Раб
1555 Words
Учитель Каэли не был преисполнен такого же энтузиазма, как его хан, но ослушаться означало провинится, а для виновных наказание только одно! И потому учитель, как мог измывался над учеником. Пинал ногами, плевал, ругал за верную и неверную учебу.
– Аишэ бельбе, этама убельте.
Учил калеку шанг по имени Тхин. Молодой худощавый кочевник хотел крови и завоеваний, а не обучать какого-то инвалида. И, тем не менее, его пес оставался на стоянке, как и хозяин, бессмысленно растрачивая вполне конечные силы молодости.
Неприязнь молодого шанга заметил бы даже дурак и слепец, а наш герой не в меру умён, и очень внимателен. Конечно, до попадания в р*****о он таковым не был, но здесь на стоянке шангов он развил в себе эти навыки, потому что мог и хотел жить.
– Ты-ы… Ты, собака! Почему тебя хан так бережет?! Пой мне тоже! С-сабака…
– Но… Но мне надо учить язык.
Опустив голову и пав на колени, робко возразил Каэли.
– Я тебе язык сейчас отрежу, шелудивый! Пой, говорю! Ну…
Схватив за короткие, кучерявые волосы и правое ухо раба, потребовал учитель. Шанг не видел, что за его спиной стоит сын хана, молодой Убей и с интересом наблюдает за происходящим.
– Значит, так, ты исполняешь приказ твоего хана?!
Задал вопрос молодой сын великого Эбея.
– Что ты, Убей, я пошутил!
Отпустив раба, заюлил шанг, отступив от ученика.
– Отец решит, смешно или нет! Ты, тоже вставай, пошли!
Сын хана достал изогнутую саблю и пригрозил ей Тхину, тот повиновался, и троица направилась к ханскому шатру. По дороге Каэли увидел, соплеменника которого хорошо знал – Нгору. Тот, весь мокрый от пота, активно рубил дрова. Его недавно избили, синяки и рассечения были совсем свежими. Похоже парню сильно досталось, он был весь в поту вперемешку с ещё свежей кровью, и при том Нгору всё ещё твердо стоял на ногах.
«Неужели он всё ещё не отчаялся, неужели он не смирился со своей участью?!» – промелькнули мысли в голове у калеки, когда они встретились взглядами.
Проходивший мимо Нгору, кочевник толкнул его, желая убрать того с дороги, но приложил маловато усилий поскользнулся на грязи и в нее же упал. Опасливо и озлобленно зыркнув по сторонам, шанг понял, как сильно опозорился. Собратья – свидетели неуклюжести, смеялись над ним, и даже рабы у столбов коротко хихикали.
Нгору, не обращая на упавшего в грязь на глаза у окружающих шанга, никакого внимания, продолжая неспешно и невозмутимо колоть дрова. Неловко скользнув ногами по грязи, кочевник всё же быстро поднялся.
Мгновенно достав кинжал с пояса, он захотел жизнь раба, пожелав у***ь наглеца уколом в живот, но острие воткнулось в топорище. Раб ловко отобрал клинок из руки шанга и отбросил его в сторону. Грязный, униженный, несостоявшийся убийца, каратель и судья отошел на шаг, выхватил саблю, атаковал сверху, но вновь встретил лишь ручку топора.
Шанг заверещал что-то непереводимое, чего не поняли даже соплеменники и неистово замахал саблей, что не принесло никаких успехов. Нгору увернулся от очередного удара и воткнул топор в грудную клетку Шанга. Убей захлопал в ладоши и, подойдя ближе к трупу и убийце, ногой подкинул саблю для Нгору.
Тот, осознавая, что всё равно умрет, поднял оружие с кучи дров. Сын хана гакнул и, извернувшись, прошел под ударом чернокожего. Следующая атака раба была столь же бесполезна, и несколько последующих за ней постигла такая же участь. Убей двигался быстро, плавно, будто вода, обтекая лезвие, а затем достал кинжал и воткнул его в правую глазницу раба, вытер лезвие о, медленно падающее тело к ногам, плюнул на мертвого дроворуба и, подойдя к внешне абсолютно и безучастному Каэли и Тхину, приказал идти дальше.
В шатер вошли трое: сын хана, молодой кочевник, и раб калека.
– Это что? Убей, сын мой?
– Отец, этот пес, – молодой воин указал на кочевника, – Он хотел отрезать язык твоему поющему рабу, которого должен учить!
Хан поднял бровь. Он не слишком верил в то, что такое могло быть на самом деле… Неужели кто-то среди народа шангов может быть настолько глуп, чтобы желать испортить вещь самого великого хана?
– Это правда?
– Великий Хан Эбей, я лишь хотел услышать, хотел послушать как поет раб и только…
Кочевник полз к ногам хана, опустив голову, и принялся их целовать. Эбей пнул его сапогом отчего шанг отлетел обратно и, взглянув на сына, спросил:
– Это значит, что сын мой лжёт?! Интересная выходит ситуация… Кто же из вас двоих меня так не уважает, что обманывает? Раб, – хан обратился к барабанщику, – Кто мне врет? Скажи, как дело было?
Каэли опустил лицо к самой земле и, стараясь четко выговаривать каждое слово, поведал о угрозе Тхина и о вмешательстве Убея. Хан кивнул и приказал.
– Тхин, достань кинжал… Ну!
Кочевник повиновался и достал правой рукой кинжал.
– Отрезай себе язык! Или я лично выпущу тебе кишки!
– Хан… Молю… Пощади…
Эбей был непреклонен и нетерпеливо ждал. Кочевник положил кинжал в угли в центре шатра и замер, смотря на пламя. А, спустя некоторое время, он достал его и одним движением лишил себя языка.
Тхин мычал, катаясь по полу, закрыв рот руками. Хан внимательно смотрел за процессом, а затем приказал сыну.
– Убей, отруби ему правую руку. Ты ведь хотел отрезать язык моему певцу?!
Кочевник замычал еще активнее, но никто не обращал внимания. Ханский сын приказал двум шангам держать предателя, и они схватили бедолагу. Разрезав рукав, шанги вытянули его руку вперед, прижав жертву к земле и наступив на локоть. Молниеносное движение сабли, и конечность падает на землю около костра, а нерадивый кочевник, мыча и заливая все кровью, уползает прочь.
– Я поручаю тебе, сын, найти для этого раба учителя.
– Отец, позволь мне самому его обучить.
– Как знаешь…
Отмахнулся хан, и раб со своим новым учителем покинули шатер.
На небо наползали серые тучи, поднялся ветер и стало заметно прохладнее.
– Вот-вот пойдет снег.
– Учитель, кто такой снег? И что будет, когда он придет?
Спросил чернокожий калека. Он не понимал, кто должен вот-вот пойти куда-то. И как это можно определить, глядя в небо?!
– Ты, что, снега не видел?! Ничего, как пойдет сразу поймешь! Идем ко мне в шатер, тут холодно!
Каэли был совсем не против, вся одежда на нем ограничивалась набедренной повязкой и, сказать по правде, он уже с трудом держался в сознании, черная кожа стала приобретать синюшный оттенок. Проходя мимо телеги со шкурами, Убей взял две, забросил их на плечо и продолжил путь.
В шатре было довольно тепло в сравнении с улицей, здесь ветер почти не дул, а тлеющие угли в прогоревшем костре давали крохи тепла. Чернокожий раб трясся всем телом и, придвинувшись к горячим камням, тихо спросил.
– Почему твой народ столь безжалостен? Тот чернокожий, кого ты убил, тот что с топором, в детстве был моим другом…
Убей бросил шкуры рабу, присел рядом, глядя в карие глаза пленника:
– Эти шкуры тебе. Накрывайся ими, пока ты тут в шатре. Выйдешь с ними – скажут украл и убьют. Ты всё понял?
Калека с благодарностью кивнул. Губы Убея тронула мимолётная улыбка:
– Я не убивал твоего друга! Нет, – ответил сын хана своему ученику, – Я, лишь наказал взбунтовавшегося раба. Есть хочешь? Конечно хочешь.
Убей взял блюдо наполненное мясом, стоявшим подле ложа из множества шкур, и поставил перед калекой.
– Благодарю, благородный Убей. Но всё же, отчего в шангах столько ненависти к другим народам?
– Ты странный… Но хитрый раб… Ешь!
Юноша снял меховую шапку и стало ясно, что он совсем юный, ему было не больше пятнадцати – шестнадцати лет. Он подмигнул собеседнику и, достав кинжал, срезал куски мяса с костей, положив один в рот ухмыльнулся и, жуя, спросил:
– А разве бывает по-другому? Разве может большой народ жить в мире, если везде война на севере, на западе теперь и на твоем юге. Везде до самых соленых вод льется кровь! Тогда, пусть льется кровь врагов, а не друзей! Ведь ты с этим не сможешь спорить?!
– Но, зачем люди воюют? Мой народ никогда…
– Ты сам-то, что знаешь про свой народ?! В старинных преданиях моего народа сказано о чернокожих воинах, что побеждали во всех сражениях и не знали поражений. Они поработили всех и правили миром железной рукой сотни и сотни лет, пока ханы всей земли не объединились, и не уничтожили жестоких хозяев, убив их всех до единого. Это долгая и печальная легенда, очень и очень старая. Я считал это придание выдумкой, как и многие из моего народа. Ведь не бывает чернокожих людей, а затем мы встретили твое племя… Выходит, очень давно, именно твой народ хозяйничал на всех обитаемых землях. Тебе об этом что-то известно?
Каэли отрицательно мотнул головой. Он тщательно пережевывал каждый кусочек мяса, что попадал ему в рот.
Шанги кормили рабов через раз, часто сырым мясом, и оттого калека наслаждался вкусом хорошо прожаренного, без крови, сухожилий и грязи куском, не в силах оторваться. Он ел и ел, Убей тоже не отставал, жуя и обгладывая кости. Они, будто играли, соревнуясь кто больше и быстрее съест.
Шанг встал, налил в чарку молоко, напившись, передал ее калеке. Тот жадно хлебал живительную жидкость, казалось он мог выпить море и съесть целую отару коз. Но, спустя какое-то время, пригревшись и насытившись, он понял, как невыносимо устал, и помимо воли его стало клонить в сон. Шанг некоторое время посмеивался над «пьяным» калекой, а затем сжалился и разрешил поспать, пару часов, пока он сам будет отдыхать…
Каэли впервые за долгое время сыто уснул, и под ним была теплая шкура, а не сырая, холодная грязь. Рядом легонько горел костерок, источая горячие волны, воспоминания о доме, о горячих засушливых краях, где было так хорошо и спокойно вернули его, хотя бы на время, к берегам далекой, и уже погибшей, родины.
- Writer
