В долине смертной тени (Эпидемия)

41.

Герман Владимирович еще до приезда в дом Михаила решил, что непременно поговорит с каждым из сыновей. Он так давно этого не делал, что подчас  ловил себя на мысли,  что их у него как бы и нет. Точнее, де-юре, разумеется, они есть, а вот на самом деле все трое так далеки от него, что он не ощущает их присутствия в своей жизни. Как он не сомневался и в том, что нечто похожее испытывают  и они. Нельзя сказать, что это обстоятельство его сильно напрягало, но иногда бывали  моменты, когда он остро чувствовал этот разрыв. Сердце начинало щемить, и он долго не мог успокоиться. Его накрывало чувство глубокой потери, утраты чего-то очень важного, даже сакрального. Вплоть до того, что он винил себя в предательстве собственных детей.

Правда, вскоре эти переживания проходили, все возвращалось на привычную колею. Он мог не вспоминать о детях, если не возникали поводы,  неделями, и ощущал себя вполне комфортно. При этом он отнюдь не считал себя большим эгоистом, чем другие люди, скорей наоборот, как мог он всегда помогал тем, кто обращался к нему за помощью. Из кожи не лез, но если что-то мог сделать для человека, даже совершенно постороннего, непременно делал. Когда он был вице-премьером, то за ним даже волочился шлейф одного их самых человеколюбивых членов правительства. Насколько у него это получалось, он старался действовать в интересах населения. Другое дело, что власть в тот момент занимали совсем другие дела, и ему приходилось соответствовать тем надеждам, которые на него возлагались. Он прекрасно понимал, что иначе в считанные часы будет изгнан из этого самого престижного клуба страны.

Но после того, как он все же получил отставку, долго жалел, что то ли по трусости, то ли из-за нежелания идти против корпоративного духа правительства не сделал многое для людей того, что мог бы сделать. С тех пор прошла целая эпоха, но Герман Владимирович до конца так не избавился от этого чувства. Оно притаилось в нем скрытой и постоянной виной. Она вовсе не мешала ему наслаждаться  жизнью, он всегда сознавал, что по своей натуре – сибарит. И ни что не способно заставить его отказаться от такого образа жизни. Но где-то там, в глубине пребывало другое его «я», которое периодически, хотя и не слишком настойчиво напоминало о себе. А он был не тот человек, который делает вид, что этой его сущности попросту нет. Вот и внезапно вспыхнувшее  в нем желание принять участие в работе антивирусного штаба проистекало из этой части его натуры.

С Михаилом он поговорил, и пока снова разговаривать с ним на серьезные темы желания не было. Зато вдруг сильно захотелось пообщаться с Алексеем. Втайне он гордился им больше всех, хотя далеко не всегда  соглашался  с тем, что тот  делает. Но однажды   решил, что не будет ни его критиковать, ни отговаривать от своих занятий. И до самого последнего момента держал данное же себе слово. Хотя подчас выдержать его было не так уж и просто. Однажды к нему тайно обратились из администрации президента с предложением «выгодной сделки». Суть ее была проста: он отговаривает Алексея от противоправной  с их точки зрения деятельности, а если это не получается, то выступает с осуждением ее, взамен ему предоставляют солидное назначение. Речь шла о  губернаторстве в одном не самом плохом регионе или должности посла в хорошем государстве.

Он тогда невольно подумал, что судьба уже не в первый раз посылает ему сильное искушение. Вернуться на госслужбу Герману Владимировичу очень хотелось, он ощущал для этого достаточно и сил, и энергии, и знаний, и опыта.  

Но он тогда не только сказал «нет», но сделал это в резкой и оскорбительной форме. И в очередной раз закрыл для себя дверь для возвращения в ряды властной элиты. При этом не мог не поразиться парадоксальности ситуации; когда-то он страстно мечтал попасть в этой закрытый клуб. И  сумел это сделать, приложив массу усилий, но  затем сам же  отказался от членства в нем.  

 Герман Владимирович одновременно гордился этим своим поступком и одновременно сожалел о том, что его совершил. И какое из двух чувств сильней, разобрать было сложно. Он всегда  ощущал двойственность своей натуры, которая нередко желала прямо противоположных вещей, часто ставя его перед мучительным выбором. Он отдавал себе отчет в том, что в большинстве случаев выбирал не самое достойное решение. Возможно, по этой причине ему давно особенно хотелось поговорить именно с младшим сыном. Иногда Герману Владимировичу  казалось, что Алексей воплощал в себе лучшую часть его я.

Алексея  Герман Владимирович застал в его  комнате. Он смотрел по телевизору новостной выпуск. Завидев отца,  выключил его.

- Смотри, смотри, я тебе не буду мешать, - сказал Герман Владимирович.

Алексей махнул рукой.

- Да, уж насмотрелся. Как будто сводки с войны. Мы отступаем по всем фронтам, но все равно победа будет за нами.

- Разве не так, - усмехнулся Герман Владимирович.

- Победа победе рознь. Особенно, когда побеждают не те.

- Тут ты прав, - согласился Герман Владимирович. Из пакета он извлек бутылку коньяка. – Не против немного выпить для улучшения настроения?

- А тебе можно? – поинтересовался Азаров.

- Даже полезно.

- Тогда давай. Давно мы с тобой, папа, не пили.

- Да уж и не припомнить, когда такое событие случилось в последний раз.

Алексей пристально взглянул на отца.

- Тебя это беспокоит?

- Есть такое дело. Слишком мы все удались друг от друга.

- А что ты хочешь, - пожал плечами Алексей. – Что может быть у меня общего с Михаилом?

- А со мной?

Некоторое время Алексей молчал.

- Если честно, батя, то не знаю.

- В этом-то и все дело. - Герман Владимирович разлил коньяк по стаканам. – Давай выпьем.

- И за что будем пить?

- Не знаю, Алеша. Просто выпьем – и все.

- Хорошее предложение, мне нравится, - засмеялся Азаров.

Они выпили.

- Знаешь, Алешка, я подумал, что сейчас самое время высказать друг другу все, что думаешь и чувствуешь.

- Что же ты чувствуешь ко мне?

- Обиду.

- И за что?

- Обиделся на тебя, когда ты сменил мою фамилию на фамилию матери. Она была прекрасной женщиной. Я ее по-настоящему любил, но фамилию я хотел, чтобы ты носил мою. Тебе это понятно?

- Понять не сложно. Но я в тот момент хотел отрешиться от всего того, что олицетворял ты.

- Иными словами, считал меня своим врагом.

- Тебя нет, но тот клан людей, к которому ты принадлежал, да.

- Тогда я ему уже не принадлежал. Он уже выдавил  меня к тому времени меня.

- Это знали очень немногие. А большинство до сих пор считают, что ты в какой-то степени принадлежишь этому преступному режиму.

- Но ты же знаешь, не принадлежу. Я даже на последних выборах голосовал против президента.

- Опять же это никому неизвестно, даже я, твой сын, только сейчас узнаю об этом. Да и что это меняет.

- Наше любое действие всегда что-то да меняет.

- Нет, - решительно покачал головой Алексей. – Ничего. Это все иллюзии.  

- Ты очень бескомпромиссный.

- Как раз нет, мои соратники периодически меня упрекают, что я иду на компромиссы. Хотя мне так не кажется. Но с точки зрения Ростика – это именно так. Он-то как раз растет очень непримиримым. Меня периодически это пугает.

- Я понимаю. Если сравнивать вас в том возрасте, в котором он пребывает, то Ростик намного бескомпромиссней и решительней.

- В том-то и суть, - вздохнул Алексей. – Мне точно известно, что он давно в разработке у наших славных органов.  И они ждут, когда его можно будет захомутать. При его поведении ждать недолго.

- Что же делать? – с тревогой спросил    Герман Владимирович.

- Если бы знать. Я пытался с ним говорить – бесполезно. Он жаждет борьбы с режимом. Я сам удивлен степенью его ненавистью к нему. Не понимаю, откуда она.

- От тебя.

- Возможно. Но я его этому не учил. Я хотел, чтобы он уехал за границу и там бы поступил в какой-нибудь университет. Но он наотрез отказался.

- У меня родился тост, - сказал Герман Владимирович. – Выпьем за Ростика, чтобы он избежал всех напастей, которые готовит для него наше любезное отечество.  

- Боюсь, тост не поможет, но выпить не откажусь.  Если так можно было бы решить все проблемы. Я все хочу задать тебе один вопрос, отец.

- Самое время, Алеша.

- Когда ты был во власти, неужели вы все там не понимали, чем все это закончится. В одном фильме я слышал фразу, что после серых приходят черные. Вот они и пришли.

Герман Владимирович опустил голову.

- Мой ответ, наверное, тебя удивит – мы об этом почти не думали. Каждого члена правительства заботило в основном одно – успешно выполнять данные ему поручения. Или, в  крайнем случае, хорошо отчитаться о них.

- И больше вас ничего не заботило?

- Почти ничего. Понятно, что публично мы заявляли, что думаем  о судьбе России и так далее, но сами  понимали, что все это брехня. Вот точно о чем думал каждый – о своей судьбе. Кто хотел обогатиться, кто сделать карьеру, кто добиться популярности у населения. Эти цели поглощают всего человека, без остатка. На другое не остается ни сил, ни времени, ни желаний. 

- А чего хотел мой отец? Только честно.

- Да я и не хочу врать. Столько приходилось это делать, то противно. Значит, чего хотел я? А всего по немного: быть полезным стране и людям, шагнуть еще выше – в премьерское кресло, обеспечить себя до конца жизни. Ну, может еще чего-то, о чем забыл.

- И что же удалось из этого списка?

- Ты удивишься, но по большому счету ничего. Для народа сделал недостаточно, вместо карьеры – отставка, денег больших тоже не срубил. Не поверишь, но взятки не брал.

- Слухи ходят другие.

- Мне известны эти слухи, но их распускали недоброжелатели. Чем хочешь, клянусь, не брал, Алеша, я мзды. Предлагали в немереных количествах, но я отвергал. На меня по этой причине многие коллеги смотрели косо;  я им мешал брать по полной программе.

- Что так?

- У них возникало чувство неловкости. Когда все берут, это одно состояние, а если рядом кто-то не берет, то – другое, уже не так это удобно. Звучит высокопарно, но я выступал в качестве голоса их совести. И как только появилась возможность, от меня сразу избавились.

- Я слышал о других причинах.

- Их было много. Но всегда человека можно оставить, а можно уволить. За меня никто не вступился, хотя это было обещано на самом высоком уровне.

- Это был сильный для тебя удар?

- Сильный, сынок, - вздохнул Герман Владимирович. – Я от него так до конца и не оправился.

- Но прошло столько лет! – воскликнул Алексей.

- Есть удары, которые не подвластны срокам давности. Мне очень хотелось вернуться хоть в каком-то качестве, но те, от кого это зависело, не позволили. Плохо, когда человек не может себя до конца реализовать.

- А мне казалось, что ты как раз себя реализовал, - сказал Алексей.

- В чем-то так оно и есть. Я все же многое добился. А главное у меня трое сыновей. Внуков пока маловато, но надеюсь, будет больше. А там и правнуки…

- Ну, Ростику еще рановато, - засмеялся Алексей. – Остались Рената и Виталий. Трудно поверить, что Святослав родит детей.

- Да, тут ты прав, и меня это сильно огорчает. Он занят только самим собой. Решает проблему отношений себя и мира. А вот до общества, до детей ему наплевать.  

- Скажи ему об этом, - посоветовал Алексей. 

- Непременно. Я с ним обязательно поговорю. Давай, Леха, еще по чуть-чуть. Как раз в бутылке на донышке осталось.

Герман Владимирович разлил остатки коньяка.

- У тебя родился тост, за что будем пить? – спросил Алексей.

- Родился, - кивнул Герман Владимирович головой. – Чтобы все остались живы.

- Пожалуй, на данный момент это самое лучшее пожелание, - улыбнулся Алексей.