Скованные цепями.

Глава 2.

— Пожалуйста... Уходи.

— Прости меня, Никки, — с огромным стыдом в глазах, женщина пошагала на выход из комнаты, будто на смертельную казнь, медленно перебирая ногами и довольно мягко закрывая коричневую деревянную дверь.

Эмма, наконец, дала волю собственным эмоциям, которые удавалось скрывать за грустной улыбкой.

Успокоившись, женщина последовала на кухню, где уже находился её муж.

Неприятный мужчина, высокий и крепкий, с недельной щетиной и густыми чёрными волосами. Он смотрел прямо, но был будто агрессивно настроен на разговор, переодически делая обрывистые вдохи перед глотками чёрного кофе.

— Доброе утро, — и голос его звучал как-то грозно и неприятно, будто самого главного надзирателя тюрьмы, которого все ненавидят и желают ему смерти.

— Было бы оно добрым, — устало выдала Эмма, проходя к кувшину полному воды, дабы немного успокоиться и прийти в себя.

— Ты опять разговаривала с Никки? — женщина лишь медленно провернулась, и выпив стакан прохладной жидкости, сказала:

— Она моя дочь, и я должна с ней разговаривать, но не могу. Она меня ненавидит, и я понимаю её. Это я во всем виновата...

— Она неблагодарная соплячка, которой ты преподносишь всё на блюдечке, а она в ответ плюет тебе в душу, — каждая тема для утренних разговоров заранее предсказана. Никки — идеальный вариант для утренней ссоры, почему нет?

— Не смей так говорить! Она моя дочь и твоя падчерица, — Эмма озлобленно ударяет стаканом по светлой столешнице, а на лице проявляется ответная агрессия мужу.

— Она мне никто, неблагодарная дармоедка, которая без тебя — пустое место.

— Тебе с самого утра не хватает скандала?! Хотя бы вечера подожди, и она исчезнет из твоей жизни! И слава Богу! Больше не будет испытывать боль из-за тебя.

— Отлично, от уродов нужно избавляться! — кажется, ему наплевать на то, что девочка всего этажом выше и прекрасно слышит все обвинения и крики.

Да Никки как-то всё равно, ведь слышать это на протяжении многих лет уже не сложно... А даже привычно.

— Энди, заткнись! И без тебя тошно.

***

Как только мать вышла из комнаты, Никки, поворачиваясь в сторону зеркала, посмотрела на собственное отражение.

Слегка опухшие глаза, которые уже не стесняясь выпускают потоки соленых, горьких слёз. В их темных зрачках ведется необъяснимая боль утраты и страданий, которые девочка испытывает ежедневно.

Первая кристально-чистая слеза медленно скатывалась по нежно-молочной коже, падая на холодный пол, который за столь большое время, успел пропитаться ими.

Чёрная расчёска в одно мгновение полетела в стену, громко ударяясь о неё, а потом падая на пол, затем девушка медленно спустилась на колени и начала тихо плакать, будто не хотела, чтобы стены услышали её слёз.

Она чувствовала себя той же маленькой, беспомощной девочкой как и десять лет назад. Просто немного взрослее, возможно, печальней или разочарованней...

Она выпускала все накопившиеся негативные эмоции после утреннего разговора с матерью, иногда поднимая голову, чтобы взглянуть на него. Опору и поддержку, которую им также удалось у неё отнять...

На туалетном столике стояла самая памятная фотография. Никки хранит и бережёт её всем сердцем, ведь это одна из тех вещей, которые так напоминают о нём.

— Папочка... — из уст тихо вырывается слово, потянув за собой целую реплику привычной боли и отчаяния. — Как же мне тяжело без тебя... Я так хочу тебя обнять, но... Не могу...

В такие моменты девушка пыталась вспомнить своё детство. То время, когда она, смеясь, бегала с папой по дому и играла в прятки, её любимую игру. То, как он носил её на руках, постоянно говоря:

— Моя маленькая принцесса...

Да, было невероятно сложно выстроить в своей черепной коробке картинку из приятных воспоминаний, слыша то, как чужой мужик поливает тебя очередной порцией грязи.

— Она неблагодарная дармоедка! — слышно краем уха, но Никки плевать на эту информацию, и без того больно до глубины души.

— А ты больной садист, — подшептывает она, пытаясь пропускать все обидные слова через уши, чтобы вновь ощутить некую связь с отцом, будто проводя тонкую грань между нашим и иным миром.

Никки чувствует приятную теплоту в области плечей, затем в щеке как будто кто-то водил по ней своей мягкой, тёплой ладошкой.

И через несколько секунд вдохнув на полные лёгкие, она больше не чувствовала тепло, но на душе было более менее спокойно.

Встав с пола и немного отряхнув колени от невидимых частичек пыли, Никки лениво пошагала к огромному чёрному шкафу с одеждой и прочими безделушками. У всех подростков есть такие разные памятные вещи, которые по сути не нужны, но и выбрасывать не хочется.

Быстро напялив на себя любимое серое худи, Никки, завалившись на ещё не заправленную, утреннюю кровать, схватила рядом лежащий ноутбук, экран которого в мгновение засветился неприятным белым светом.

В недавней переписке с тётей Элизабет появилось оповещение о новом сообщении. Не теряя время на раздумья, девушка открыла вкладку и смогла прочесть сообщение:

Тётя Элизабет:

— Доброе утро, солнышко! Я надеюсь, что ты готова к переезду к своей тётушке, так ведь? Я очень сильно скучаю по тебе.

Читая сообщение от тёти, на лице Никки начала проявляться такая милая улыбка. Она была ей к лицу намного больше, чем угрюмая гримаса.

Тоненькие пальцы быстро застучали по клавиатуре, набирая ответное сообщение:

Никки:

— Привет, тётушка! Ты не представляешь, как я по тебе соскучилась и хочу увидеть. Мне осталось только собрать вещи, и я практически у тебя. Не терпится уехать из этого дома.

Ответ долго не заставил себя ждать:

Тётя Элизабет:

— Отлично! Тогда мигом собирай вещи и ко мне. Ты давно не приезжала, столько всего изменилось за это время. Ну ничего, я тебе обо всем расскажу. Устроим с тобой вечер «девичьих-сплетен» и будем говорить обо всем интересном.

Никки:

Супер, хорошая идея, тёть. Я уверена, что скучно не будет.

Тётя Элизабет:

— Конечно не будет! Тем более у меня для тебя есть небольшой сюрприз. Думаю тебе понравится.

Никки:

— Какой ещё сюрприз?

Тётя Элизабет:

— Да так, небольшая, но приятная безделушка. Кстати, ты точно предупредила Эмму о своём переезде?

Любое напоминание о матери, было неприятным для Никки. По сути это тот человек, который всегда должен быть опорой и поддержкой, но никак не предательницей собственного ребёнка.

Никки:

— Да, она знает об этом. И мне кажется, что это самая счастливая новость для неё. На одну «неблагодарную дармоедку» станет меньше.

Тётя Элизабет:

— Никки, не говори так. Как-никак, но она любит тебя.

Улыбка полностью сползла с её лица, но взамен проявилась безэмоциональная грусть.

Никки:

— Давай не будем об этом?Я не хочу говорить о ней, неприятно.

Тётя Элизабет:

— Хорошо, прости. Я не подумала. Ладно, ты тогда быстрее собирай вещи и, когда будешь садится на автобус, позвони, чтобы я тебя встретила. Может темно будет, я волнуюсь за тебя.

Никки:

— Конечно, я тогда пойду. Люблю тебя!

Тётя Элизабет:

И я тебя! До встречи!

Просмотрев последнее сообщение тёти, Никки осторожно закрыла экран ноутбука. Лениво поднявшись с кровати, она последовала к кладовке, в которой и находился её огромный чёрный чемодан. Для этого нужно было спуститься на первый этаж.

Девушка решила очень быстро забрать нужную вещь, дабы не столкнуться со столь ненавистной особой, который является её отчимом.

Благо его не было по пути к цели. Доставая из темной, пильной кладовки чемодан, кроме неприятного кашля от крошечной пыли, Никки почувствовала присутствие кого-то сзади, и этот кто-то одарил девушку весьма неприятным взглядом.

— Ты что тут делаешь? — скрестив руки на груди, грозно спросил мужчина, получив в ответ только молчание. — Не расслышала то, что я сказал? — вновь ноль реакции, только усердный поиск нужной вещи.

— Я с тобой разговариваю! Оглохла что ли?!

— А я языка животных не понимаю, общаюсь только человеческим, которого ты, увы, не знаешь, — гордо ответив на вопрос, брюнетка достала чемодан из кладовки, и собиралась вернуться в комнату с чувством исполненного долга, но нет. Уже агрессивно настроенный отчим, ухватился за одну из стальных ручек чемодана, останавливая падчерицу, которая спокойным голосом сказала: — Отпусти.

— Ты что, совсем охренела?! Видимо, забыла, как нужно разговаривать со старшими! Так я тебе напомню! — мужчина перешёл на крик, но хоть и внутри Никки всё горело и пекло от страха, виду она не подавала, оставаясь совершенно спокойной.

— Я сказала отпустить меня, — но тон голоса звучал намного тише. Никки недоброжелательно смотрела на своего ненавистника.

— Ты мне ещё указывать будешь, мелкая тварь? — мужчина с грохотом бросает чемодан в сторону, ведь хрупкая рука Никки да и любой девушки не выдержала бы такой силы. Только теперь ручку чемодана заменяла рука зеленоглазки, за которою он успел ухватиться, сильно надавливая на оставшейся с прошлого «разговора» синяк.

— Отпусти меня! Мне больно! — неприятно скривившись от внезапной боли в руке, Никки пытается вырваться из противных лап этого садиста.

Он демон, который пришёл в этот мир в облике человека с единой задачей — издеваться над Никки. Терпеть его выходки и скотское отношение невозможно, но Никки до последнего сдерживает себя.

Будь на её месте кто-нибудь другой, уже давно бы избавил себя от мучений, только бы не испытывать это чувство боли и страха повседневно.

— Энди! Отпусти её! — в данную секунду из кухни вырывается мать, которая всеми силами пытается оттолкнуть отчима от дочери. У него в глазах играет адское пламя, вся ранее причинённая боль для этой беззащитной девочки, которая является энергетической подпиткой для него и сущей пыткой для Никки. — Немедленно прекрати! Отпусти её!

Всё-таки его хватка ослабевает, и это даёт возможность Никки ловко вырваться из его мерзких лап. На лице уже давно выступили слёзы не от физической боли, а от его прожигающего взгляда, который будто оставлял небольшие ожоги на светло-молочной коже девушки.

— Что, испугалась?! Радуйся, если бы не твоя мать, получила бы больше! — после данной реплики, последовала мерзкая, дьявольская улыбка, которая выискивала с темных зрачках девочки самый лютый страх. Благо только улыбка, а не звонкая пощёчина, заставляющая её чувствовать бешеный жар в щеке.

— Я-я тебя ненавижу! Обоих... Обоих ненавижу! — Никки срывается с места, быстро побежав в свою комнату, где она сможет прийти в себя в одиночку.

Она как маленький зверёк, который до смерти напуган и пытается найти хоть какое-то укрытие, чтобы успокоиться и прийти в себя после неожиданного нападения.

— Никки! Стой! — из уст взволнованной Эммы вырывается дикий крик, видя силуэт дочери, которая в слезах пытается убежать от этой мрази.

— Нет! Отстань от меня! Оставь меня в покое! — застывая на лестнице, женщина слышит громкий хлопок дверью и обессилено садится на деревянную ступеньку, головой опираясь о стену и разочарованно выдыхая задержанный воздух в объёмах легких.

Она надеялась на хоть какую-то поддержку со стороны Энди, но что получает взамен? Ничего кроме агрессивного взгляда, испепеляющего всё на своём пути.

На лакированную деревянную доску падает первая горькая слеза, затем вторая, а доносящейся с верхнего этажа плач собственного ребёнка, заставляет сердце Эммы сжиматься до невозможности и с каждой новой секундой обливаться кровью.

— За что ты так с ней, Энди? — измученно подводя взгляд на мужа, еле слышно выговаривает женщина. — За что ты её так ненавидишь?

— Она не моя дочь, а просто чужая девчонка. Ей не место здесь.

POV Никки

Интересно, как долго обычный человек может терпеть боль?

Не просто чувствовать физическую боль, а самую жестокую, беспощадную — моральную?

Мне кажется, что чувствуя это на протяжении многих лет может послужить для тебя подготовкой к более трудным испытаниям в дальнейшей жизни, в которой будет не лучше, наоборот, тяжелее. Просто сейчас мы совершаем ошибки не по собственной воле, а по собственному незнанию. И чем дольше жизненный путь человека, тем тяжелее выбор.

Этот жизненный путь очень сложная задача, ведь на протяжении него мы довольно часто сталкиваемся с неприятностями, где нас заставляют делать выбор.

Видимо, я заслужила сталкиваться с ними ещё с семи лет, когда впервые увидела собственную мать с чужим мужиком. Самая длинная и сильная боль — это боль, связанная с утратой, утратой близких людей. И именно эта боль заставляет меня холодными зимними вечерами, солнечными летними днями, или даже дождливыми осенними неделями тихо плакать в подушку, в голове копошась в отдельной папочке с самыми ценными воспоминаниями.

Как вы считаете, есть ли на Земле абсолютно счастливые люди? Ответ может быть неоднозначным, ведь если задать его в счастливый день, полон приятных, ярких событий, неожиданный сюрпризов и подарков, большинство из опрашиваемых ответили бы, что они безумно счастливы, и это самое главное для них.

Но попробуйте задать данный вопрос одному и тому же человеку, только в более сложный жизненный период. Его ответ будет кардинально отличаться от предыдущего, а счастливые в прошлом глаза, будут излучать душевную боль.

Также можно сказать и обо мне, ведь когда мне было всего-то семь лет, я считала, что я самая красивая и счастливая девочка на планете. Я считала себя такой, ведь в жизни был тот человек, который постоянно дарил мне это счастье и тепло.

— Папочка...

Я помню, как он называл меня принцессой, самой красивой девочкой на всём белом свете. Как будто это было вчера... Как же мне хочется, чтобы это было по-настоящему!

— Моя принцесса Никки — самая красивая принцесса на всём белом свете!

Моё счастье длилось не столь долго, как бы этого не хотелось. Наивная, глупая малышка Никки не думала, что всего лишь за пару минут это счастье можно просто так отобрать. Я жила в хорошей, счастливой иллюзии того, что это будет длиться вечно.

Нет, я всё-таки не персонаж милой, детской сказки, где в конце тебя приветствует фраза — «И жили они долго и счастливо...» — нет... Жизнь не щадит никого, также как и не пощадила моего отца...

Узнав всё об этой ситуации, можно найти ответ на ещё один вопрос — почему же я ненавижу своих родителей?

Возможно, меня можно посчитать наглым или избалованным подростком, но нет, всё тянется намного дальше.

Я до сих пор помню то, как папа говорил со мной, как он умирал на моих глазах, испытывая ту самую боль, что и я сейчас...

Flashback

Для атмосферы: Zack Hemsey — Vengeance

Холодные капли дождя ударяются о верхний слой земли и человеческой кожи. Ветер, не стесняясь, разгуливает под тонкой тканью осеннего пальто чёрного цвета, а легкая чёрная сетка, кое-как приклеена к шляпе, танцует в безжалостном танце с холодным ветром. Но несмотря на угрюмые тучи, затянувшие всё небо, и сильный дождь, в данном месте почти всегда царит полная тишина.

Жизнь здесь остановилась очень давно, и даже не намерена возвращаться к ранним краскам и счастью.

Ярко-зелёная трава превратилась в грязное болотное растение, маленькие соловьи со страхом улетели прочь, отдавая своё место чёрным, как ночь, коварным воронам, которых с каждым разом всё больше и больше.

Ранее приятно-пахнущий, рыхлый грунт, на века пропитался останками усопших, а стаи диких птиц начали водить свои хороводы над уровнем неба...

Эту гробовую тишину изредка разбавлял громкий, назойливый крик темного пернатого. Он каждые пять минут приземлялся на надгробный камень, на котором высечена надпись в несколько рядов:

— «Сэмюэль Картер

15.03.2010.

Вечная память...»

Но маленькая девочка не обращала на него ни малейшего внимания, она пристально смотрела на фото любимого отца, которого больше не будет рядом. Он не будет служить поддержкой и опорой, не будет называть её «принцесса», не будет читать сказку на ночь и защищать от страшных монстров под её кроватью...

Теперь он часть вечности, занимающей значительную роль в сердце Никки.

— Малышка, нам нужно идти, — неожиданно в раздумья девочки влезает мама, рука которой мягко ложится на её хрупком плече и мигом слетает прочь.

— Не трогай меня. Я буду рядом с папой, — девочка возвращается в своё ранее положение, не сводя глаз с противного ворона, хотя и в его зрачках виднелась капля сожаления и чего-то родного, близкого.

— Никки, нам нужно уходить. Тут холодно, зайка, ты простудишься.

— Хорошо, тогда я буду рядом с папой! Он скучает по мне... — слыша этот крик из уст дочери, у Эммы по всему телу пробегает необъяснимая дрожь, а глаза испуганно смотрят на промокшую до нитки зеленоглазку.

— Энди, забери её, — выговаривает женщина дрожащим голосом, и мужчина как по приказу забрасывает хрупкую девочку на плечо, крепко удерживая её, игнорируя крики и удары маленькими кулачками.

— Отпусти меня! Отпусти! Я хочу быть с папой! Оставьте меня с папой!

— Заткнись! — как только из детских глаз градом полились слёзы, а дикий крик становился ещё громче, сидящий всё это время на надгробном камне ворон, неистово прокричав, сорвался с места, также как и остальные птицы на кладбище, замыкаясь в чёрный круг на фоне серого неба.

— Нет, папа! Папочка! — он слышал её, и чувствовал всю боль на себе...

End of Flashback

Копаться в прошлом я люблю, особенно разбирать или замечать те детали, которые раньше просто не замечала, возможно не понимала.

Каждый день задаюсь одним и тем же вопросом: почему моя мама изменила моему отцу, ведь жила в совершенно счастливом браке? Только потом мою маму будто подменили.

Да и в принципе уже не важно, прошлое не вернуть, как бы сильно я не пыталась. Это очень хитрая загадка, о которой ты можешь вспомнить и понять, что же было сделано не так, дабы не совершать подобных ошибок в настоящем и будущем.

— Как же я от этого устала, — кажется, это единственная фраза, запечатлённая у меня в голове.

Хотя и нельзя назвать меня самой бедной девочкой на всём белом свете. Да, хоть и причин улыбаться у меня мало, но всё же они есть...

У меня есть любимая тётя Элизабет, крыша над головой, возможность учиться, ну а радость для меня далеко не главный пункт в жизни.

Что ж, после всех размышлений на полу, мне стало намного легче на душе, и я даже нашла в себе силы начать собирать вещи к тёте.

Я пыталась забрать с собой всё, увезти от сюда, и никогда больше не появляться! Забыть дорогу «домой», как самый страшный кошмар.

Благо, время начало пролетать слишком быстро для меня, обычно оно могло тянуться вечность, связанной с человеческим страданием.

Часы успели сделать несколько кругов по часовой стрелке, а погода на улице знатно испортиться.

— Просто супер, — выглядывая в окно и чувствуя холодные капли дождя на своей макушке, пробурчала я.

Кажется, сегодня придётся надеть мой желтый дождевик-одна из самых ярких вещей моего гардероба вместе с темно-красными резиновыми сапогами, которые точно защитят меня от этой паршивой погоды.

Возможно, я выгляжу как маленькая десятилетняя девочка, но зато точно не промокну и не заболею, что я могу сделать в два счёта!

— Не понимаю, как всё мои вещи поместились в большом чёрном чемодане и небольшой сумке? — часто ли я разговариваю сама с собой? Не очень часто, но бывает. И нет, я не сошла с ума, просто иногда нужно хоть что-то говорить, иначе немой стану, а это хуже всего для семнадцатилетней девушки.

Заталкивая последнюю косметичку в сумку, я и не заметила, как сзади медленно открылась дверь, сопровождаясь неприятным скрипом.

— Никки, — даже не поворачивая голову назад, я поняла, кто вошёл на «мою территорию», — ты уже собрала вещи?

— Как видишь, Эмма, — холодно ответив, я продолжала заталкивать противную косметичку в еле-закрывающуюся сумку.

— Ты точно всё собрала? Ничего не забыла?

— А что, боишься, что вернусь? — по ощущению было понятно, что у неё на лице промелькнула грустная гримаса.

— Нет, я наоборот не хочу, чтобы ты уезжала... — медленным шагом Эмма прошла к моей кровати, заправленной бежевым покрывалом, и села на неё.

— Да? — с серьёзным лицом я продолжала закрывать ненавистную змейку сумки, которая, как на зло, заела. — А мне кажется, что ты ждёшь этого больше всего. А твой муженёк как этого ждёт, он только спит и видит то, как я уезжаю из этого дома навсегда, — наконец стальной бегунок доходит до конца шва, а я быстро забрасываю сумку на плечо.

— Никки...

— А может сегодня сбудется его заветная мечта, и разобьюсь пока буду ехать в Гофрид, вот же праздник у него будет.

— Никки, прекрати! Не говори глупостей, он так не считает, — слушать её голос на протяжении долгого времени я не могу, поэтому схватив стальную ручку чемодана, я вышла из комнаты, она последовала за мной.

— Разве о неблагодарных дармоедах так не считают? — было тяжело, но я настойчиво пыталась преодолеть ряд из восьми ступенек, напрягая мышцы до предела.

— Доченька, давай я помогу?

— Мне незачем помогать, сама справлюсь, — с трудом, но мне всё-таки удалось дотащить вещи до входной двери.

Пока я осматривала своё отражение в зеркале, убеждаясь в том, что ничего не забыла, на себе я чувствовала взволнованный взгляд Эммы.

Ещё несколько секунд и она начнёт плакать, а мне не хочется смотреть на её слёзы, не смогу смотреть на них...

— Только не плачь, ладно? — застёгивая верхнюю пуговицу дождевика, чётко выдала я, на что она только громко шмыгнула носом.

— Н-нет, что ты? Я не плачу, тебе кажется... — и вновь этот виноватый взгляд в пол.

— Что ж, я готова, и да, Эмма... — женщина резко подняла свои глаза, теперь мне стало ясно, что она так настойчиво пыталась спрятать собственные слёзы, — я желаю тебе счастья, и думаю, что без меня вам станет намного легче. Проща...

— Нет! Не говори прощай! Не говори этого! — даже не успев среагировать, я почувствовала её руки на себе, и эти давным давно забытые объятия, в которых я, увы, но больше не нуждаюсь. — Ты ведь будешь звонить мне? Писать? — этот взгляд и печаль, они не могут так сильно действовать на меня!

— Я-я не знаю, прости... Мне нужно идти...