— Наше партнерство, Саид, подходит к концу.
Андрей сидел напротив Нармузинова и сжимал длинными пальцами чашку
с кофе. Как изменился за эти годы. Из бандита стал политиком. Обелился. Теперь
все по-правильному и по-честному. По закону.
— Вот это и вот это нашли в твоих фурах на границе. Фурах, которые
пропустил я. Пропустил, доверяя тебе.
Положил перед Саидом фотографии с ящиками с оружием и боеприпасами.
Саид взял одну из фотографий, рассмотрел и вернул обратно. На его смуглом
лице не отразилось ни одной эмоции. Казалось, оно высечено из темного камня и
мимика ему несвойственна.
— Наш уговор таким не был.
— Напомни, каким он был, Граф. Если память мне не изменяет, н*****а и
секс-трафик под запретом. Все остальное – на мое усмотрение.
— Не притворяйся, Саид, ты знаешь, что это касалось и оружия. Я не
посмотрю на наши родственные связи и перекрою все пути для твоих грузовиков.
Нармузинов постучал пальцами по столу, и на них блеснули несколько
массивных золотых колец.
— Твои люди, дорогой, досматривали фуры. Товар не прятали. Все на виду.
Долгое время, дорогой, ты получал за эти перевозки миллионы и не жаловался,
но, когда сюда влезли менты, которые копают под тебя после известного
инцидента, мой товар вдруг стал вне закона.
Чуть подался вперед, и Андрей напрягся – сквозь холод просачивалась
страстная и дикая натура оппонента.
— Оружие не для войны и не для террористов. Его поставляют в оружейные
магазины. Все легально. Разберись с Зарецким не за мой счет, Граф.
Граф усмехнулся и включил что-то на своем смартфоне. Передал Саиду.
— Все законно? Там заснята продажа оружия человеку, который спустя три
дня расстрелял студентов в метро. Из твоего ствола, который я ввез в страну.
Какого хрена я должен подставляться?
— Это могло произойти с любым магазином. Скажи лучше, что
сотрудничество со мной пятнает твою репутацию и мешает твоей политической
карьере, Андрей.
— Мне придется заключить с тобой новый договор.
Переводит тему, смягчает удар. Дипломат хренов.
— Не придется!
Оба резко встали из-за стола.
— Мне не нужны твои линии. Я найду, как перевозить свой товар. Дочери
привет передай.
И вышел из вип-комнаты закрытого клуба.
***
Это не была ссора. Нет, они слишком уважают себя, чтобы опускаться до
ссор. Это война. Которая началась тихо и скромно и за пару лет набрала обороты
и масштабы. Как снежный ком. Несмотря ни на что, они оставались врагами.
Слишком много их семьи отняли друг у друга.
Нармузинову пришлось искать другие способы переправки товара. Уже
нелегальные, а это требовало возвращения к старым связям. Тем, которые
остались в тени после смерти Ахмеда.
Саид сидел в плетеном кресле под сенью виноградника и смотрел на фото
дочери. Впрочем, дочерью она ему никогда не была. Начиная с ее рождения и
заканчивая их последним разговором, когда она попросила его оставить все как
есть и не пытаться сблизиться.
— Я не Нармузинова. Я – Воронова. Ты мне не отец, и Ахмед мне никто.
Прости…но я выбираю другой мир и другую семью. Не принуждай к общению. Я
принадлежу себе, и мои дети – только мои. Им не нужно такое родство. Мне
стыдно…что я Нармузинова. Я никогда больше не хочу ею быть.
И сына своего не показала. Он не лез. Гордость лезть не позволила. Хочет
так, пусть так будет. Отреклась от семьи – ее право. Ахмед много наворотил,
простить сложно. Если счастлива и здорова, ему, Саиду, больше ничего и не
надо.