Часть первая. Глава 3

Когда первый восторг схлынул, я уразумел, что место, наверное, не самое лучшее для честолюбивого двадцативосьмилетнего врача. Работать надо было по двенадцать часов на дню (с восьми утра до восьми вечера, на ночные дежурства оставался средний и младший персонал), так — два дня подряд, затем два выходных, и снова два рабочих дня. Зарплата оказалась лишь чуть-чуть выше заработка школьного психолога. Впрочем, Митянин ободрил меня тем, что заведующей отделением, Лидии Константиновне Сергеевой, осталось меньше года до выхода на пенсию, что никаких карьерных амбиций Сергеева не имеет и ни одного лишнего дня работать не собирается, что через год, следовательно, я почти наверняка стану новым завотделением, если не окажусь полным олухом. Я выразил сомнение: неужели в отделении не найдётся, кроме меня, достойных врачей? На это Митянин, обругав меня идиотом, пояснил, что врачей в отделении до увольнения моего предшественника было ровно  д в а  и  после моего устройства на работу станет столько же, наконец, что вторая моя коллега — невежественная баба, которая что-то смыслит только в фармакологии, а собственно в психотерапевтической работе — ни бельмеса.

Два врача на отделение! Добавлю: три (sic!) медсестры и одна (sic!) санитарка. То, что сейчас — диковина, в 1996 году, когда из государственной медицины бежали все, кто знал, куда бежать, было, скорее, печальной нормой.

Да и вообще, с первого дня работы я осознал: едва ли администрация клиники отдаёт себе ясный отчёт в том, что такое психотерапия и зачем нужно отделение, где ею занимаются. Может быть, держали нас, исходя из принципов «надо, значит надо», «у других же есть такое, чем мы хуже?».

Отделение размещалось в одноэтажном флигеле и ничем не отличалось от всех прочих отделений больницы в своей унылой, вполне предсказуемой советской казарменности: голые стены, выкрашенные серой краской, решётки на окнах.

Состоял флигель из восьми помещений:

— две общих палаты по шесть коек, мужская и женская;

— кабинет заведующей отделением;

— кабинет дежурного врача (который я делил со своей коллегой, впрочем, мы ведь практически не встречались);

— сестринская;

— «комната отдыха» (на самом деле, не комната, а холл, коридор, который в этом месте расширялся: несколько продавленных кресел, шашки и шахматы, скудная библиотека, старый телевизор — вот и всё оснащение);

— столовая (летом больных водили в столовую общего отделения в другой корпус);

— санитарный узел (там стояла кушетка, поэтому он же порой служил и процедурной).

Была, впрочем, ещё одна комнатушка, с мрачным обиходным названием «изолятор». Это не означает, что использовалась она для изоляции буйных больных, по крайней мере, не ко времени, о котором я вспоминаю: наши пациенты были все люди спокойные, иных психотерапевтам и не доверяли. Теоретически из «изолятора» можно было бы устроить небольшую двухместную палату или кабинет другого врача, но пока он пустовал за ненадобностью, а то ещё санитарка сваливала там груды постельного белья.

Не было ни помещения для групповой терапии (это в психотерапевтическом-то отделении!), ни жалкой попытки создать хотя бы подобие уюта даже в комнате отдыха, не говоря уже о палатах. И, конечно, не ждал пациента в кабинете дежурного врача удобный и широкий диван, раскинувшись на котором, тот мог бы беспечально повествовать о бессознательном в полном соответствии с догмами психоанализа — ждала его узкая, жёсткая и короткая металлическая кушетка, обтянутая грубой рыжей клеенкой. Справедливости ради вспомню о трудовой мастерской: туда водили пациентов после тихого часа и там, под руководством угрюмого небритого мужика, они, каждый за своим верстаком, обтачивали деревянные фигурки, и мужчины, и женщины, разнообразие ручного труда и разделение его по половому признаку не поощрялось. Иногда, правда, приходила «скульпторша», она занималась с больными лепкой.