Я вернулся в комнату и сел на своё прежнее место. Лилия сидела всё так же, не шевелясь (это я взял себе на заметку), но, когда я вошёл, повернула голову в мою сторону.
— Вы считаете меня ненормальной, доктор? — спросила она сразу, без обиняков.
— Я считаю, Лилия, — ответил я возможно мягко и уклончиво, — что в вашем случае мы, скорее, наблюдаем некоторое расстройство…
— Как вы не понимаете! — вскричала девушка с надрывом, не дав мне договорить. — Неужели вы, взрослый, умный человек, поверили всей этой чуши! Неужели вы думаете, будто я считаю себя Сольвейг?! Это же актёрская игра — как вы этого не поняли?!
На секунду я испугался до озноба. Девушка, казалось, говорила вполне разумно. Неужели все мы ошиблись?
— Но кому нужна такая игра? — произнёс я вслух свою мысль.
— Зачем вам пояснять? — ответила она вопросом, и горькая складка пролегла у её губ. — Может быть, я не имею права говорить о… о том, кому она нужна — не пришло вам это в голову?
— Но кто может дать гарантию, Лиля, что «тот, кому она нужна» — не просто ваша фантазия?
Девушка посмотрела на меня изумлённо. Полуоткрыла рот.
— Пусть! Пусть! Гори всё синим пламенем! — выговорила она, наконец. — Я… получала плату за свой труд. Это тоже моя фантазия? Я покажу вам! — лихорадочно воодушевилась она. — Дайте мне, пожалуйста, мою сумочку!
Я передал ей сумочку, чувствуя себя неспокойно: что она может выкинуть в следующий момент?
— И принесите мне, пожалуйста, мои ключи! Они в прихожей на вешалке, на моих ключах брелок из горного хрусталя, — попросила девушка.
— Хорошо, но тогда передайте мне вашу сумку на время, — предложил я невинно.
— Вы боитесь, что я что-то сделаю над собой? — поразилась она. — Глупость какая… Возьмите.
Я принёс из прихожей требуемые ключи, бросив мельком взгляд на испуганные и любопытные лица в дверном проёме на кухню.
Едва я подал ей ключи и сумку, девушка проворно извлекла из последней небольшую шкатулку, совершенно простую, безо всяких украшений, будто вырезанную из цельного куска дерева, размерами где-то пять на десять на пятнадцать сантиметров. Лилия отомкнула шкатулку маленьким ключом, раскрыла её — и вскрикнула от ужаса.
— Что такое?! — встревожился я и поспешил сам заглянуть в ларчик. Тот был пуст.
— Что, что вы дрожите?! — обратился я к ней. — Что вы ожидали увидеть? Что вы мне хотели показать? Там были деньги?
— Нет, — прошептала та одними губами. — Камни…
— Камни?! Что, драгоценные камни?! Рубины и изумруды? Яхонты и брильянты?
— Бриллиантов не было, — ответил мне всё тот же едва слышный шёпот.
— А рубины, значит, были? — допрашивал я её почти что с циничной насмешкой.
— Были…
— И изумруды были?
— Были… Анжела!! Мама!! — Лилия вскричала так, что у меня мороз пробежал по коже. Мать явилась немедленно, с ужасом на лице, вслед за ней комната заполнилась и прочими сочувствующими.
— Сестра! Мама! — проскандировала Лилия с требовательным гневом, искажавшим черты её тонкого лица, и протянула раскрытую шкатулку по направлению к матери. — Где камни?!
Галина Григорьевна заплакала, видя это безумие. Тихомиров вздохнул. Юдин скрестил руки на груди.
— Итак, уважаемый Пётр Степанович! — произнёс он полнозвучно, едва ли не торжественно, думаю, со внутренним ликованием. — Имеем ли мы право говорить теперь о том, что девушка...?
На секунду что-то мелькнуло в его ухоженном лице столь искариотское, столь дерзко преступающее невидимую мне моральную черту, что я не выдержал и, перебив его, завопил сам:
— Имеете, имеете! Черти! Конечно, она больна, а вы, Альберт Иванович, вы злорадствуете тут, будто сами вы — эталон здоровья и этой… святости! Постыдились бы!
Юдин кисло скривился, будто на него возвели несправедливый поклёп, но глаза отвёл.
— Пусть, — вдруг услышал я за своей спиной тихий голос Лилии. — Да, наверное, больна. Делайте, что хотите.
Я обернулся. Девушка смотрела на меня с мукой и надеждой.
— Лилечка, я вам не враг! — тут же заявил я горячо. — Я всё сделаю для того, чтобы вы поправились!
— Спасибо, — отозвалась она, закрыв глаза, будто устав смотреть на мир.