Власть и любовь

Глава 6

     Шамрин шел,  не  разбирая  дороги.  Он пытался бороться с душащей его, словно удавка,  ненавистью, так как понимал, что это грех. Но ничего поделать с собой не мог. Тяжелое, как гиря и липкое, как лейкопластырь, чувство, как будто бы приклеилось к нему всей своей массой и не ослабляло свою хватку ни на миг. Он возненавидел этого человека сразу же,  как только его увидел.  Нет, гораздо раньше, когда в каком-то случайно попавшем в руке журнальчике прочитал его статью. Уже тогда он ощутил  мешающий дышать комок в горле.

     Сколько Шамрин себя помнил,  он всегда ненавидел эту бесовщину,  эту попытку человеческой гордыни вознестись,  воспарить над всеми,  встать  вровень с Богом.  Выросший  в  семье,  где ни одно поколение предков были священниками, он с детства впитал в себя этот  дух  преклонения  перед божьей воли.  У него не было и тени сомнения,  кем  стать. Ну, конечно, же он продолжит семейную традицию служения.  Церковь для него было всем:   и домом,  и семьей, и миром, а посвящение в сан повергло его в ничем не сравнимый экстаз приобщения к высшим  ценностям бытия.  При этом он вовсе не был ордоксом в том смысле, что считал, что церковная доктрина,  словно орден за заслуги,  дается раз и навсегда.  У него рано пробудился интерес к философии, ум, оснащенный хорошей памятью,  жадно впитывал мысли и светских и религиозных мыслителей. Он понимал, что все требует развития, даже Богом данная вечная истина не может оставаться полностью неизменной во все времена и эпохи. Жизнь меняется, психология и умонастроение людей становятся иными.  И все, что их окружает, требует подновления, как простоявший много лет дом. Но даже при капитальном ремонте необходимо всячески стараться сохранять прежние размеры и архитектурный стиль здания. Только в этом случае все изменения имеют смысл. А  если ничего не остается от прежнего облика, то и прежняя жизнь внутри него теряет всяческое значение.  А с ним и все,  что  его окружает.

     До сих пор он нисколько не сомневался в непоколебимости, неприступности своей  доктринерской крепости.  Да,  ветер перемен может быть очень сильным, но он лишь освежает извечный, построенный вне времени дом, сметает с углов паутину, делает пребывания в нем еще более комфортным. Без обновления нет постоянства, тот, кто не обновляется, рано или поздно потеряет то, что имеет. К этой мысли он пришел очень рано, чуть ли не школьником, и затем этот  тезис неизменно отстаивал.  Далеко не все с ним соглашались, более того, тех, кто были согласны, насчитывалось единицы. Был момент,  когда его едва не лишили сана.  Но он не отступил и победил.  И не случайно, что он оказался одним из тех немногих, кому поручили разработать отдельные положения для модернизации некоторых канонических постулатов. Это касалось как самой доктрины, так и обрядовой стороны культа.

     Эти достижения  достались ему нелегко,  в напряженной борьбе с консерваторами. И даже скорей не с консерваторами, а ограниченными начетчиками, готовыми  умереть,  но не позволить изменить в священном тексте ни одной буквы, ни одной запятой.  Что  делать,  таких людей, как называл их Шамрин, с неподвижными умами,  всегда много в любой сфере. И религия, увы, не исключение. Может быть, их здесь больше где бы ни было. Но это вовсе не повод для того, чтобы предать ее анафеме. Высшему служат много низших. И с этим приходиться и считаться, и мириться.

     Но все это ни в коей мере не относиться к Разлогову.  Он из тех, кто не изменяет, а разрушает. Он. Шамрин. нисколько не сомневается в его ненависти ко всему церковному,  ко всему тому,  что составляет  основу его существования и веры, что, впрочем,  для него неразделимо.  И нисколько не сомневается, что этот человек пришел, чтобы уничтожить  все то, что ему так дорого, что составляет для него высшую и ничем незаменимую ценность.  А потому его долг воспрепятствовать  гнусным замыслам, не позволить этому дьяволу в человеческом обличье  добиться своих  омерзительных  целей.

     Теперь он понимает,  что это испытание ниспослано  ему  Господом.  Появление в его жизни Разлогова - это проверка и экзамен на  верность Ему.  Этот тот случай, когда от слов и заверений следует переходить к конкретным  делам, реальному доказательству преданности и искренности своей веры.

     Внезапно Шамрин ощутил,  как на него ,  словно  божий  дух, вдруг снизошел покой. Как только он узрел замысел Божий, Бог подарил ему это ни с чем не сравнимое ощущение уверенности и спокойствия. С этого благословенного момента  он точно знает, что ему следует  делать, как себя вести с этим страшным человеком.  И пусть он не надеется, что ему все сойдет с рук.

    Теперь он шел по улице совсем иначе,  твердой поступью человека, знающего направление движения.  Через десять минут он приблизился к массивным,  обитым  железными  листами  воротам монастыря. Эта была очень древняя и некогда знаменитая на всю страны обитель, прославившаяся своими  старцами.  К ним за советом съезжались отовсюду  многие известные  и неизвестные люди. Правда затем она пришла в запустение,  великолепный храм  - некогда гордость города обветшал так,  что казалось мог рухнуть от любого дуновения ветра.  Но в последнее время монастырь начинал возрождаться.  Произошло это после того, как сюда был назначен новый настоятель отец Афанасий.  Пожилой,  даже  старый,  но  еще  очень крепкий, как столетний  дуб,  и  подвижный  мужчина он приступил к восстановлению старинных   построек.

     И свершилось  чудо.  Буквально за пару лет обитель преобразилась, ее территория очистилась от гигансткой, выросшей за многие десятилетия горы мусора, сперва храм залатали, а затем приступили к восстановлению,  начали проводить службу, в кельях и трапезной сделали ремонт,  Снова,  как и в старь,  замелькали  черные одеяния монахов,  которых   с каждым месяцем становилось все больше.

     Шамрин, узнав про перемены, поспешил познакомиться с настоятелем. Он привел его в смущение своей суровой, не ведающей компромиссы верой. Отец Афанасий  мечтал  о возрождение былой славы монастыря,  надеялся, что он вновь превратится в центр духовной жизни всей страны.   А для этого,  считал  старец,  существует лишь один путь - заселение обители праведниками.

     Шамрин, слушая отца Афанасия, мысленно часто не соглашался с ним. Ему казалось, что его непреклонность, безоговорочная, не ведущая и тени сомнения  вера, в чем-то слишком примитивна и устарела. Нельзя же воспринимать все буквально, держаться за каждую букву священного писания.  В концов концов нам неведом истинный замысел Бога;  действительно ли он нам  послал его для того,  чтобы мы буквально  трактовали все продиктованное Им?  Или, наоборот,   для того, чтобы по мере собственного развития, углубляли бы свое понимание содержания и смысл великой книги.

     Эта мысль являлась основополагающей в том труде, над которым Шамрин работал последние два года.  Эта  была  его  заветная  тайна,  которую  он страстно мечтал однажды сделать известной всем.

     Но хотя воззрения настоятеля не вызывали у Шамрина полного   согласия, он не  мог не восхищаться тем,  как глубока и как искренне его вера. Не то, что у него были какие-то сомнения, вовсе нет, но он отдавал себе отчет,  что верил по- другому. Ему нужны были аргументы, тезисы, он пытался понять логику как излагаемых событий,  так  и  поступков героев Библии. Не раз он ловил себя на том, что не одобряет их, что не согласен с высказываемыми  ими  мыслями.  Иногда  это  вызывало  такой страх, что бросало то в жар,  то в холод. Но машина сомнений работала автономно от него, и он не был в состоянии остановить ее ход, нажав на торомза. Они либо отсутствовали, либо располагались в недоступном ему месте. Правда это нисколько не  ослабляло его личной  веры,  но делала ее путь более извилистым и тернистым. Он завидовал прямоте отца Афанасия, но понимал, что ему никогда не обрести ее.

     Дежуривший на входе монах без слов пропустил  его  на  территорию монастыря. Здесь  все знали Шамрина в лицо. Прежде чем направиться к настоятелю, он  вошел во внутрь храма,  купил у служителя свечку и поставил возле своей любимой иконы Божьей матери.

     Икона была древней, она считалась чудотворной и находилась  тут почти со времен основания монастыря. Ей удалось пережить сокрушающий все вал атеизма благодаря тому, что один из монахов успел спрятать святыню. Умирая, он поведал своему знакомому  о спасенной им реликвии, тот в последние минуты своей жизни поступил точно так же.  Так,  словно передавая эстафету от одного к другому,  сведения о тайнике, где хранилсь древняя доска, переходили по цепочке до тех пор, пока  скрывать их отпала необходимость. Вот тогда икона снова при огромном стечение верующих торжественно была водружена на  свое прежнее законное место.

     Шамрин присутствовал  при  этом  великом событии и прекрасно помнил то огромное волнение, которым было охвачено все его существо.  Словно не изображение Божьей  матери, а она сама явилась в тот день в  полуразрушенный и чудом воскресающий к жизни храм.

     Вдоволь и с наслаждением помолившись, он направился к отцу Афанасию. Он не случайно пришел сегодня именно к нему,  так как  подсознательно  чувствовал, что  нуждается в укрепление своей воли перед тяжелой битвой.

     В монастыре шло большое строительство и почти весь день настоятеля был посвящен хозяйственным делам. Шамрин вошел в небольшой одноэтажный домик, в котором располагалось пристанище старца. Здесь находились  его и спальня, и кабинет.

     Отец Афанасий разговаривал с подрядчиком.  Причем,  делал это так уверенно, с таким знанием дела, будто всю жизнь проработал прорабом на стройке. Но Шамрин знал, что большая ее часть прошла в служении Богу и протекала в разных, преимущественно отдаленных,  монастырях.

     Шамрин сел в сторонке и стал слушать. Он знал, что пока отец Афанасий не закончит свое дело, то даже не обратит на него свой взор. Он никогда не отвлекался ни на что постороннее и одинаково сосредоточенно занимался строительными проектами и исполнял обязанности священника во время службы в храме.

     Прошло не  меньше  получаса, прежде чем отец Афанасий и подрядчик закончили свои дела. Он ушел,  и они остались вдвоем.

     Шамрин подошел к отцу настоятелю  и смиренно поцеловал руку.

     - Благословите, - попросил он.

     Отец Афанасий его перекрестил.

     Лицо настоятеля как нельзя зримо выражало его суровый и непреклонный  нрав. Прямой нос,  на который он надевал, когда читал, очки, густые кусты, сходящих на переносице бровей, пристально смотрящие темные глаза, несмотря на возраст, туго обтягивающая кожа скулы.  Последнее придавало ему отдаленное сходство с инквизиторами, по крайней мере именно такими изображались они на иллюстрациях во многих  книгах.

     Отец Афанасий  никогда не начинал первым разговора.  Он мог ждать сколько угодно, когда его собеседник заговорит.  Шамрину порой  казалось, что  выдержка и терпение у него столь же безграничные и необъятные, как Вселенная. Впрочем,  речь скорей шла даже не о выдержке и терпение, а о том, что этому человеку некуда было торопиться. Он как бы всегда находиося в том месте, в котором хотел быть и делал то дело, которое хотел делать.

     - Я хотел бы с вами посоветоваться, - начал беседу Шамрин.

     Отец Афанасий внимательно посмотрел на него и слегка кивнул головой.

     - У нас появился новый преподаватель, его фамилия Разлогов.

     - Я знаю о нем, - отозвался настоятель.

     Шамрин не мог скрыть своего изумления.

     - Вы знакомы?

     - Нет, но я кое что читал из его писаний.

     Этого Шамрин никак не ожидал, он вообще за все время их знакомства ни разу не видел настоятеля  с книгой или журналом. Не считая, разумеется,  священного писания.

     - Тогда вы должны понимать, сколь опасен для церкви этот человек. Он  отрицает всего то, что составляет суть нашей  веры. А  молодежь всегда падка на такие речи,  им нравится чувствовать себя независимыми от всего на свете, нравится, когда сокрушают авторитеты.  Мне ли говорить вам,  к чему  это в конце  концов приводит.

     Отец Афанасий молчал,  по выражению его лицо было невозможно  понять, о чем он думает. Да и думает ли вообще.

     Шамрин почувствовал некоторую растерянность.  Он предполагал, что их разговор будет протекать совсем по другому руслу. Молчание же отца Афанасия почему-то настораживало его, в нем чудилось несогласие с ним.

      - Я не вижу никакой опасности, - вдруг спокойно произнес настоятель. - Он верит в Бога.

     - Но позвольте,  отец Афанасий, его вера ничего не имеет общего с нашей верой.  Более того, его и наша вера несовместимы! Он ненавидит нашу церковь. Он говорит,  что она порождение не Бога, а дьявола. Вы читали его книгу: "Свобода от свободы"?

     - Читал.  И сожалею,  что там присутствуют нападки на нашу церковь.

     - Я не совсем понимаю ваши слова, что означает, "я сожалею"? Разве он не является нашим врагом.

     - Христос завещал не иметь врагов. И у меня нет врагов. И никто не может быть моим врагом.

     - Даже тот, кто пожелает вашей смерти?

     - И он в том числе. Нет никакой разницы.

     - Но всепрощение не может быть безграничным, иначе оно оборачивается гибелью всепрощающего.

     - Но разве тебе неизвестен Его призыв: любить врагов своих.

     - Да, конечно, но...

     - Когда-то я много размышлял над словами Спасителя.  я  долго  не мог понять,  почему он призывает нас любить врагов своих, хотя они несут нам смерть.  И когда понял смысл его призыва, то почувствовал ни с чем не сравнимое блаженство. Там, откуда Он пришел, там, куда мы все уйдем, мы все едины. Там наше общее семя,  из которого мы все произрастаем. Ненавидя другого, ты ненавидишь самого себя, убивая другого, ты убиваешь самого себя. И в этой книги я нашел туже мысль,  к которой пришел однажды.  И тогда я понял, что этот человек не может быть моим врагом. Если мы оба прониклись  одной мыслью,   это  означает, что  наши души находятся рядом. И кто знает, может быть, после смерти воссоединятся.

     Шамрин молчал,  ошеломленный услышанным,  он  не находил даже   слов  чтобы что-либо  сказать или возразить.  Ничего подобного он не ожидал от настоятеля. То, что говорит отец Афанасий, никак не вписывается в учение, это самая настоящая ересь.

     - Позвольте вас спросить,  отец Афанасий и пусть вас не изумит  и не обидит мой вопрос:  верите ли вы в Господа нашего Иисуса Христа?

     - Верю и никогда не сомневался в своей вере.

     - Но тогда как расценить ваши слова?

     - Не знаю,  я говорю то, что чувствую. А мои чувства определяются Им. Значит, они Ему угодны, значит они истинны.

     Вот значит какого себе союзника обрел Разлогов, думал Шамрин.  Значит,  этот философ даже еще опасней, чем он предполагал.

     Ему захотелось  немедленно  покинуть монастырь,  расстаться с его настоятелем и по возможности больше сюда не  приходить.  Конечно,  для него это существенная потеря, до сего момента отец Афанасий был хорошим для него наставником.  Но это все же к лучшему,  что  он узнал о том, что настоятель не его  союзник  на том этапе,  когда борьба с Разлоговым по сути дела и не началась. Придется поискать других соратников. Зато есть и  положительное во всей этой истории,  он воочию убедился,  что Разлогов даже еще опасней, чем он предполагал. Если уж пала такая твердыня, как отец Афанасий, значит, он, Шамрин,  не ошибся в своих тревожных предчувствиях.