Затмение Лилит

Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек

As the unknown enemies surround me

Wicked laughter resonates inside my head

And I am filled with dread (and adrenaline)

What did I do, why do I deserve this?[1]

Естественно, дома Лили не оказалось. Кэр измерила шагами всю квартиру, не в состоянии остановиться, не в силах хотя бы минут десять просто усидеть на одном месте. Все валилось у нее из рук, ничто – даже остервенелое отмывание кухни и попытка качать пресс до боли в мышцах живота – не могло отвлечь ее от дурных мыслей и еще более жутких желаний.

Ирландка и сама понимала, что ситуация в целом выглядела куда более невинно, чем она ее воспринимала. Но в ней темной силой, жуткой волной поднималось какое-то странное чувство, нечто среднее между жадностью и ревностью, злобой и ненавистью. Причем хуже всего, что распространялась она сразу с несколькими векторами.

Лили должна была принадлежать только ей, и больше никому.

Такая наглая, циничная ложь заслуживает жесточайшего наказания.

Джанин – это ее подруга. Ее, а не Лили.

Неразлучники и витраж? Воровство! Воровство друзей, идей и любимых.

Черт подери, не так уж много в этом мире Кэр могла назвать своим. И лишаться разом всего – это уже определенно чересчур!

Время тянулось ужасно, мучительно медленно. Но чем ближе оно подходило к моменту, когда она обычно возвращалась домой из приюта, тем больше хотелось сбежать куда-то и не пересекаться с Лили. Не заставлять ее придумывать какие-то оправдания или слушать очередную ложь.

Наконец, девушка не выдержала. Схватила парку и выскочила на улицу с такой скоростью, словно за ней гнались полицейские ищейки. Уличный холод смог прорваться в сознание далеко не сразу, минут двадцать, наверное, она так и бегала, с курткой наперевес.

Забегаловка «Сид и его блинчики», где работал Финн, была почему-то закрыта, ему самому набирать совершенно не хотелось. Не то было настроение для разговоров, так что, может, оно и к лучшему, что встретиться не удалось. Кэр прошлась дальше по улице, свернула в пару переулков, но так и не нашла ничего, что могло бы отвлечь от неприятных мыслей или хотя бы помочь снять напряжение.

Хотелось сделать хоть что-то. Ввязаться в драку, что-нибудь разгромить. Но все, что было доступно в этот на редкость тихий и спокойный вечерний час – это швырнуть в стену заброшенного здания завода пару бутылок из соседнего контейнера для стеклянной тары. Умом девушка понимала, что поступает очень и очень скверно, она и сама ненавидела уродов, из-за которых калечатся уличные дворняги и бомжи (да и не только), но резкие движения, усилие мышц, с которым она бросала эти самые бутылки, звон разбитого стекла и момент, когда некогда целый, однозначный объект разом превращается в фонтан разномастных осколков – позволяли выплеснуть тот гнев, который в ней накопился.

Лучше стекло и стены, чем посуда и лицо той же Лили.

Выдохшись, Кэр рухнула на колени и уперлась ладонями в ледяной бетон, укрытый легким слоем инея и измороси. Руки и колени тот час же начали неметь. Изо рта, вместе с хриплым дыханием (почти всхлипами), вырывался влажный горячий пар.

От холода, или от истерики, а может от того и другого разом – ирландку начало трясти. Мышцы сокращались почти спазматично, до боли. Очень отчетливо стали стучать зубы. Со значительным волевым усилием Кэр заставила себя встать на ноги, отряхнуть грязными руками джинсы на коленях, и пойти к зданию завода – собрать хотя бы часть осколков покрупнее, из тех, что можно было увидеть в слабом освещении уличных фонарей.

Нужно было хотя бы постараться компенсировать тот вред, что она нанесла.

За этим занятием Кэр провела еще часа пол. Нервы начали приходить в порядок, хотя руки все еще ощутимо тряслись. Наверное, именно из-за этого на ее пальцах и ладонях появились несколько глубоких, кровоточащих порезов и еще больше – царапин менее серьезных.

Стараясь не испачкать парку, девушка огляделась, пообещав себе вернуться и прибрать за собой при свете дня. Медленно направилась в сторону дома, замерев, впрочем, так и не дойдя до него – напротив подъезда была припаркована серебристая «Ауди» Джанин.

Кэр кинула взгляд на окна своей квартиры – там было темно. Темно было и в салоне авто.

Девушка понимала, что больше не сможет находиться снаружи, иначе просто замерзнет. Потеря моральных сил и крови превращали ее в слишком быстро остывающее тело жертвы случайного маньяка. Медленно, будто боясь спугнуть боязливое животное, Кэр прошагала к «Ауди» и, почти против собственной воли, заглянула внутрь. Две головы, с дорогим эффектным платиновым ассиметричным каре и с волнистым золотом волос, склонились настолько близко друг к другу, что сомнений не оставалось – они целовались. Страстно, с языком, продолжительно. Не как робкие влюбленные на первом свидании, а как любовники, уже пережившие несколько бурных совместных ночей.

Ненависть, злоба и жестокость снова поднялись из самой глубины нутра и захлестнули Кэр с головой. Раскрытой ладонью правой руки она изо всех сил ударила по стеклу бокового окна машины. Ровно с той стороны, где сидела белокурая предательница, сероглазая Лилит, прародительница демонов и пожирательница младенцев. Затем еще раз и еще, измазывая стекло в собственной крови и уже не в состоянии разглядеть, что творится там, в темном автомобильном салоне.

Резко распахнулась водительская дверь и внутри все-таки вспыхнула яркая лампочка. Джанин выпрыгнула наружу с перекошенным то ли от страха, то ли от гнева лицом, и заорала:

- Какого хрена ты творишь, истеричка конченная! У меня нет страховки на случай нападения крышетечных психов! Будешь сама за ремонт платить!

Кэр замерла, перестав разбивать руки о стекло.

- Раз мне все равно платить, - одарив бывшую подругу мрачным, тяжелым взглядом исподлобья, девушка двинулась в обход авто, сжимая окровавленные кулаки и действуя с неумолимостью убийцы, решившегося прикончить не только жертву, но и всех случайных свидетелей преступления. – Тогда я заодно хочу оплатить твое лечение. Иди сюда, тварь, нам ведь есть о чем поговорить…

Глаза Джанин никогда не были настолько огромными, она словно превратилась в персонажа некогда популярных картин Маргарет Кин. Ее тонкие губы сжались в одну плотную линию, напоминающую сейчас побелевший шрам, или даже нет – нервно подергивающегося белесого червя. Она отступала куда-то назад, даже не глядя куда, плавно, боясь спровоцировать Кэр неосторожным резким движением. Словно та была каким-то бешеным бойцовским псом.

Хотя, в принципе, именно такой девушка сейчас себя и ощущала. Ей хотелось вцепиться в Джанин пальцами, зубами, чем угодно, и драть ее на куски, разрывать на клоки волос и одежды, рычать и кусаться, позабыв о человечности и жалости. Она ощутила, как инстинктивно стала двигаться по иному, припадая на слегка полусогнутые колени, наклонившись немного вперед, как перед прыжком.

Расстояние между бывшими подругами неуклонно сокращалось. Кто знает, чем все могло бы закончиться, если бы не Лили. Отчего-то замешкавшись, та таки выскочила из авто и напрыгнула на спину Кэр, обхватывая ее на уровне груди, прижимая руки возлюбленной к корпусу. Секундной потерей равновесия и растерянностью успела воспользоваться Джанин, оббежавшая «Ауди» и прыгнувшая внутрь со стороны пассажирского переднего сидения.

Кэр издала звук, похожий на полурык-полурев зверя, которому в схватке откусили приличный кусок уха. Или, скорее, зверя, которого предал кто-то из своих, напав со спины, пока враг убегает, прихватив драгоценную добычу.

Взревел мотор автомобиля. Кэр вывернулась и отшвырнула Лили от себя, изо всех сил, так что та отлетела назад и, жалобно взвизгнув, тяжелым кулем рухнула на асфальт. Джанин, несомненно успевшая увидеть эту сцену, нажала на газ и рванулась с места со скоростью спорткара.

Где-то вдалеке завыли полицейские сирены – наверняка, постарались добрые соседи.

Лили, с трудом поднявшаяся на ноги, прихрамывая, подбежала к Кэр и схватила ее за рукав распахнувшейся парки.

- Давай быстрее домой, пока копы не подъехали, - видя, что ее подруга все еще в состоянии аффекта, блондинка дернула ее сильнее. – Ну же, быстрее!

[1]Когда неизвестные враги обступают меня,

Зловещий смех резонирует в моей голове,

И я со страхом думаю о том (и с адреналином),

Что такого я сделал, почему я это заслужил?

 «Who Taught You How to Hate» Disturbed