Ангел - хранитель

Глава 10.2

Ну что ж, я еще вчера решил на серьезные темы говорить честно. Я рассказал ей о своих сомнениях. Вот приятно, когда решение быть честным совпадает с желаниями. По правде говоря, я был совсем не против, чтобы она еще раз – прямо – сказала, что не хочет, чтобы я уходил…, что я ей интересен…

Как же, дождешься от нее, чтобы она только этим и ограничилась! Она, конечно, напомнила мне о своей просьбе, чтобы я остался, но тут же недвусмысленно удивилась неуверенности, неподобающей, с ее точки зрения, анге… Что?! Я чуть не взвыл. Ну, не на людях же об этом! Быстро – хворосту в огонь подбросить: она, дескать, обещала мне о своих отношениях с родителями рассказать. Сейчас до небес взовьется.

Сработало. Задохнувшись от возмущения, она зацепилась носком туфли за одну из плит, которыми была выложена эта дорожка (вот сразу видно, что она по ней редко ходит) и чуть не упала. Я автоматически подхватил ее под руку, но она вырвалась и – еще не остыв – рявкнула: – Это ты мне еще вчера обещал рассказать, почему именно три года назад появился!

Ну, это еще ничего. Три года назад кто угодно появиться может – пропавший возлюбленный, например, вернуться решил… Гм. Что-то меня сегодня эта мысль все время с курса сбивает. Я же – ангел-хранитель, а не змей-искуситель; не хватало мне еще соблазнять ее начать. Ей просто со мной интересно … поговорить. Кстати, разговор о моем появлении тоже лучше на потом перенести. Она и в самой обычной беседе умудряется такие вопросы задавать, что волосы дыбом встают… 

– Слушай, а у тебя деньги есть?

Деньги? Какие деньги? Я замер как вкопанный. Я, разумеется, прекрасно знал, что деньги – это кровеносная система всего человеческого общества, но ко мне-то они какое отношение имеют? По магазинам мне ходить не нужно, в такси я – что внутри, что сверху – «зайцем» езжу, в кафе мне невидимость терять вовсе не обязательно. Разве что – блажь в голову придет в кино за ней увязаться и рядом посидеть видимым; так я могу прямо в зале материализоваться, если место рядом с ней незанятым осталось. Вот только в маршрутке… Там «зайцем» не получается, там водитель всех по головам считает…

– Ну, за проезд заплатить? – нетерпеливо продолжила она.

Я вновь пошел вперед, сунув руки в карманы куртки. О, на мне сегодня куртка, а я все думаю, что мне так легко? Значит, точно, насовсем потеплело. Как же мне надоела за зиму эта тяжеленная дубленка! В правом кармане я нащупал именно то, что и ожидал там найти: купюру. Я даже не стал вытаскивать ее – заранее знал, что именно такой расплачиваются в маршрутке. Но купюра была одна. Что же делать? Ну, почему я об этом раньше – хотя бы в лифте – не подумал? Запинаясь, я попытался объяснить ей, что – при необходимости – у меня с собой всегда оказывается именно нужное количество денег. Мне нужное. Кому же в голову могло прийти, что в один прекрасный день мне понадобятся деньги для двоих? Кошмар. Я боялся глаза на нее поднять.

Она меня перебила: – Да я же просто думала, сколько мне денег доставать!

Теперь я на нее посмотрел. Молча. Сначала. Я старательно глотал первые слова, которые прямо рвались наружу… Это что, извращения эмансипации? Или это – лично на меня направленный выпад?! На странного, неуверенного в себе, бестолкового и бесполезного ангела?! Который прибился к ней, как щенок бездомный – значит, подкормить его нужно?! 

– Ты что, платить за меня собиралась? – Будучи далеко не первым, этот вопрос прозвучал относительно спокойно. По крайней мере, не криком. По-моему. Но, услышав его, я вновь впал в бешенство. – Ну, знаешь…. – Остальное лучше тоже проглотить. Все. До единого слова.

Она с довольным видом кивнула и принялась, как ни в чем не бывало, заглядывать в начало очереди. Еще и шею при этом вытягивала, словно людей раз за разом пересчитывала. Я же старательно дышал, отсчитывая вдохи и выдохи. Чтобы успокоиться, трех вдохов мне было явно не достаточно. Но трех маршруток хватило. Собственно говоря, мы могли и в третью сесть, но в ней оставалось всего несколько свободных мест, и Татьяна отступила в сторону, пропустив пару человек перед собой.

Впорхнув в следующую маршрутку, она тут же направилась в ее конец и юркнула на самое дальнее место у окна. Я сел рядом, все еще не остыв до конца. Если она думает, что ей и такое с рук сойдет…. Мало того, что орала на меня все утро, чуть до рукоприкладства не дошла, так еще и оскорблять меня? Что-то я не припоминаю, чтобы она хоть с кем-то, хоть раз за три года, так обошлась. А со мной, значит, можно? Я ей кто – манекен резиновый, на котором раздражение мордобоем сбрасывают? Это уже вообще все границы переходит!

Как только битком набитая маршрутка тронулась с места, она чуть повернулась ко мне и что-то пробормотала. Черт, ничего за этой музыкой не слышно. А может, это и к лучшему – что-то мне сейчас разговаривать не хочется. Или она опять вспылит, или я не сдержусь-таки. Дома обстановка как-то более располагающая.

– Что? – Я нагнул к ней голову, чтобы расслышать ее ответ.

– Вот так и сиди! – Она вскинула вверх указательный палец, чуть не задев им меня по носу. И с торжествующим видом добавила, что теперь можно говорить на любые темы. На лице у нее было написано такое довольство собой, что у меня вся злость прошла.

– Ох, Татьяна… – Я покачал головой, и вдруг в голову мне пришла заманчивая мысль. А что, если я попробую превратить недостаток этой поездки в еще одно достоинство? В этом углу ее, конечно, никто не толкнет, но ведь можно ее и от любопытных ушей прикрывать…

Я повернулся к ней лицом, упершись плечом в сиденье и взявшись правой рукой за поручень перед ней. Очень мне хотелось еще и левую руку забросить на спинку сиденья у нее за головой, но я сдержался. Уж очень эта поза будет развязно-вальяжного француза напоминать. Так к концу поездки я еще обниматься к ней полезу… Она словно учуяла во мне эту мысль: чуть сползла на сиденье (дистанцию, что ли, восстанавливает?) и озабочено глянула на меня сверху вниз. Ох, и глазищи! Словно два горных озера в пасмурный день. У нее еще и рот чуть удивленно приоткрылся – так бы и прижал к нему палец: молчи, Татьяна, молчи. Может, не будем ни о чем говорить, а? И так хорошо. А тайны до вечера подождут.

Закроешь ей рот, как же! Вон уже губы облизнула в предвкушении. Лучше брать инициативу в свои руки, а то она сейчас опять у меня почву из-под ног выбьет. 

– Так о чем ты там говорила? – спросил я и чуть не рассмеялся –- с такой готовностью она тут же набрала воздух в легкие.

Разумеется, она хочет спросить! А я? А мне она слово даст? Хоть раз! И потом – договорились же… Ах, не о работе. Обо мне? А что обо мне-то? Что у меня есть в жизни – кроме работы?

– Ну, попробуй, – с сомнением в голосе сказал я, даже не представляя себе, чего ожидать.

Куртка? Откуда взялась куртка?! Да какая разница? Я же – не елка, чтобы зимой и летом – одним цветом… Да и потом, мне по долгу службы положено не выделяться, не привлекать к себе излишнего внимания. Она что, никогда не видела, как оглядываются зимой люди  на моржа, идущего по улице в одной футболке. Вот я и материализуюсь в подходящей по ситуации одежде. Своего рода мимикрия. 

Она, конечно, захотела узнать детальную технологию процесса. Вот в этом помочь я ей не мог. Для меня это – так же естественно, как … ну, не знаю, … как для людей потоотделение в жару. Защитная реакция организма. Ей это сравнение, между прочим, убедительным не показалось. Не покрывается же она, видишь ли, шерстью зимой! А, кстати, почему? И на севере у них совсем не лохматые люди живут. Вот тебе и приспособились к условиям окружающей среды! А ведь насколько облегчилась бы их жизнь, если бы проблемы климата таким образом решались. И одежду шить не надо, и дома ее хранить, ни стирать, ни гладить, ни в химчистку сдавать… Я представил себе Татьяну в зимнем варианте: в пушистой дымчатой шерстке, лишь голова – темнее (волосы у нее красивые, пусть их цвет на голове останется), и светлая полоска на шее, как шарфик. 

Не рассмеяться стоило мне большого труда. С выдержкой у меня в последнее время сложновато, зато воображение пошло вскачь.

Вот на полном скаку она его и остановила – вопросом о том, где я обычно дома нахожусь. Очень простой, невинный вопрос – это-то меня и насторожило. В чем подвох? Но оказалось, что ее интересуют мои излюбленные места в каждой комнате (слава Богу, про ванную не вспомнила!). Ну, это – совсем несложно…. Да что она все время удивляется? Ну, на кухне на полу сижу – и что? А в спальне – в кресле. Всю ночь. Ну и что? А она всю ночь на кровати пластом лежит – это не странно? А есть люди, которые пешком ходить любят, хоть это и утомительно – так что, пальцем на них показывать?

Затем она спросила о моем обычном месте на работе. И это напомнило мне о предстоящей неприятности. Придется-таки попросить ее помочь мне с этим чертовым такси – сейчас мне особенно не хочется сверху ехать.

Не успел я заикнуться о своей просьбе, как она выпалила, что ничего не обещает. Вот это нужно взять на вооружение – чтобы она потом каждое мое слово наизнанку не выворачивала! А то упомянул вчера вскользь про три года – а сегодня я уже, оказывается, обещал о них рассказать… Нет, но на крыше ехать все-таки не хочется… Я начал терпеливо подводить ее к проблеме… Опять перебила! Да я с удовольствием пойду с ней и французом в кафе! Вот он действительно умеет ее в тупик поставить – может, мне удастся этому у него научиться. А вот потом и придушу – если руки опять начнет где попало раскладывать! Ну, сказал же: «Такси» – что непонятно-то?

Пришлось все же просить ее открытым текстом придержать мне дверь в машину. Пришлось даже признаться, что она меня чуть этой дверью не прихлопнула, когда в четверг в аэропорт приехала. И потом пришлось пережидать несколько минут, пока она давилась от хохота. Ой, как смешно – если со стороны! А если бы ее на мое место? Я, между прочим, не смеялся, когда она на месте подпрыгнула, как только я на улице рядом с ней материализовался… Еще и про поездки на крыше ей расскажи! Нет уж, я об этом даже думать не хочу – еще накличу, не дай Бог.

Вот чуяло мое сердце, что не нужно ее ни о чем просить – выкручивался же раньше как-то сам! Она согласилась – вздохнув! Словно я попросил ее на спине меня в аэропорт отнести! – а не открыть мне дверь в такси…, и тут же заявила, что и у нее есть ко мне просьба. Понятно. Вот же научились равноправию! Что же она от меня хочет? Вот если она сейчас только попробует опять заговорить о том, чтобы я все свои действия с ней согласовывал…

Она попросила меня подавать ей знак моего присутствия, когда я буду находиться в невидимости. От этого ей будет легче. Ей будет легче дожить до вечера. Раздражение, настороженность, обида, злость – все во мне растаяло и принялось плескать  внутри теплыми волнами. Я немного помолчал – эти волны захлестнули мне горло, не давая выдавить из себя ни слова. Нет, грех мне жаловаться на свою выдержку, если я ее там, прямо в этой маршрутке, в макушку не чмокнул. Представив себе ее реакцию, я пришел в себя. Единственным безопасным чувством для меня может быть только чувство юмора.

Серьезно глядя ей в глаза, я сокрушенно признался, что в такси обещать ей этого не могу. Там у моих сверхъестественных деяний будет свидетель. Она тут же начала давать мне советы. Я обещал подумать. Но мы уже, слава Богу, подъезжали…

По дороге к офису она опять раскомандовалась: так небрежно, на ходу, бросила мне, куда мне следует идти и где разматериализоваться. Как будто я сам за три года не разобрался, что, где и как мне делать. Нужно будет с ней об этом поговорить. Аккуратно. А то опять разговор криком кончится.

Но когда на лестнице – как велено! – я ступил в невидимость, она вдруг опять запнулась, взялась за поручень и медленно-медленно преодолела последние ступеньки. Открыла дверь в офис и замерла, словно раздумывая, не развернуться ли на месте и не уйти ли домой. Нет-нет-нет, Татьяна, да переживем мы с тобой этот день – мы и похуже видели. Я дотронулся до ее плеча, чуть похлопав по нему. Я же обещал знаки подавать. Что я – рядом.