Бодхисаттва

6

   Герман приехал домой и лег на диван. Надо было срочно решать, куда он  отправится в отпуск, так как находиться в Москве не было больше ни желания, ни сил. Он стал читать рекламные объявления, они звали его посетить едва  ли  не  все  страны мира,  отправится на самые модные и престижные курорты,  поселиться в многозвездочных отелях. Но зачем они ему,  везде он будет чувствовать себя чужим, незваным гостем, случайно оказавшимся на чужом пиру.  Да,  эти государства,  курорты,  гостиницы примут его,  предоставят все мыслимые и немыслимые услуги, но это гостеприимство равнодушных, там нужны его деньги, а не он сам. Он напоминает  себе  застигнутый штормом корабль,  который мечется по бушующему  морю в поисках тихой уютной бухты, но нигде ее не находит, все стоянки уже заняты и куда бы он не ткнулся, отовсюду, словно прокаженного, его безжалостно изгоняют.  Пора признать себе,  что вся его жизнь  -  одна сплошная неудача, бессмысленный бег белки в колесе по кругу, бесконечная и бесплодная борьба с призраком по имени успех. Ведь кто такой  на самом деле Филонов и те,  кто выстроились в один с ним ряд, это не люди,  это просто имена и фамилии,  это фантомы,  которые хотят  одного есть, пить,  з****************ю и чувствовать себя в безопасности. Они словно автоматы запрограммированы на определенные действия и мысли,  у них  нет ничего своего,  единственное,  что их заботит - любыми путями сохранить все, что они имеют, от любых посягательств. И ради этого они готовы  перегрызть  глотку любому,  кто покусится на эти их незыблемые права.

     Внезапно раздался звонок в дверь,  Герман недовольно  поднялся  с дивана, гадая, кто этот незваный гость.      К огромному изумлению Германа на пороге стоял Иванов. Едва он завидел Германа,  как по его лицу, словно блин по сковороде, поплыла широкая улыбка.

     - Здравствуйте,  дорогой Герман Эдуардович.  Вижу по вашему виду, что, как на одной знаменитой картине,  не ждали моего визита.  А я вот отважился вас навестить, в надежде так сказать пообщаться. Уж вы простите  меня великодушно,  если я оторвал вас от важного дела или не дай боже потревожил ваш отдых. Конечно, если я не к месту, то я немедленно уйду. Только скажите. Просто оказалась у меня минутка свободная, вот и заскочил.

     - Я рад,  - сказал без всякой радости Герман. - Проходите.

     Иванов вошел в квартиру, по-хозяйски обошел ее, как человек, собирающий тут поселиться. Затем без приглашения сел в кресло.

     - Да,  не  очень-то  вы хорошо устроились в этой жизни,  дорогой Герман Эдуардович, - с глубокомысленным выражением лица промолвил Иванов. - И руки женской не просматривается. Понимаю, в разводе.

     - А  версия  о том,  что я никогда не был женат,  вас по каким-то причинам не устраивает?

     - Да нет,  - почему-то печально вздохнул Иванов,  - по вас видно, что разведены. Холостяки и те, кто в разводе, всегда сильно отличаются друг от друга. У разведенного в душе как бы огромный шрам, он уже совсем не так смотрит на жизнь чем тот, кто не был никогда связан священными узами брака.

    - И в чем же наблюдается это кардинальное отличие?

     - У разведенного взгляд другой,  настороженный,  подозрительный и в тоже время грустный. Потому что разведенный не чувствует себя полноценным человеком,  ибо подсознательно  считает,  что  потерпел  неудачу. А потому все время боится, что ему начнут сочувствовать и думать о нем что  он  такой никудышный раз не сумел сохранить семью.  Его глаза никогда не сияют оптимизмом,  он редко верит в лучшее.  А в глазах холостяка светится надежда,  он еще верит, что счастье, возможно, что оно впереди, и он живет этим чувством.

     - Я вас напою чаем.  А если хотите,  можем принять  что-нибудь  и покрепче, - предложил Герман не столько  из  желания  угостить  гостя, сколько стремясь изменить тему разговора.

     - Ой,  простите, совсем запамятовал, - воскликнул Иванов, - понимая, какой у одинокого мужчины может быть стол, то вы уж не обессудьте, но я тут кое-что прихватил с собой.

     Только сейчас Герман обратил внимание на то,  что у  ног  Иванова стоит раздувшийся от поклажи портфель.

     - Вот,  пожалуйста, - говорил Иванов, извлекая из него припасы, вот колбаска, вот ветчинка, сырок глазуревый не желаете ли. А я знаете так на всякий случай еще и хлебушек прихватил, вдруг посреди ваших забот вы забыли его приобрести.  А вот это самое главное, посмотрите какой орел, - радостно возвестил он, доставая из портфеля большую бутылку водки. - Порезать бы надо все это аккуратненько. Ножичком, Герман Эдуардович, не снабдите ли?

     - Ножик я вам дам,  - сказал Герман. - Сейчас принесу из кухни. - Он прошел на кухню и несколько секунд стоял неподвижно. То, что происходило сейчас в его квартире,  носило какой-то оттенок сюрреализма, им владело ощущение, что прямо на его глазах пишется еще одна глава "Мастера и Маргариты".  Уж не сам ли дьявол пожаловал к нему в  гости  под видом этого странного мужчины.  Если черту понадобилось перевоплотится в человеческий облик, то он вполне мог бы взять себе внешность и манеры Иванова.  Герман достал ножик, вернулся в комнату и удивленно замере: он оказался перед накрытым столом. Водка была разлита по рюмкам, а на тарелках лежали ровные кружочки и ломтики колбасы, сыра, ветчины.

     - Уж вы извините меня, я тут немного похозяйничал, позаимствовал из стенки вашу посуду.  А ножик у вас почему-то на диване лежал. Вот я и не стал дожидаться. Вы уж меня не ругайте за своеволие, я только хотел облегчить ваш труд.  А тарелочки скажу я вам у вас старенькие, все в трещинках, поди от родителей еще достались.

     - От родителей.

     - Я так и предполагал. А обновить все не досуг. Или денег не хватает.  Вот горе-то.  Да вы садитесь,  - вдруг проговорил Иванов, видя, что Герман по-прежнему стопором стоит рядом со столом.

     - Спасибо за любезное приглашение, - усмехнулся Герман. - Но это, кажется, еще моя квартира.

     - Моя, ваша, да разве это так важно. Важно другое, кто хозяин положения в конкретной ситуации. А сейчас хозяином был ваш покорный слуга,  вот я и предложил вам присесть. Вы не согласны со мной, уважаемый Герман Эдуардович?

     Герман ничего не ответил, но про себя он был вынужден согласиться со своим неожиданным гостем.

     - Предлагаю  тост,  давайте выпьем за вашу жизнь,  - торжественно провозгласил Иванов. - Тем более, как я понимаю, она у вас еще по-настоящему и не начиналась.

     - Любопытное утверждение, - усмехнулся Герман,  -  особенно  если учитывать, что  половину жизни я уже прожил.

    - Да помилуйте,  - даже как-то возмутился Иванов, - что же тут любопытного? Разве все, чем вы занимались до сих пор, это и есть подлинная ваша жизнь?  Да никогда с таким утверждением не  соглашусь.  Скажу более того, вы ничего еще не знаете о своей жизни.

     - Я  ничего  не знаю о своей жизни.  Но кто же тогда о ней знает? Уж не вы ли?

     - Не исключено.  Но разговор не обо мне, а о вас. Когда я впервые имел счастье вас лицезреть,  то сказал себе:  вот несчастный  человек, мечется  в разные стороны,  как теннисный мячик на корте, ставит перед собой мифические цели, а когда не может их достигнуть, то считает себя самым большим неудачником на свете. Но даже если не дай бог вы однажды случайно достигнете одну из тех задач, что постоянно решаете, думаете, что будете довольными?  Уверяю вас, ничего не получится. Знаете, в чем ваша главная беда,  вы пытаетесь добиться того, чего вам совершенно не нужно. Потому и счастливы никогда не были и не будете до тех пор, пока не станете на все смотреть по-другому.

     - В таком случае позвольте узнать, каковы же истинные мои цели?

     - А вот на этот вопрос так сразу и не ответишь,  хотя вопрос этот наиглавнейший. Но человек реже всего задает его себе.  А может,  и целей-то у вас нет никаких, не озадачила так сказать вас ими природа. Ну а вам само собой разумеется обидно:  как же так я такой умный, образованный, значительный - и бесцельный. Да такого быть не может, найду-ка я себе какую-нибудь цельку да не просто  цельку,  а  что-нибудь  очень большое, даже великое как, например, у Наполеона и буду себя мучить ею  всю жизнь.  А на самом деле всего-то, что вам действительно нужно, так это гипноз, бальзам для больного самолюбия. Если бы меня попросили одним словом описать всю вашу сложную психологию, то я бы сказал: "самолюбие". А все остальное, как не крути, приложение к нему. Искренне вам говорю,  печась о вашем благополучии:  нельзя так,  Герман Эдуардович. Подумайте хотя бы о своем здоровье,  оно же не выдержит  долго  такого напряжения.

     - Послушайте,  - не скрывая раздражение, произнес Герман, - когда мы с вами встретились в первый раз,  то вы говорили мне о спонсорстве, о вложении в меня капитала.  Вместо этого вы пришли ко мне и стали упражняться в дешевом психоанализе. Это и есть ваша помощь?

     - А как вкладывать деньги в человека, который не разобрался в самом себе.  Вы же умны, Герман Эдуардович, а значит, должны меня понять и мне посочувствовать;  деньги же мои, а я не хочу ими рисковать. Надо же все предусмотреть, определить, что меня ждет. А это такая кропотливая работа. Вот вы завели речь о спонсорстве. Честно признаюсь вам, вы мне  глубоко симпатичны,  я еще на вашей презентации сказал себе:  вот кому ты,  Никита Петрович,  должен непременно помочь. Но как это лучше  сделать? Были  бы  вы совсем другим человеком,  я бы вам принес ящичек коньяка - и дело с концом.  Но зачем вам столько коньяка?  Да вы еще и обидитесь за него? Ведь обидитесь?

     Герман неопределенно пожал плечами.

     - То-то и оно.  Вы человек деликатный, а потому чтобы вас спонсировать нужно найти подходящую форму.  Вот, к примеру, выну я сейчас из этого портфеля 100 миллионов рублей и дам вам просто так, даже расписочку не потребую.  Возьмите и пользуетесь на благо себе и  людям.  Так ваше же самолюбие не позволит принять сей дар. Оно, само собой разумеется, предрассудок,  но куда же вы от него денетесь.  Вы еще ничего  не получили,  а оно уже, как солдат, начеку. Сотворит оно вам гордое лицо и скажет решительным голосом: не беру я милостыню. А вот, предположим, другая форма моей помощи.  Я говорю: эти деньги я предоставляю для написания книги, скажем на такую тему:  "творчество  маркиза  де  Сада  в детских рисунках".  Сами видите,  цель благая,  отчего не взять. Более того,  чтобы перед собой оправдаться,  книжку начнете писать.  Так, по страничке в неделю или даже в месяц. Но факт, начнете. И даже для очищения совести как-нибудь мне набросочек покажете - дескать  работаю  в поте лица своего.  Ну, так как, Герман Эдуардович, берете денежки? Сумма-то немалая. Ведь 100 миллионов, вы поди о них по ночам грезите. Подумайте. Даже если проживете две жизни, таких денег не заработаете.

     Иванов медленно наклонился к портфелю, Герман же вдруг почувствовал, как забилась у него в конвульсиях жилка на виске.  Иванов же  тем временем что-то медленно доставал из своего саквояжа. Наконец он вынул и торжественно водрузил на стол еще одну бутылку водки.

     - Вы, кажется, немного взволнованы,  - проговорил Иванов, участливо посматривая на Германа.  - Пот на лбу выступил.  Вытереть бы надо платочком. Вы позволите? А может, что-нибудь случилось?

     - Ничего не случилось,  просто слушать вас очень интересно. Вы со всеми проводите такие эксперименты?

     - Вы  себя слишком дешево цените,  конечно же нет, только с теми, кто мне очень симпатичен.

     - А  вы  не находите,  что демонстрируете свои симпатии несколько странным образом?

     - Может быть,  - согласился Иванов,  улыбаясь.  - Но у каждого уж свой образ действий. А давайте-ка временно забудем про все этим наши с вами проблемы,  что-то давно мы с вами не пригубляли. Предлагаю выпить за то, чтобы в вашей жизни в скором времени произошли бы большие перемены.

     Герман выпил и поморщился, на этот раз ему не понравилась ни водка, которая сильно горчила,  ни его собутыльник,  неприязнь к которому возрастала со скоростью курьерского поезда.

     - Извините меня,  - сказал Герман, - несмотря на нашу длинную беседу, но я так и не постиг великой цели вашего посещения. У меня такое ощущение,  что вы пришли сюда чтобы провести надо мной какой-то психологический опыт.

     Иванов, прищурившись, посмотрел на Германа.

     - А  чем собственно плоха цель.  А разве вам неинтересно понаблюдать за самим собой. Ведь человек обычно имеет о себе самое превратное представление, он считает себя совсем другим,  нежели он видится окружающим.  И уж совсем не похож он на того,  кем является на самом деле. Легче  выведать самую большую государственную тайну,  чем получить истинное представление о самом себе.  А тут приходит к вам прямо на  дом человек и помогает вам лучше понять свою уникальную личность.  Да ведь это же какое удобство.  Лично я такому посещению только был бы  несказанно рад.  - Несколько секунд Иванов выжидающе смотрел на Германа, но не дождавшись его реплики,  продолжал:  - Читаю вопрос в ваших глазах, уважаемый Герман Эдуардович, что это за странный человек восседает тут напротив меня.  Разглагольствует про самопознание,  а сам меня  водкой накачивает. Как-то все это не очень сочетается. Так?

     - Предположим.

     - А вот и сочетается. Водка она тоже способствует на свой лад самопознанию. А сказать вам,  почему?  Вот вы сейчас очень скованный,  а алкоголь делает вас более раскрепощенным.  Вам ведь что сейчас необходимо? Перейти в новое состояние,  так как прошлая ваша жизнь оказалась исчерпанной.  А что этому мешает? Да то, что вы сосредоточены на своих проблемах.  А их-то у вас и нет. Выдумки они вашего сознания, его фантомы. Я  может, для того и появился тут,  чтобы помочь вам осознать эту истину.

     - А вы случайно не Воланд?

     - Вы мне льстите, - отмахнулся Иванов. - Рад быть им, но увы. Еще не дорос. Был бы несказанно счастлив обладать такими возможностями, но кроме небольшого умишки, который мне бог при рождении даровал, никаких особенных иных дарований не имею.  Но чувствуя по вашему виду, что малость засиделся,  пора и честь знать.  Хотя честно скажу,  грустно мне вас  покидать,  уж больно была приятной беседа.  Да и сказал я вам лишь малую толику того, что собирался сказать.

     - Не могу сказать о себе, что я остался в восторге от нашего разговора.

     - Да, - как бы удивился Иванов, - а я-то думал, что вы тоже остались довольны нашим общением. Ну, ничего, уверяю вас, что через некоторое время вы по иному посмотрите на наш разговор.  Жизнь постоянно меняет наше восприятие одних и тех же вещей. Вы не согласны?

     Внезапно Иванов подхватил свой портфель и почти помчался к  выходу. Еще через секунду он словно случайно залетевший порыв ветра  исчез в дверном проеме.  Несколько минут Герман задумчиво смотрел на то место, где только что сидел странный гость. Потом пожал плечами. Непонятная, даже загадочная встреча, он, Герман, так и не понял, зачем приходил этот человек.  А потому самое разумное в этой ситуации - не думать больше о нем.

     Ночью Герман спал неспокойно,  ему снились какие-то  кошмары.  Но утром он никак не мог вспомнить,  что за образа возникали в его мозгу. Он чувствовал себя растерянным и разбитым. Хотя вчера он и принял "историческое" решение не вспоминать о вчерашнем госте, мысли о нем почти не покидали его голову.  Не было желания ничем заниматься,  даже готовить себе завтрак не хотелось,  хотя он был бы и не против чего-нибудь пожевать.  Он подумал о том,  что сегодня - первый день его отпуска, а он так и не решил,  куда же все-таки отправится. Надо спуститься вниз, каждый день в почтовый ящик кидают  по  несколько  рекламных  газет  с предложениями посетить мир.  Морщась от неприятных ощущений в теле, он поплелся к выходу из квартиры.

     Из почтового ящика,  куда он не заглядывал несколько дней, Герман выгреб целый ворох газет и каких-то рекламных  буклетов.  Внезапно  из этой пачки вывалился конверт.  Он поднял его, на нем крупными буквами, как обычно пишут для малограмотных,  было выведено "Господину  Герману Фалину".

     Конверт Герман вскрыл дома, несколько раз перечитал послание, пока окончательно не убедился, что он не грезит наяву.

                       "Уважаемый Герман Эдуардович!

     Имею честь пригласить вас на несколько недель (срок целиком зависит от вас) погостить в моем доме. Он расположен на берегу Черного моря, поэтому там есть все возможности для полноценного отдыха. Вы получите  возможность совмещать принятие морских и солнечных ванн с беседой с приятными людьми,  которые там соберутся. (К ним я ни в коей мере не отношу самого себя.) Если вы окажете мне честь и примите мое приглашение, то на ваше имя в вашем отделении Сбербанка открыт счет для оплаты дорожных расходов. Осмелюсь так же обратиться к вам с еще одной просьбой: если вы соберетесь в дорогу, то перед отъездом не сочтите за труд телеграфировать  мне о времени вашего прибытия.  В этом случае я смогу прислать за вами машину. Мой адрес...

                              С глубоким уважением

                              Марк Шнейдер"

     Нет, этого не может быть, чтобы один из самых известных писателей мира прислал ему приглашение провести у него в гостях отпуск.  Сколько людей мечтают узнать об его местопребывании,  сколько самых разноречивых и фантастических слухов ходят о том,  где он скрывается.  А  он-то оказывается живет в Крыму,  где-то судя по адресу, недалеко от Судака. Что тут говорить, неплохое же местечко он для себя выбрал.

     Хандра мгновенно слетела с него. Он немедленно пойдет в Сбербанк, снимет эти деньги,  а затем помчится покупать билет на самолет. Герман почувствовал, как от такой фантастической перспективы у него даже  начинает кружится голова.

     В сбербанке на его имя был действительно открыт счет,  причем положенная на него сумма значительно превосходила ту, что была необходима для того,  чтобы заплатить за перелет в Симферополь. Все это выглядело несколько странным;  Марк Шрейдер,  узнав,  что он написал о  нем книгу, вполне может пригласить его к себе, но почему он оплачивает его проезд. Делает это он специально для него, Германа, или это у него такая  манера,  и он всем своим гостям возмещает дорожные расходы?  Но с этим вопросом он разберется потом,  на месте.  Сейчас же  ему  хочется только одного - поскорее сесть в самолет.

     В авиакассе проблем с билетом не было,  он хотел  купить  его  на ближайший рейс,  но внезапно вспомнил, что сегодня должна прилететь из Англии Анжела.  Перед отлетом он должен непременно встретиться с  ней, иначе рискует,  что дочь совершенно отвыкнет от отца.  Поэтому вечером он отправится в новый дом жены, а завтра улетит. Ему до чертиков надоел этот город, и он с огромным удовольствием расстанется с ним на некоторое время.

     Почему-то он немного волновался перед встречей с дочерью.  У него было такое ощущение, как будто он шел к человеку, с которым был некогда знаком, но затем потерял с ним контакт. И вот теперь его приходиться восстанавливать едва ли не с нуля.

     Дверь ему отворила Эльвира.

     - Это ты,  - удивилась она.  - Не буду врать, не ждала, а потому и не очень рада.

     - Я завтра улетаю,  может быть,  надолго,  поэтому перед отъездом захотелось повидать Анжелу,  - чувствуя, что он оправдывается и за это сердясь на себя, ответил Герман.

     - Ну если ты уезжаешь,  не могу тебе отказать, - усмехнулась Эльвира. - Проходи,  а то еще милицию приведешь, скажешь, что препятствую законным встречам.  Только не пугайся,  у нас в квартире полный кавардак, Андрей столько всего накупил в Англии, и мы еще не разобрали, что и куда.

     Анжела с отрешенным видом сидела в гостиной с наушниками в  ушах и, по-видимому, была целиком поглощена слушанием музыки. Она смотрела, как отец приближается к ней,  не меняя ни позы,  ни выражения лица.  У него даже возникло ощущение, что хотя она и смотрит на него, но его не видит.

    - Здравствуй, Анжела.

     Она кивнула головой и с явной неохотой  сняла  с  ушей  наушники. Герман поцеловал ее, но так и не дождался ответного поцелуя

     - Я завтра уезжаю в отпуск, поэтому зашел проведать тебя.

     Герман внимательно рассматривал девочку;  за последние месяцы она сильно вытянулась,  ноги  стали длинными,  а красивый импортный свитер уже слегка оттопыривала грудь. И вдруг к нему пришла странная мысль: а действительно ли она его дочь? Нет, с точки зрения биология тут у него сомнений нет,  но кроме общих генов какие родственные узы соединяют их еще?  Увы,  он должен признать, что их остается все меньше и меньше. И он даже не знает, куда все они исчезли с того самого момента, когда он осторожно словно бесценную хрустальную вазу нес маленькое,  завернутое в одеяло,  тельце из роддома в машину,  а лежащее у  него  на  руках существо смотрело  на  него бессмысленными,  еще ничего не понимающими глазами. А теперь у этой девочки другая семья, другой отец.

     - Да,  папа,  куда же ты уезжаешь? - без всякого интереса спросила Анжела.

     - В Крым. Эльвира, - обратился он к подошедшей бывшей жене, - меня пригласил к себе Марк Шнейдер.

     - Поздравляю, это событие, - сказала Эльвира.

     - Я тоже так думаю.  Он прислал мне приглашение и предложил  провести у него отпуск. - В голосе Германа невольно пробилась плохо скрываемая им гордость.

     - А ты как провела время в Англии? - обратился он к дочери.

     - Отлично!  - Анжела мгновенно оживилась.  - Там было очень интересно.  -  Она стала рассказывать,  что делала в Англии,  как гуляла с Андреем по Лондону, какие магазины посетила и что там видела. С самого первого дня она называла мужа Эльвиры по имени, но сегодня в ее голосе прозвучали какие-то новые непривычно теплые нотки.  Они становятся все ближе и ближе, понял Герман, и он не может этому помешать. Что-то сдавило ему горло и так сильно,  что несколько секунд он не мог говорить.

Дочь уходит от него вслед за женой к этому человеку.  Несколько секунд они, не отрываясь,  смотрели друг на друга, и вдруг что-то стало быстро меняться в лице девочки. Внезапно, увлекаемые общим порывом, они обнялись.

     - Папа, - прошептала Анжела, уткнувшись ему в пиджак, - ты, пожалуйста, напиши мне оттуда. Я буду ждать твое письмо.

     - Обязательно напишу.

     Они еще так простояли, прижавшись друг к другу, несколько секунд, затем разомкнули объятия.  Но,  несмотря на порыв  дочери,  Герман  не обольщался; то, что случилось,  не более чем краткий, словно  проливной дождь  эмоциональный взрыв,  отчуждение между ними только усиливается, новая ее семья все дальше уводит дочь от него.  И у него  нет  никаких средств дабы хоть как-то приостановить этот процесс.

     Эльвира позвала их пить чай,  они сидели втроем на кухне,  совсем как  в недавние времена.  Только кухня тогда была совсем иная,  раза в четыре меньше этой, да и обставлена несравненно скромней. Анжела вновь слушала музыку,  но все же иногда как-то смущенно поглядывала на отца, словно хотела, но никак не решалась ему что-то сказать.