Затмение Лилит

Более же всего имейте усердную любовь друг ко другу, потому что любовь покрывает множество грехов. (Пет.: 4,8)

Just stop

With all your little, deliberate problems

With my life

Enough

Of all of the crippling, terrible pain

We feel inside [1]

Все, что произошло после того, как Лили насильно затащила ее в квартиру, Кэр помнила очень смутно. Вроде бы ее засунули под душ, прямо в одежде. Вполне может быть, что, перевязывая ее руки, Лили пыталась что-то объяснить или по старой доброй традиции – соврать. Все это прошло мимо, как неинтересный фильм, за просмотром которого ты куда больше времени и внимания тратишь на любые другие посторонние занятия или размышления.

Только других мыслей у Кэр не имелось. Девушка была опустошена, как голая, бесчувственная, замерзшая оболочка, лишенная каких бы то ни было признаков сознания, воли или даже инстинктов. Ощущение было такое, словно ей вкололи слоновью долю анестезии прямо в душу. Бери и режь по живому – пациент даже не вздрогнет.

Наверное, она и вправду была ледяная, может даже тряслась и стучала зубами, потому что Лили бесстрашно нырнула в ее постель, согревая возлюбленную своим телом, прижимаясь к ней так, будто от этого зависели их жизни. Но и этот жест заботы прошел мимо.

Проснувшись ближе к обеду следующего дня, Кэр просто выбралась из кокона одеяла и объятий подруги, и молча ушла на работу, даже не позавтракав и не имея ни малейшего желания будить соседку по комнате.

В течение дня Лили слала ей множество смс и надиктовывала голосовые сообщения на автоответчик, когда ирландка, не выдержав, вырубила мобильный. Среди вороха сообщений затерялись и несколько от Джанин. Их девушка все же открыла, скользнув безразличным взглядом по жалким попыткам оправдаться и объяснить, в чем сама Кэр была неправа. Сообщение о стоимости ремонта авто даже дочитывать не стала – удалила, хотя минут через двадцать все же пожалела об этом факте. Наверняка, что-то серьезное, по пустякам после таких ссор вряд ли беспокоят.

Вечером, прогуливая занятия в школе, Кэр внезапно обнаружила себя на арочном мосту, известном в городе не столько как монументальное историческое сооружение (а его возраст, вроде бы, перешагнул двухсотлетний рубеж), сколько как облюбованное самоубийцами место. С реки несло жутким амбре плесени и болота, ледяной ветер чувствовался здесь особенно остро, а фонари перемигивались так, словно прозрачно намекали больше не затягивать.

Кэр включила телефон.

Первый десяток сообщений содержал примерно схожий текст, с кучей букв и минимум смысла. «Прости», «Извини», «Я не думала, что тебя это так ранит», «Я больше не буду», «Ты мне всех дороже» и прочее в том же духе. Их девушка удаляла, едва пробежав глазами по диагонали, даже не вчитываясь.

Еще пару смсок вызвали улыбку. Правда злую и мстительную – в них Лили писала, что ее тошнит весь день из-за пережитого стресса и страха, что она поранилась, когда упала, даже вывихнула локоть правой руки, который сейчас распух, жутко болел и заставлял неметь руку ниже.

А вот голосовые сообщения уже были куда более содержательными.

В пять вечера Лили наговорила целую речь (запись длилась больше двадцати минут и была разбита на два сообщения), убитым, хриплым голосом долго плакавшего человека.

"Я хочу признаться тебе честно", - сообщала она с порога. – "Ты должна знать правду. Ты – моя первая девушка, до тебя были только мужчины. Я так влюбилась в тебя, так боялась сделать что-то не то или не так, что постоянно испытывала стресс. Ты хоть представляешь, как тяжело угодить человеку, который не признается в открытую, что ему что-то нравится, а вот конкретно то или это – не нравится совсем?" – Пока Лили всхлипывала в трубку, Кэр с отстраненной холодностью подумала, что, как правило, старалась озвучивать свои желания. Правда при этом, похоже, была слишком корректна и чрезмерно беспокоилась о том, чтобы не обидеть свою партнершу. – "Я не знала, как целоваться, как ласкать тебя, как сделать тебе приятное. И это было ужасно, ужасно страшно. Я плохая любовница. Я недостойна тебя. Я плохо выполняю свой долг".

Хуже всего было то, что Лили и вправду верила своим же словам. За все время их отношений Кэр уже научилась вылавливать ту особую интонацию, которая свидетельствовала о внутреннем надрыве, о той бездне откровенности, в которую та падала, изливая душу и опустошая свой психический запас. Такие разрывы в идеальном образе, тщательно и кропотливо создаваемом блондинкой, появлялись невероятно редко, и всегда – в кризисных ситуациях. Было еще одно «всегда» - откровения так или иначе приводили к отцу Лили. И этот раз не стал исключением.

"Мой папа всегда говорил, что если любишь человека, ты должен уметь приносить ему наслаждение. Ты должен хотеть уметь его приносить, иначе это не любовь. Иногда приходится тренироваться на ком-то другом, чтобы не напортачить. Временами папа приводил мне мужчин, на которых я отрабатывала некоторые… приемы", - Лили запнулась, очевидно заменив нейтральным словом ту ненавистную Кэр лексику, которую мужчины используют, описывая интимные сношения с женщинами. - "И потом мне удавалось научиться доставлять папе настоящее наслаждение. Я научилась быть хорошей любовницей, правда!" – Искренне восклицание как попытка доказать что-то, скорее даже себе, чем невидимому собеседнику по ту сторону телефонной связи. – "Но только для мужчин…"

Кэр с отвращением пыталась избавиться от картин, появляющихся в ее слишком живом воображении. Несмотря на обиду и даже ненависть к Лили, девушка хорошо понимала, что будь этот подонок, мистер Гейтси, жив – после прослушивания этой записи она сделала бы все, чтобы исправить это досадное недоразумение. Причем самым жестоким из всех возможных способов. 

"Мне пришлось самой найти себе объект для тренировок", - продолжался между тем поток записанных на бездушную пленку откровений. – "Их было несколько, но никто, кроме Джанин, не был даже близко на тебя похож или хоть сколько-нибудь не знал бы тебя. Ты же сама говорила, помнишь, говорила, что я стала нежнее. И довести до кайфа тебя мне стало легче, и…"

Щелчок телефона уведомил, что первый фрагмент записи завершился, и, прежде чем нажать на следующий, Кэр замерла, вглядываясь в размытую грань линии горизонта между мутной рекой и пронзительно черным, беззвездным небом над ней. Идеальный символ ее нынешнего состояния – непроницаемая бездна граничит с отравленными водами изгаженной человеческими стараниями водной стихии. Если в здоровом теле должен жить здоровый дух, то при таком жутком, изломанном, растерзанном духе, выглядеть Лили должна была бы хуже самой отвратительной ведьмы из фильмов ужасов. Впрочем, сама Кэр вряд ли отличалась бы от нее, разве что немного иным набором уродств.

Потерев оледеневшими руками лицо – пытаясь согреться, пытаясь стереть налипшую невидимую паутину злости и отвращения – девушка вдруг задумалась над абсурдностью выбора подруги. Она и Джанин всегда были радикально различными, даже не как ночь и день, а как море и верблюд, мясо и космическая орбитальная станция. И взаимопонимание между ними было явлением скорее исключительным, чем постоянным. В этом была даже особая прелесть их отношений… то есть, их прежних отношений. Если и была какая-то польза от секса с ней (от одной только мысли об этой противоестественной связи все внутренности Кэр сводило болезненным спазмом), то заключалась она только в анатомическом сходстве. Да, у Джанин тоже был к****р. И две ноги. Пожалуй, на этом все.

Кэр врубила следующую запись, отметив, что интонации Лили снова изменились. В голосе сквозило страдание, безысходность, боль… причем иногда настолько явно заметные, что это становилось похожим на жалобный скулеж.

"Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не бросай меня! Я так тебя люблю! Я без тебя не выживу! Я была не права, я знаю, я больше никогда, никогда так не сделаю. Я все что хочешь буду теперь делать, любые твои приказы выполнять. Можешь даже посадить меня дома на цепь и не выпускать на улицу, телефон отобрать и интернет контролировать! Читать все мои сообщения! Только, пожалуйста, не бросай!" – Лили всхлипывала и хныкала, как маленький ребенок, ее слова иногда были почти не различимы, а от некоторых оставались только с трудом угадываемые фрагменты. - "Боже, мне так плохо. Я столько зла причинила тебе, я заслуживаю наказания!".

Остальную часть записи занимали жуткие, леденящие кровь рыдания, от которых слезы проступили на глазах Кэр. В этот момент ей было жалко и себя, и Лили, и их обоих разом. В конце концов, кто бы знал, как могли сложиться их отношения, если бы не эти жуткие, искажающие психику, монстры из детства. Вменяемый человек вряд ли додумался бы до такого. Вменяемый… Кэр оборвала сама себя. Как бы этого не хотелось скрыть даже самой от себя, ей пришлось признать, что не будь этого страшного прошлого, причем у них обеих, они вряд ли бы сошлись. Вряд ли бы даже смогли встретиться, учитывая, что в США ирландка попала только по одной причине – пытаясь скрыться от своей безумной, отвратительной семейки.

Последнее голосовое сообщение от Лили было коротким.

"Пожалуйста, дай мне хоть знать, что ты жива. Я просто хочу знать, что ты жива. Это все, что мне нужно!". Мольба, произнесенная слабым голосом потерянного ребенка, окончательно добила Кэр. Она снова перегнулась через заграждение моста, пытаясь рассмотреть далекие бледные огоньки отраженных фонарей. Замерзший нос уже даже не воспринимал жуткой вони, а ладони – холода камня под ними.

Телефон снова вяло пиликнул. Девушка открыла свежее, до отвращения лаконичное смс-сообщение:

«За ремонт машины можешь не платить».

Милость Джанин не знала границ. Воистину так.

Кэр отступила на шаг назад, замахнулась и изо всех сил швырнула мобильный в мутную темную даль. Снизу не раздалось даже булька – мрачная бездна тихо поглотила аппарат, вместе с содержащимися в нем жуткими исповедями и признаниями.

**

Кэр вернулась домой после полуночи. Пальцы настолько онемели, что она смогла открыть замок только с пятой попытки. Зато нос и уши горели так, будто их натерли перцем - чили.

В квартире было темно и пусто. Девушка испытывала странное ощущение возвращения в разграбленное и опустошенное гнездо, в котором когда-то давным-давно безжалостно вырезали всех обитателей. Прямо на глазах единственной выжившей – ее.

Вода в душе обжигала, и только минут через сорок Кэр удалось более-менее отогреться и прийти в себя. Голова ужасно кружилась, перед глазами все плыло. Кажется, она наконец-то начала заболевать. Передумав делать чай, она медленно, как сомнамбула, двинулась к кровати. И только потом заметила ее.

Лили лежала на постели, свернувшись калачиком и обнимая что-то, слишком похожее на подушку, поверх которой была надета ношенная домашняя футболка Кэр. Лицо ее жутко распухло, золотистые локоны спутались в один уродливый ком. Идеальный пример того, чем настоящие рыдания отличаются от эстетических слез киногероинь.

Слабо соображая, что делает, Кэр осторожно развернула Лили вдоль кровати, вытащила из-под нее одеяло и накрыла из обеих, привычно заботясь о том, чтобы ее «второй половине» хватало комфортного тепла.

В сон этой ночью девушка погрузилась так же, как мобильник в ночную реку – быстро, беззвучно и безвозвратно.

[1] Прекрати

Забивать своими мелкими, надуманными проблемами

Мою жизнь.

Уже достаточно

Этой калечащей, ужасной боли,

Что мы чувствуем внутри.

«Just Stop» Disturbed