———
Ключ не подходил. Код из четырёх цифр, который мне сообщили в письме, не подходил к шкафчику, где меня, по словам управляющего гостиницей, ждал ключ от моего номера. Я беспомощно стояла перед решёткой на уровне подвала, рюкзак за плечами. На часах было девять утра, контора открывалась в полдень, и предстояло мне гулять три часа по магазинам, если только срочно не найдётся никакого решения…
(«Контора», «управляющий» — мои не самые убедительные попытки русификации, потому что не называть же, в самом деле, an office — офисом и an administrator — администратором, так ведь по-русски не говорят? Да нет, наверняка именно так и говорят, уже двадцать лет назад были в ходу все эти словечки, если только мода на них не прошла. Или прошла уже эта мода? Поживёшь вот так три года вдали от родины — и полностью теряешь чувство актуального языка. Или «актуального языка» — тоже англицизм? Горюшко моё горькое, зачем вообще ты взялась писать этот свой дневник по-русски, писала бы сразу по-английски, не смешила бы людей…)
А вдруг меня обманули, и плакали мои денежки? Маловероятно, конечно: через hotels.com обманули? Хотя кто ж их там знает, а вперёд-то я уже заплатила…
В коридоре за решёткой зажёгся свет: некий дяденька в пиджаке, местный постоялец, выходил из своего номера. Запер дверь, подошёл к решётке.
— Простите! — обратилась я к нему, улыбаясь так любезно, как только могла. — Я — новый постоялец, и администратор дал мне код, чтобы забрать ключ из этого маленького чёрного шкафчика. А он, кажется, не подходит …
Дяденька оглядел меня с головы до ног. Остался довольным, улыбнулся. Спросил:
— Вы ему пытались позвонить?
— Я звонила — он недоступен…
Дяденька шагнул к настенному ящику, оказавшись плечом к плечу со мной — мне пришлось сделать шажок назад.
— Это, значит, код, который вам дали… Ну, допустим, он ошибся в одной цифре…
Ловкими пальцами он стал крутить последнее из четырёх колёсиков. Я прикусила губу: могла бы и сама догадаться! Где же эта моя хвалёная русская смекалка? Живёшь в стране, где всё предсказуемо, и сама расслабляешься.
На десятой попытке механизм щёлкнул.
— Пожалуйста… Вы ведь знаете, как найти ваш номер?
— Да: это номер с зелёным ромбом на двери. Спасибо, правда! — сказала я искренне.
— Был рад, не за что. Так-то они тут неплохие, эти номера. Ой… — дверца отказывалась закрываться. — Я его, кажется, сломал…
— У вас не будет проблем из-за меня? — испугалась я. — А то давайте я им скажу, что это я сломала.
— Нет, с чего бы? — искренне удивился мой избавитель. — Это же их вина, а не наша. Просто дайте им знать. Извините, побегу!
Ещё раз белозубо улыбнувшись, он легко взбежал по девяти ступенькам лестницы. Лязгнула короткая, до пояса, калитка лестничного колодца.
Вот так вот познакомишься с приятным человеком, а он тут же убегает. Впрочем, отношения — это последнее, что мне сейчас нужно. Сразу на… экая ты грубая, Алиска!
Интересно, а в России мне помог бы случайный человек с такой же закавыкой? И ведь даже документов не спросил: вдруг я мошенница, воровка? От региона, наверное, зависело бы. В Петербурге — легко. А в провинции какая-нибудь Зинаида Ильинична всю бы душу из меня вынула: кто я, да к кому, да откуда? Или какой-нибудь сорокалетний Павел Степанович, скривившись и отводя глаза, пробубнил бы: ничем не могу помочь, через три часа откроется офис, у них и спрашивайте. Впрочем, это ведь не значит, что они добрее нас. Приветливее, обходительнее — это да. В сытой и благополучной стране несложно быть приветливым, да и не Бог весть какая это добродетель. (Или всё же добродетель?) Гипотетические Зинаида Ильинична и Павел Степанович просто не отошли ещё от ужаса девяностых. Бог даст, пройдёт ещё двадцать-тридцать лет, и мы сами такими станем… или не станем. Так, а насколько я себя сейчас имею право относить к этому «мы»? Хороший вопрос, правда? От одного берега отошла, к другому не пристала. И жаловаться некому. Как там пелось в той песенке?
Ты сама и виновата,
А никто не виноват.
Тра-ля-ля-ля-ля — ля-ля-ля — ля-ля-ля…