Ужас русского инока

Глава 10

[10]

Женщина на другом конце провода звалась Леной. Я старательно воспроизвёл веленное, а именно неясную мне фразу про поклон и конверт. Странно звучала эта фраза, но я предпочёл не задумываться. Свойство христианина — доверие, а постоянные сомнения и подозрения оставим чёртовым язычникам.

Лена вроде бы слегка удивилась моему звонку, но меж тем мы быстро договорились на семь часов вечера.

Отец келарь, по счастью, в воскресенье вечером собирался в Рославль на своём грузовичке (в штате монастыря было два автомобиля, этот самый «УАЗ-Фермер» с четырьмя пассажирскими сиденьями и машина отца настоятеля), я ехал с ним, а домой рассчитывал успеть на последний автобус.

Женщина жила в самом центре города, на улице 1917 года. Я явился минут на десять раньше нужного времени. Лена открыла мне сама и, отступив вглубь, иронически улыбнулась, оглядывая меня с головы до ног. (Я надел поверх рясы епитрахиль, потому что на исповедь же ехал. Конечно, и клобук тоже.) Сама она, дама за тридцать, была в зелёной футболке и серых обтягивающих штанишках до середины икры, в которых, наверное, позволительно совершать утренние пробежки в парке, но едва ли очень прилично принимать гостей (если только не близкую подругу), тем более незнакомого клирика. Все эти вещи были ей на размер меньше, чем нужно, будто она носила их последние лет семь и за это время раздалась вширь. Так, думаю, и было. На голове в светлых волосах оказались бигуди, по одному с каждой стороны. Эти бигуди мне увиделись вершиной неприличия и оскорбительности. Я сдержался, впрочем, только поджал губы. Лена тоже хотела мне что-то сказать, но тоже ничего не сказала, лишь посторонилась, пуская внутрь.

— Тапочки берите... Чаю или сразу... к делу?

— Я бы предпочёл сразу к делу, — сухо ответил я. («Как же она такая вот будет исповедоваться? — мучила меня мысль. — Может, хоть бигуди снимет? Сказать ей? Как будто неудобно. А ронять таинство в грязь таким отношением разве удобно?»)

— За мной идите, — пригласила меня женщина.

Мы прошли в комнату, оказавшуюся почему-то спальней. Женщина присела на кровать и будничным движением начала стягивать с себя майку.

Поистине, эти записки нужно было бы назвать не «Ужас русского инока», а «Ужасы русского инока», с ударением на множественное число, и из многих мой тогдашний ужас был не самым малым.

— Что вы делаете?! — завопил я дурным голосом.

Лена так поразилась, что даже замерла. Затем вновь приспустила футболку, глядя на меня во все глаза.

— Что вы кричите? Вас, что... не предупредили?

— О чём — предупредили?

Она смотрела на меня в упор и вдруг рассмеялась, фыркая в кулачок:

— Нет, вы правда не знали? То-то я смотрю, что вы в облачении... Вообще-то всех ваших предупреждают.

— Наших? — тупо переспросил я. — А... много наших?

— Два монастыря, и ещё... разные, кто сам от себя ходит.

Я поискал глазами стул, нашёл его, пододвинул к себе и сел. Лена не проявляла ни тени смущения.

— Меня действительно никто не предупредил, — сказал я устало. — И что это вообще за бред такой? Поверить не могу. Не укладывается в голове. Два монастыря...

Я глянул на неё: она хмурила брови. Мы снова уставились друг другу в глаза.

— Вы на меня смотрите как на... вавилонскую блудницу какую-то! — вдруг рассердилась Лена. К чести её скажу, что в этот момент она наконец покраснела, причём по-настоящему, густо. Продолжая говорить, она вынула из волос бигуди. — А ведь я верующий человек, между прочим! Я вам больше скажу! Я церковнослужитель!

Я так и рот распахнул.

— Церковнослужитель? — наконец, обрёл я дар речи. — Вы... на клиросе, что ли, поёте?

— На каком ещё клыросе, нет! — Она встряхнула волосами. — Вот э-т-и-м вот и служу. Два монастыря, это самое...

— ...Окормляете, — иронично помог я ей со словом.

— Окормляю, — согласилась женщина, впрочем, краснея всё больше. — И про деньги мне не надо! За отпевание тоже деньги берут!

— Да я разве вас упрекнул?

— Нет, а смотреть так не надо!

— Послушайте, Лена... Вы слово «блуд» слыхали когда-нибудь?

— Не надо мне про блуд, слышите! — она всерьёз начинала сердиться. — Блуд — это вообще про другое. А это не блуд!

— Что же?

— Что? — она вдруг успокоилась, усмехнулась. Глянула на меня искоса. — Это-то? Пар выпустить.

Нет, вы на самом деле не понимаете, насколько это важно, батюшка? — настойчиво продолжила она, видя, что я ничего не отвечаю.

— Пар-то выпустить?

— Да! Я вам про церковнослужителя не шучу. Я же всё понимаю, всё! Если лично у вас раньше не было потребности, так не надо превозноситься над другими! Человек ко мне придёт, выпустит пар, раз в год, может быть...

— И что?

— И не думает! Не представляет! Сосредотачивается на своём! А я на своём. Вы вот как ко мне приехали? Кто вас надоумил?

— Мне отец Александр дал послушание.

— Видите! — разулыбалась она. — Послушание! Послушание, говорят вам!

— Так это же обман...

— Что обман?

— Меня на исповедь посылали.

— Про исповедь — да, а про послушание — не обман. Да и даже про исповедь — не обман. Это так... фигура речи. Когда девушка говорит: «Я пойду попудрить носик», все же понимают, куда она идёт. А вы ведь не мальчик! Отец Александр, значит, разглядел, что вам того... нужно.

— Как это он так сумел разглядеть? — усмехнулся я.

— Так и разглядел, — просто объяснила женщина. — Он мне звонил и рассказал, что вам черти снятся.

— А что, после... не будут сниться?

— Конечно, не будут! — поразилась Лена. — Алкоголь ещё помогает. Только это некрасиво. Пьяным ходить — фу! Водка — это просто жидкость, химия. А я человек, православная женщина. Ну что, батюшка? — она чуть откинулась, опираясь на локти, губы её дрогнули в улыбке. — Будем послушание исполнять?

— Нет, я...

— А вы не спешите, не спешите! Когда ещё случай будет? Хотите, я отцу Александру скажу, что не было ничего? И конверта не возьму. Хотите?

Я хотел было ответить, но прикусил язык и задумался. В одном, как минимум, эта Лена была права: женщина или алкоголь — это ведь действительно способы воспрепятствовать, хотя бы временно, восприятию мистического. Значит, сколько-то времени можно будет не опасаться дурных снов и наваждений. Правда, тот ещё способ... Но, может быть, зря я собрался бросать камень в собратьев, тем более, что бросать камни в других — вообще последнее дело? И ещё — желание, которое так трудно избыть, а случай и в самом деле редкий...

Я думал, а женщина глядела на меня с ожиданием. Додумать до конца я не успел: зазвонил мой телефон.

— Я слушаю, — сдержанно сказал я, уже зная, что на другом конце — Алиса.

— Николай Степанович, простите меня, но мне необходимо Вас видеть, срочно! — тревожно зазвенел в трубке её голосок. — Вы в Рославле?

— Да, но... («Какое «но»? — возмутилась моя совесть. — Какое тут ещё может быть “но”?»)

— Прошу Вас! Я у Вечного огня...

— Хорошо, — согласился я. — Там и стойте. — И, подняв глаза на хозяйку, пояснил: — Мне нужно идти.

Та невозмутимо пожала плечами:

— Пожалуйста, конечно. — Уже в коридоре я кое-как затолкал епитрахиль под рясу, а она вышла меня проводить и наблюдала за мной насмешливыми глазами, держа губы полуоткрытыми. Наконец, сложила этими губами:

— У вас вон и без меня нашлась... утешительница. Только что же вы, батюшка, отцу наместнику голову морочили? Нехорошо...

Я хотел ответить чем-нибудь злым, но сдержался и только буркнул:

— Всего доброго.

— Ага! — отозвалась Лена. — И вам того же, отец Никодим.