Женщины живут вдали от мужчин. Младенцы делают племя слабым, мешают
кочевать, выдают местоположение.
– Не знаю, чье это.
– Лжешь! По глазам твоим страшным вижу, что лжешь.
Сгреб Бабу огромными ручищами, приподнял и тряхнул.
– Вырву тебе гортань и оставлю истекать кровью!
– Не тронь Бабуууууу! Не тронь!
Рон бросился на Черного Волка с кулаками, впился зубами ему в бедро, а
потом дико заверещал, когда тот сцапал его за длинные всклокоченные волосы и
вздернул вверх, удерживая на вытянутой руке. Адски больно… но злость и ярость
сильнее.
– Это что такое? – кивнул на Рона. – Откуда ребенок?
– Нашшш он. Отпусти мальчика.
– Сначала скажи, чья ладанка. Кто носил оберег гайлара? Ты его сделала.
Твой морок внутри.
– Не знаю!
Упрямо заявила Баба.
— Значит, его с собой заберу, пока не вспомнишь!
– Прокляну!
Расхохотался, продолжая держать скулящего мальчишку за волосы.
– Проклясть проклятого? Видно, совсем разум потеряла! Чей пацан? Он не из
ваших!
– Нашшшш! – упрямилась Баба. – Не тронь!
– Заберу с собой. Как вспомнишь чья ладанка – верну оборванца.
Схватил Рона под руку, как паршивого щенка, и потащил на улицу. Мальчишка
брыкался, кусался, орал, но Черный Волк нес его в сторону своего лагеря. Надо
было дать ему сдохнуть, тогда бы он Бабу так не напугал и Рона не утащил. Что,
если поймет… что это мальчик ладанку обронил, что, если не захочет таких, как
он сам, рядом терпеть и уничтожить захочет?
Баба говорила, как раньше убивали гайларов. Выслеживали, нападали
войском. Считали их слугами теней. Что если узнает кто про волка, то убьют, и
даже Сивар не спасет.
– Сила в тебе, Диерон мой. Много силы. А силу все боятся.
– Кто мой отец?
– Такой же волк, как ты.
– А мать?
– Мать… женщина с красными волосами и огненным сердцем.
– И где они?
– Еще не время для знаний. Будет тебе десять лун, и БабА расскажет своему
мальчику… а пока нельзя. Пока молчать надо.
– А ты… разве ты не моя ба?
– Нет… но ты вот здесь, – кулаком себя между грудей ударила, – беречь буду,
пока сама жива.
– А я люблю тебя. Ты самая добрая.
Обнимал ее и голову на колени клал, чтоб волосы его перебирала длинные,
волнистые, белоснежного цвета.
– Сивар никто никогда доброй не называл, и никто не любил.
– Рони любит.
– Знаю… но однажды придет день, когда твой волк решит иначе.
– Никогда не придет! Рони сам умрет, но Бабу обижать не даст!
Смеялась надтреснутым голосом и гладила его, гладила, напевая своим
низким голосом, показывая картинки диковинные, пока глаза его не станут от
морока пьяными, и сон не сморит.
Как теперь там Ба без него? Ничего… волк вернется, даст силы, и Рон сбежит
от страшного человека в маске. А у самого от страха по коже мурашки бегут, и
глаза печет. Вот-вот вода хлынет. Как у маленького.