Сыскарь из Тридевятого царства

Встреча с Соловьём Разбойником

Так, за разговорами въехали в густой Дикий лес. По бокам дороги шумят вершинами вековые ели. Их кроны высоко над головами так и колышутся. Впереди ехавшие телеги, попав в Дикий лес, поневоле замедлили ход. Путники опасливо оглядывались по сторонам. Они не торопили лошадей, а те тоже почувствовали что-то недоброе, затаившееся в лесу, и настороженно пряли ушами. Им явно было не по себе. Печь вынужденно сбавила ход. Ибо дорога в лесу была очень узкая. Даже не узкая, а узенькая. Только одной телеге кое-как по ней и можно было проехать. Даже пеший путник не мог обойти телегу, не ободрав своих порток в густых придорожных кустах шиповника.

Внезапно впереди раздался такой оглушительный свист, что у Ивана даже уши заложило. Но, несмотря на это, он только потряс головой да лениво зевнул. Деревья же в Диком лесу закачались как при очень сильном ветре. У Кота-Баюна шерсть дыбом поднялась, и он недовольно фыркнул:

— Соловья-Разбойника нам только сейчас не хватало, а так хорошо и мирно ехали! Сушёное мясцо себе кушали, и на тебе! Приехали!

Ехавшие впереди телеги разом резко остановились. Народ с них так и повалился от такого душераздирающего свиста прямо на землю под защиту телег. Они бы и безо всякого свиста, если бы только узнали, что где-то там, впереди, Соловей-Разбойник, тут же от страха так и попадали бы на землю. Уж больно недобрый слух про этого разбойника ходил. Баяли, будто бы если з****й захочет, то засвистит так, что кровь в жилах от страха и у человека, и у зверя застынет. Да упадёт тогда тот человек или зверь замертво. А захочет Соловей-Разбойник, то и закипит у его жертвы в жилах вся кровь. Вот такие страсти народ сказывал про чудище лесное. Только один Иван лежал себе спокойно на печи да бока свои грел. Лень ему было вскакивать с печи по всякому поводу.

Внезапно перед Иваном-Дураком зашевелились кусты, и из них вышел какой-то одноглазый человечек. Совсем небольшого росточку. Левый глаз перевязан чёрной тряпкой, а волосы жирные, всклоченные, будто бы по ним Мамай прошёл со всей своей конницей. Человечек недобро покосился на привольно лежащего на печи Ивана и проворчал:

— Ты хто такой? Никакого уважения к авторитетам у нонешней молодёжи уже нет и в помине! А ну немедля встать, когда перед тобой сам Соловей-Разбойник собственной личностью стоит!

Иван удивлённо посмотрел на человечка с покрасневшим и вздувшимся от злобы лицом. Его выпучившийся единственный глаз чуть ли не вылезал из орбиты. В злобном человечке даже аршина, и того в росте не было. «Не врёт ли это чудо-юдо, будто бы он и есть тот самый злой и страшный повелитель здешних лесов?» — лениво зевая, подумал Иван и спросил:

— Ты, что ли, Соловей-Разбойник?

Соловей-Разбойник от такой невиданной наглости даже на время дар речи потерял. А Иван-Дурак не будь дураком, не поленился, спрыгнул с печи и сграбастал себе под мышку страшилище лесное. Тот разом пришёл в себя. Попытался вырваться, да не тут-то было. Иван же не только на печи лежал да калачи жевал. Он и бабе с дедом по их просьбам по хозяйству помогал. Когда, к примеру, сила настоящая, мужицкая нужна была. Работал и с косой, и с пилой, и с плугом, а когда и с молотом за кузнеца. Так что силищи у него хватало на десятерых крепких мужиков, но почём зря он ею не имел привычки бахвалиться. Иван лишь трохи ленив был, да больно тёплую печь с детства любил. Крепенько прижал он злодея. Вот и не получилось у душегуба на свободу вырваться. Тогда Соловей-Разбойник так засвистел от обиды, что у крестьян да лошадей кровь от страха застыла. Кот-Баюн лишь спину дугой выгнул да зло зашипел на голосистого аспида:

— Ванюша, заткни этому паршивую пасть чем-нибудь, а то я за себя не ручаюсь! Морду лица супостату всю исцарапаю в клочья! И так страшный, а тогда сам на себя в зеркало будет бояться смотреть!

Иван, недолго думая, сорвал с Соловья-Разбойника его длинную рубаху. Разорвал пополам и сделал из одной половины кляп, а из другой надумал сделать суровую пелёнку для недомерка. Вмиг наступила тишина. г***й Соловей-Разбойник от стыда за свои обнажённые телеса, на которые вовсю глазел народ из-под телег, покраснел ещё больше. Такой наглости он никак не ожидал. Оттого не мог ни свистнуть, ни сказать чего. Иван окинул тщедушные телеса взглядом и ещё больше удивился, что такого недомерка все так боялись. Соловей-Разбойник стал приходить в себя. Было уже разинул рот, дабы погромче засвистеть, но ловкий Иван быстренько приноровился и воткнул в широко разинутый рот знатный кусок давно не стиранной рубахи. Затем, недолго думая, Иван тут же запеленал лесному чудищу руки и ноги. Изумлённому Соловью-Разбойнику оставалось только глупо хлопать единственным глазом.

— Вот так-то оно лучшее будет! — с довольным видом произнёс Иван-Дурак.

Ещё раз критично осмотрел чудище и из остатков рубахи сделал ему набедренную повязку. Затем, словно полено какое-то, забросил Соловья-Разбойника в Печь. Кинул туда, куда котлы с варевом ставят. Теперь из Печи вместо свиста раздавалось только невнятное пыхтение. Крестьяне видели, как Иван расправился с Соловьём-Разбойником, и стали осторожно вылезать: кто из кустов, а кто из-под телег. Лошади ещё время от времени вздрагивали от только что пережитого ужаса да опасливо косились на Печь, из которой раздавались невнятные звуки. Самые смелые путники подходили к Ивану-Дураку, который с важным видом восседал на печи. Люди кланялись своему спасителю, благодарили за убережённое добро и жизни, а тот лишь скромно кивал им в ответ.

Наконец, движение по лесной дороге возобновилось. Телеги вновь поплелись в сторону Града-столицы. Но, как только караван гужевого транспорта выехал из леса и дорога стала шире, Печь сама стала ловко обгонять телеги и, ревя трубой, словно старый речной пароход, помчалась по направлению к городу. Иван-Дурак на пару с Котом-Баюном снова беззаботно завалился на Печи да кемарил вполглаза, а Соловей-Разбойник на резких поворотах катался в горне Печи, стукался головой и другими местами о кирпичную кладку и мысленно чертыхался. Кляп во рту не давал ему выразить свои ощущения вслух. Тут снова резкий поворот, и крепко-накрепко связанный, словно бревно, Соловушка вновь со всего размаху ударился здоровым глазом об угол печи. Нечасто в его жизни с ним обходились с такой наглостью и бессердечием. Синяк же под глазом будет!

Как-то давным-давно Илья Муромец хорошенько побил Соловья-Разбойника. Так это было так давно, что уже и быльём поросло. Стариков, которые помнят про те давние дни, Старый Лодочник давно перевёз через Реку Жизни на Другой Берег. Вместе с ушедшими свидетелей былой мощи государства народная память о том времени с каждым годом слабеет и слабеет, а молодёжь даже не верит, что были когда-то Былинные Герои. Они даже Илью Муромца не все признают, да и про Битвы Славные и Победы Великие не ведают. Новая власть велела вычеркнуть из памяти народа старых героев. Песни величавые в их честь не петь. Сейчас новые в чести — те, у кого денег поболее будет, да связи крепкие во власти имеются. Не нужны более Герои-Воины. Не Удалью Молодецкою, да Храбростью Безмерною в боях за Родину проявленною, а каменьями-изумрудами да златом, что награбили у народа, новые «герои» бахвалятся. У кого этого добра больше, тому уважение да почёт. А бедный народ нищебродами кличут, да лохами оборванцами.

Вскоре за полями, за долами показались высокие городские стены, а за ними — крыши домов жителей Град-столицы. У ворот дежурная смена богатырей под командой дядьки Черномора — начальника милицейской стражи. А вот и сами городские ворота. Печь нагло подрезала телегу зазевавшегося крестьянина, который уже было намеревался первым въехать в город. Но перед самым его носом резко остановилась. Лошадь резко дёрнулась, испуганно заржала и чуть ли не встала на дыбы. Крестьянин кубарем скатился с телеги. Но тут же резво вскочил на ноги и обиженно закричал на Ивана-Дурака. Но что с него возьмёшь? Дурак — он и есть дурак. Так рассудил крестьянин, а Иван продолжал лежать на печи, ожидая, когда стражники дадут добро и впустят его в город.

— Куда без очереди прёшь, бестолочь деревенская?! — гаркнул на Ивана-Дурака богатырь-стражник.

Иван лишь с равнодушным видом пожал плечами. Мол, не его это дело — на глупые вопросы отвечать. Чуть приподнялся и потребовал к себе начальника милицейской стражи.

— Это с какого такого перепуга я к тебе самого начальника милиции, славного дядьку Черномора звать буду? Тебя в темницу надо определить за нарушение правил движения транспортного средства и очерёдности пересечения границы города!

— Давай, друг, не теряй понапрасну время, а беги скорее за своим начальником! Не то Соловья-Разбойника из своей Печи достану да на свободу отпущу! — обиженно произнёс Иван-Дурак.

Стражники уж было хотели рассмеяться на ловкую шутку Ивана-Дурака, но приумолкли. Ибо тот для пущей убедительности вытащил за ноги из Печи злобно зыркающего лесного бандита и предъявил богатырю. Соловей-Разбойник по привычке хотел засвистеть, чтобы у всех кровь в жилах от страха застыла, но вспомнил, что рот у него заткнут кляпом да и сам он в голом, непотребном виде. Обиженно оглянулся на Ивана-Дурака, сделался красным как рак и запыхтел, пытаясь выплюнуть изо рта кляп. Но не тут-то было. Иван основательно законопатил обрывком грязной рубахи его паскудный рот. Крестьянин, оказавшийся перед городскими воротами первым, узнал в запелёнатом недомерке Соловья-Разбойника и от страха забрался под телегу. Стражник же округлил глаза, но не от ужаса, а больше от удивления. Он оглянулся на приутихших товарищей и уважительно козырнул Ивану-Дураку, да побежал за начальником.

Вскоре своей собственной персоной появился начальник царской милиции дядька Черномор. Подошёл к Ивану и почти по-свойски поздоровался за руку. Осмотрел со всех сторон покрасневшего от злости Соловья-Разбойника. Удивлённо поцокал языком.

— И впрямь, он самый, родимый! — обрадовался дядька Черномор и уважительно похлопал по плечу Ивана-Дурака. — Сколько же этот негодяй людей обобрал да покалечил! Как же тебе, добрый молодец, удалось схватить этого бандита с большой дороги?

— Да ничего особенного! — поскромничал Иван. — Ехал себе по Дикому лесу, а это злое чудище вдруг как налетит, да как засвистит. Люди перепугались. Мне стало их жалко. Ну, вот и пришлось ему кляп в рот воткнуть. Больно уж шумный он оказался, да и коту моему сильно не нравится, когда громко шумят!

— Вот оно как! — рассмеялся дядька Черномор и ткнул пальцем в сторону чёрного, как ночь, кота. — Котику, видите ли, не нравится, как Соловей-Разбойник шумит!

— А тыкать пальцем в живое существо некультурно, товарищ начальник милиции! — назидательно промурлыкал Кот-Бают.

Дядька Черномор удивлённо приподнял брови. Оглянулся на собравшихся вокруг печи богатырей-стражников. Те добродушно рассмеялись и с уважением посмотрели на желтоглазого кота.

— Наш человек Иван, коли такая умная зверюга при нём находится! — отсмеявшись, сказал кто-то из богатырей. — А Кот действительно молодец. За словом в карман не лезет. Хотя какие могут быть карманы у котов?

Собравшиеся у городских ворот стражники вновь рассмеялись, а дядька Черномор спросил:

— А что, Иван, действительно, иди ко мне сыскарём?! После пропажи Емели у меня должность свободная есть, а сотрудника как раз нет!

Иван-Дурак оглядел собравшихся подле своего начальника богатырей в красивых, блестящих доспехах. Потом посмотрел на свою старенькую домотканую косоворотку да на стоптанные сапоги и горестно вздохнул:

— Мне к царю бы надо!

— А для чего это тебе к царю надо, ежели это, конечно, не секрет? — всё так же добродушно улыбаясь, спросил дядька Черномор.

— От Кащея проклятущего нам с дедом и бабой в деревне уже никакого житья нет! Огородил з****й наш участок со всех сторон, да так, что и света солнца уже не видать! Скоро в Дикий лес нас всех выселит! Мы одни от большой деревни остались. Нашей корове Пеструшке пастись негде! К пастбищу не пройти. Кругом забор. Даже речку, и ту кащеевы строители загадили!

Смех среди богатырей от таких речей смолк. Все посмотрели на изменившегося лицом начальника царской милиции.

— Эка ты хватил, Ванюша! На самого губернатора срамные слова глаголешь! А не боишься?

— Каво?

— Кащея, который теперь и мэром, и губернатором стал, то бишь главой города и всей его округи, если по-нашему, по-простому.

— А мне всё равно, куда этот Кащей-пройдоха сумел пролезть! Мне не мэр и не губернатор нужен, а Справедливость! — с задором ответил Иван-Дурак.

— Справедливость-то, она всем нужна! — глядя в землю, со вздохом ответил начальник царской милиции. — Да вот где она, эта Справедливость? Теперь у нас вместо неё демократия! Будь она неладна!

— А что это такое — демократия?

— Слово это такое. Не нашенское, заморское! Кащей его, пока был в гостях у своего брата в германских землях, выучил. Да оттуда и притащил его к нам. А означает оно вроде как «власть народа».

— Так это вроде и хорошо, когда власть у народа имеется! — обрадовался Иван-Дурак.

— Может, оно и так, только, насколько я теперь понял, власть народа и демократия по-кащеевски — это не совсем одно и то же! Когда у нас были выборы нового главы города, тьфу ты, мэра, то Кащей пообещал народу кучу всего хорошего. Говорил, что жить они будут лучше, чем при Царе-Батюшке. И что у каждого жителя Града-столицы будет свой счёт в банке.

— В каком таком банке и что за счёт?

— Банк — это дом такой, куда все, кто того желает, своё злато-серебро несут. Только вот сомнения у меня есть, получат ли они потом своё добро обратно? А счёт — это номер полки, на которой должно твоё, Иван, злато-серебро в этом самом банке храниться.

— Так у меня и нет никакого злата-серебра! Так что мне эта банка совсем без надобности! — пожал плечами Иван-Дурак.

— У народа этого злата-серебра тоже отродясь не было, а сейчас и подавно нет. Да у кого и было, то и эти крохи в той самой банке инфляция съела! — усмехнулся глава царской милиции.

— Кто съел? — не понял Иван.

— Зверь, оказывается, есть такой невидимый, который у простого народа съедает всё его злато-серебро, а всяким кащеям его же и раздаёт. Костлявый с его дружками только богатеет, пока наш народ беднеет.

— Но это же несправедливо! — возмутился Иван-Дурак.

— Справедливо — несправедливо, а народ сам купился на эту самую «демократию» по-кащеевски да на обещанный большой счёт в банке! Обрадовались, значит, люди. Даже не прочитали до конца условия договора с Кащеем, который он со своими адвокатами прописал маленькими буковками. А кто из народа у нас договора читает? Подписал, значит, народ этот самый договор с Кащеем Бессмертным на времена вечные, а думали, что мэра всего на год-другой выбирают. Не понравится — скинут. Можно сказать, что махнули не глядя Царя на Кащея, а Справедливость на следующий день куда-то и пропала. Можешь судиться с Кащеем, но его адвокаты тебя без последних штанов оставят!

Дядька Черномор умолк, а Иван-Дурак задумался крепко. Вспомнил, как к нему кащеевы адвокаты приходили, но тогда он сумел с ними справиться. Как будет в следующий раз, он не знал. Наверное, целую минуту Иван молчал и думал, но потом стукнул себя кулаком по колену и пробасил:

— К Царю-Батюшке и Кащею я своим деду и бабке обещал съездить и поговорить с ними! Где-то да должна же быть Справедливость! Вот кто её украл, тот пусть и возвращает её людям!

— Ладно, Богатырь! Это мы ещё посмотрим, что у тебя получится. Стражник проводит тебя до царского дворца. А поговоришь с Царём-Батюшкой — приходи ко мне. Посидим с тобой рядком да поговорим ладком! Чай попьём, за жизнь поспорим! Больно уж ты мне приглянулся, Иван! А за Соловья-Разбойника спасибо тебе от всей милиции. Мы его тоже пытались отловить, но больно уж хитрый и изворотливый гад оказался. Но, как видно, и на него проруха нашлась! Я его пока в темницу определю. Пусть посидит там да подумает, за что сидит и что творил. А вот к Кащею я тебе ездить не советую!

— А почему?

— Боюсь, что пропадёшь ты со своей простотой, как наш Емеля, а мне новый сыскарь позарез нужон! Расплодилась в городе всякая нечисть, а бороться с ней людей не хватает. Особливо честных!

— Это мы ещё посмотрим, кто у нас пропадёт! — нахмурил брови Иван-Дурак.