Глава 8.1. Карина. Макс
1161 Words
Он ухмыляется, подходит близко. Настолько, что, стоит повернуться, и я увижу слегка
прищуренный темный взгляд слишком близко, чем была сейчас готова вынести. Но я
должна. Ведь должна?
- И губы тоже.
Кивает на пальцы, сжимающие ватный тампон.
- Что?
- Губы тоже стирай.
Почему-то ярким воспоминанием вспыхнуло лицо Авры. Вегда накрашенной,
причесанной и нарядно, насколько позволяла её культура, одетой Авры. Впрочем, такой
она была как раз только в те дни, когда Нармузинов находился дома.
- Не хочу.
Пусть по-детски, пусть глупо, пусть совершенно не вовремя, но невозможно сдержаться,
невозможно молча выполнять эти его приказы. Словно бессловесная собачонка, одна из
тех, что он запирает в своей псарне. Что-то внутри заставляет уставиться через зеркало в
этот потемневший омут хмурого взгляда. А потом Нармузинов пожимает плечами.
- Как знаешь.
И в следующую секунду длинные пальцы оказываются на моих губах. С силой давят на
них, ведя вправо, стирая блеск, пока он сам стоит сзади, прижимаясь грудью к моей спине.
В черных глазах...смешинки? Еле уловимые, но я различаю их, потому что не в силах
оторваться, не в силах отвернуться или опустить лицо, чтобы только не увидеть намёк на
эмоции в этом человеке. Напомнить себе, что он — бездушная тварь, способная только
ненавидеть. Но это удивляет...да. Потому что тот Нармузинов, которого я знаю, скорее,
развернет меня, схватит за волосы и вытрет мои губы о поверхность стола, но никак не
собственной ладонью. Шанс?
- Почему тогда ей можно, а мне нет?
Когда опустил свои пальцы и вытер их кусочком ваты.
- Что?
Оторвавшись от своего занятия, смотрит на меня так же, через зеркало.
- Авра. Она всегда накрашена. Ей идёт?
- Идёт, - кивает, слегка нагибаясь, расставляя свои руки по обе стороны от меня, опираясь
ладонями о поверхность трюмо.
- А...зачем пришёл?
Прикусив язык, потому что только что с него чуть не сорвался унизительный вопрос.
Слишком глупый, чтобы произнести его влух, достаточно унищительный, чтобы задеть
что-то внутри.
И вновь ухмылка. На этот раз громкая. На этот раз слишком явная, скошенная вверх и
наглая. А ну да...с каких пор ему нужна причина, чтобы прийти сюда. Поэтому склоняет
легка набок голову, медленно растягивая слова:
- Это мой дом.
- Да, да. Помню, - попытка не закатить глаза с треском провалилась. - Твой дом, твоя
комната, твоя прислуга, твоя жена и твоя ш***а.
- Рад, что ты не забываешь об этом.
Сглотнула, рассматривая так и застывшую на тонких губах усмешку. Как же
непривычно...я не привыкла слышать от него столько слов.
- Что произошло?
Удивлённо вскинул бровь и слегка нахмурился, не понимая.
- О чём ты?
- Мы никог…ТЫ! Случилось что-то хорошее? У тебя хорошее настроение.
Тихий смешок. Шаг вперёд. Точнее, движение бёдрами вперёд. Настолько, чтобы теперь
ощущать близость его тела всем своим, а не только спиной. Правая рука мужчины в
зеркале поднимается вверх. Медленно скользит по чёрному кружеву от живот к груди.
Заставляет от неожиданности сбиться дыхание. Хриплый тихий голос раздаётся у самого
уха. С левой стороны. Горячий шёпот, разрезавший тишину после моих слов, вызывает
сотни мурашек на коже.
- Тебе не нравится.
Не вопрос. Он прав. Не нравится. Мне не нравится всё, что вызывает его улыбку. Всё, от
чего может звучать его смех или блестеть глаза. Я хочу видеть только его ненависть,
злость, хочу видеть только его грубость. Я знаю, как с ними справляться. Умею
принимать и отдавать их в ответ. Меня пугает...меня до чертиков пугает он сейчас.
Который оглаживает одними кончиками пальцев полушария груди, продолжая тяжело
дышать у самого уха. Это путает мысли. Особенно когда смотрю в его глаза...густой,
вязкий взгляд. Слишком вязкий. Как самое тёмное, самое непролазное и жестокое болото,
не даёт отвернуться. Позволяет только тяжело сглотнуть, чтобы не захлебнуться
собственным возмущением. Не на его дейтвия. Нет. На реакцию своего же идиотского
тела. Потому что Нармузинов видит эти проклятые мурашки. На шее, на ложбинке груди.
Он проводит по ним уже не кончиками — костяшками пальцев.
- Вот тут, - указательным и средним легко стукнул по моему виску, - вот тут ты зла,
потому что здесь, - второй рукой сжал полушарие грудей и склонился к самому уху так,
что прихватил мочку зубами, чеееерт…,- здесь всё тебе нравится.
- Нет.
Наверное, слишком отрывисто, потому что Саид ухмыляется вновь. Перехватывает
подбородок пальцами и поворачивает к себе. Вечность. Он смотрит в мои глаза так долго,
что шея начинает уставать. Близко. Слишком близко. Это чёртово болото затягивает в
себя. Опутывает черной непролазной дрянью всё тело, вызывая учащённое сердцебиение.
Громкое настолько, что Нармузинов слегка хмурится. Кончики пальцев возвращаются к
груди, круговыми движениями ласкают её...впервые? Кажется, едва ли не впервые они
именно ласкают. Мне не нравится. Нет. Он не прав! Мне ни капли не приятно! Меня это
раздражает. Должно. ЭТО МЕНЯ ЗЛИТ!
Тряхнув головой.. судорожно. Несколько раз. С закрытыми глазами, чтобы позволить
раскрыться плотно сомкнутым губам...к которым слишком близко ЕГО собственные.
- НЕТ. Не нравится.
Это должно было звучать твердо. Это должно было отдаться сталью в тишине
спальни...но прозвучало жалко. Прозвучало настолько жалко, что вызывало злость.
Вызвало судорожный вздох у меня...и ехидную улыбку на его лице.
- Ммм...вижу.
Вновь сжимая грудь, посылая какие-то неизвестные, какие-то странные импульсы по
всему телу.
- Ты сопротивляешься. Сама себе. Почему?
Всё так же, удерживая взгляд и одновременно моё лицо, сжимая подбородок так, чтобы не
смела отвернуться, считывая все эмоции.
– Не себе. Тебе.
– - Настолько противно?
– Ужасно.
Чёрные глаза сверкнули весельем
– А ты противоречишь. Себе обычному. Что это?
Подняв руку так, чтобы ладонь оказалась напротив его пальцев, покоящихся на моей
груди.
– Что это за новые игры, Нармузинов?
Он понимает. Конечно, понимает. Потому что ВОТ ТАК у нас не бывает. Никакого
горячего шёпота. Никаких нежных, осторожных касаний. И, боже упаси, никаких
чёртовых взглядов, от которых эти предатели-мурашки пробегают вверх-вниз по всему
позвоночнику, заставляя едва ли не выгибаться в его огромную и такую тёплую ладонь.
– С каких пор вместо привычной коленно-локтевой и грязных оскорблений эти
дешёвые...прелюдии?
– Заводят оскорбления, Воронова?
– Заводит что годно, только бы не с тобой, - сцепив зубы, но выдавая правду. Нет
смысла лгать. Этот дьявол умеет распознавать любые эмоции. Более того, обожает это
делать. Как сейчас, когда на секунду прищурился, вглядываясь в моё лицо внимательно, а
затем... Затем этот псих запрокидывает голову назад и громко хохочет, разворачивая меня
к себе уже полностью. резко наклоняется, чтобы пристально уставиться в глаза. В один,
потом — в другой вглядывается, всё с той же наглой усмешкой. И на мгновение
становится страшно. Догадка, жуткая догадка пронзает сознание. Почему у него такое
хорошее настроение? Это связано с моими родными? С отцом? Что могло так
воодушевить этого вечно угрюмого психопата?
– Как жаль, что тебе больше не светит никто другой, девочка.
– Жизнь непредсказуемая сучка, разве нет? Ещё несколько недель назад я была в доме
своего отца, любима и счастлива. А сейчас я стою тут перед тобой...как бесправная
игрушка. Кто знает, где я буду стоять завтра...
– Я, - он вдруг сжимает свои пальцы на моём предплечье, наклоняясь к самым губам, -
я знаю, где ты будешь сегодня, завтра, послезавтра. Пока не надоешь мне. И даже, -
касается носом моего носа, - даже когда ты мне надоешь, я буду знать, где ты. Я
определю, где тебе быть. Сомневаешься?
- Writer
