Mania Divina

Часть третья. Глава 7

Какова этиология этого заболевания?  — размышлял я наедине. — Ведь люди не сходят с ума от неумных запросов назойливых ухажёров! (Или сходят? Что там, внутри себя, чувствует женщина, для нас загадка.) Такие события становятся психической травмой, превращаются, так сказать, в последнюю каплю лишь на фоне длительных и крайне дискомфортных условий жизни, социальных или психологических. Лилию же никто не истязал, не ставил перед ней непосильных требований, напротив, у неё была любимая, всё-таки, работа, работа, совпадающая с призванием… Впрочем, неврозы появляются и от сравнительно менее веских причин — но дело в том, что (не я это первый заметил) для быстрого прогресса психического расстройства при отсутствии значительных внешних факторов нужна малая воля и, так сказать, внутренняя предрасположенность в виде склонности бежать от реальности и винить других людей в своих бедах. Нужно то, что обыватель презрительно называет слабохарактерностью и «избалованностью» или, ещё грубее, испорченностью натуры. А девушка отнюдь не производила впечатление испорченной, избалованной, слабохарактерной. Но то — неврозы, а происхождение шизофрении до сих пор остаётся тёмным лесом, хотя, например, такие авторитеты, как Шульц-Хенке, Розен, Бенедетти или хоть тот же самый обожаемый мной Мюллер-Хегеманн и считают происхождение этой болезни именно, да едва ли не исключительно невротическим. Шизофрения — как королева, которая из роскошных покоев порой нисходит к бедняку: предпочитая людей малоразвитых и слабовольных, она иной раз поражает и умников, и умниц. Недаром же относят её к  э н д о г е н н ы м  психозам, то есть таким, которые берут своё начало  в н у т р и  нашего естества, в той самой «душе», которая, как известно, ночь непроглядная! Почему девушка была так уверена, что пять дней, свободных от галлюцинаторных симптомов, уже дают гарантию того, что «не будет больше никаких голосов», во веки веков, так сказать, аминь? Я сам отнюдь не разделял этого наивного оптимизма. Вот бы оказаться свидетелем слуховой галлюцинации, того самого «голоса»! А ну как та совершится в моё отсутствие? Или стоит спровоцировать такую галлюцинацию? Но как именно?

Опасаясь пропустить нечто важное, я ещё в воскресенье позвал Таню зайти ко мне в кабинет и попросил её по возможности приглядывать за новой больной, особенно внимательно присмотреться к ней, если Таня заметит явные симптомы расстройства или галлюцинаторного бреда: например, необычное поведение, необычную речь, глоссолалии (то есть бессвязные выкрики) — да мало ли что может быть! Буде такое случится, я поручил Тане запомнить всё в подробностях, а ещё лучше — записать случай по горячим следам, чтобы потом рассказать мне.

— Хорошо, — согласилась сестра, лукаво поглядывая на меня. — Я всё запишу. Инъекцию ей делать, если разбуянится?

Я поморщился.

— Только если уж очень разбуянится, Таня! Любая фармакология мне всю клиническую картину смажет напрочь. И не дай Бог кому-то придёт в голову в моё отсутствие назначить ей медикаменты! Если будете наблюдать явный бред без конца, можно её отвести в «изолятор» на часок. Там, насколько я помню, есть кушетка…

— А ведь она больной-то не кажется, Пётр Степанович! Только уж чересчур тихая, по целым дням молчит…

Я вздохнул.

— Это вам не кажется, Таня, а я наблюдал её в таком виде, что только за стул держись.

— Где это вы её наблюдали? — поразилась Таня.

— Домой к ней приходил по просьбе родственников.

— Родственница, что ль, ваша? — хитро прищурилась сестра. — Ну-ну! Так и запишем. Вы поберегитесь, Пётр Степанович, а то как бы не было это… наследственное! — хохотнула она. И тут же густо покраснела. — Простите: шутка дурацкая!

Я усмехнулся.

— Да ведь никто, Танечка, не застрахован от этого! Вот поработаешь здесь с полгода и понимаешь это очень так даже ясно…