Три жизни одной женщины

9.

     Захлопнувшаяся за ним дверь к большой радости отделила ее от  Артура, вернув на прежнее место в ее сознании утраченное с его приходом ощущение безопасности. Катя выпустила  из себя глубокий вздох облегчения.  Ну и дела,  еще никогда в своей жизни она не сталкивалась ни с чем подобным. Даже представить не могла, что среди человеческого рода водятся подобные экземпляры.  Ее взгляд упал на стол, на котором гордо возвышалась башенка недопитой бутылки вина в окружении нескольких лежащих у ее подножья пирожков.

     Что-то смущало её, какая-то мысль, как летающий в комнате неугомонный комар,  не давала покоя,  не позволяла спокойно отправить на склад ненужных воспоминаний это только что  благополучно завершившееся  для  нее нежданное испытание.  Артур произнес одну фразу,  от которой мгновенно изменился ритм ударов её сердца.  Ей не хотелось её повторять, она делала вид, что не может ее восстановить в памяти.  Но его слова, подобно барабанному бою, так громко звучали в ушах, как будто бы их постоянно повторял репродуктор,  что  обманывать  дальше себя становилось не только бессмысленным,  но и смешным занятием. Неужели Артур все-таки прав и он понравился ей. Такого просто не может быть.  Этот нахал,  хам, наглец - да во всем его длинном и тощем теле нет ни одной положительной клетки. Да, он очень необычен и говорит странные вещи. Но если подумать над ними... Вот уж чего она не собирается делать так это ломать голову над его идиотскими  парадоксами. Она может дать на отсечение руку, что кассету с этим текстом он вставляет в свой мозг всякий раз,  когда встречает женщину, которую желает соблазнить. Вычитал эти мыслишки в какой-нибудь дурацкой книжонке, которых сейчас, как кроликов, расплодилось видимо-невидимо, а теперь выдает их за собственные измышления.  И,  наверное,  есть немало дур, которые клюют на эти дешевые трюки.

    Да как он только посмел произносить все эти неприличные слова в ее присутствии, едва не задохнулась Катя от возмущения. Ну, ничего она покажет ему при следующей встрече, как относится к нему.

     Катя почувствовала,  что  почти  успокоилась,  и  в это мгновение вдруг снова поймала себя на том, что скука вновь стала вить в ней свое гнездышко. Запал негодования ослабел,  а другого достойного для внимания объекта ни внутри нее, ни вне  не было. Но она уже понимала: если останется в своем номере,  то через некоторое время, подобно  собаке на луну, начнет выть от тоски. А значит, она должна любым способом хоть как-то развлечь себя,  дабы не позволить в ее мозгу слишком глубоко укорениться некоторым совсем ненужным ей мыслям…

     Катя вышла  на улицу.  Было прохладно и пасмурно,  ветер,  словно тренируясь перед боксерским поединком, то и дело норовил ударить в лицо и к тому же бесстыдно пытался залезть под платье;  нависшая над головой стая тяжелых серо-сизых  туч грозила в  любую  секунду  просыпать  на землю огромные горсти дождевых зерен.

     Она решила  погулять  по городу и,  несмотря на непогоду,  храбро отправилась в путь.

     Город был маленький и какой-то унылый.  Белые безликие дома образовывали узенькие,  как пеналы, и извилистые, как русло ручейков, улицы, не давая себе труда по созданию нечто достойного,   на чем  мог  хотя  бы на мгновение зацепиться тоскующий по красоте взгляд. Не радовали и магазины,  предлагая покупателям дежурный ассортимент курортных товаров. Она направилась к генуэзской крепости, вошла на территорию некогда мощной средневековой твердыни. Но, ни ощетинившие зубьями крепостные сооружения,  ни останки старинных строений, ни даже замечательный вид на море и горы, который открывался  со смотровой  площадки, никак  не  могли  поглотить ее внимание.  Её мысли витали совсем в другой эпохе и совсем в другом месте, нежели чем в том, где пребывало ее тело. Всегда любознательная к новым впечатлениям и сведениям, Катя позволяла рассказу экскурсовода  почти полностью пролетать мимо ее ушей.  Вместо этого она то и дело поглядывала на свои часики с ужасно медленно  ползущими, как две старых и ленивых черепахи, стрелками.

     Она вышла из крепости,  снова зашагала по улицам,  погружая  ноги в ковер из толстых и мягких слоев пыли. Внезапно по ее голове, плечам, груди застрочили точными очередями крупные капли.  Дождь был холодный,  за  несколько  секунд  превратил ее одежду в одну сплошную мокрую тряпку, которая, как страстный влюбленный почти намертво прилипла к телу. Почему-то, уходя из номера, она не захватила зонтик, и сейчас ей не оставалось ничего другого, как броситься бежать со всех ног.  И хотя пробежка  под  падающим    сверху ледяным душем была не из самых приятных процедур, Катя, как ребенок,  радовалась этому купанию. Оно остужала её,  успокаивало, избавляло от внутреннего напряжения, концентрировало мысли на не слишком приятной,  но зато абсолютно безопасной теме - борьбе с холодом и с осадками.

     Катя влетела в свой номер,  сорвала с себя насквозь промокшую одежду и бросилась под душ.  Все её тело мелко и часто вибрировало от холода, и когда горячие ручейки стали прокладывать по нему,  как по пустыне после дождя, свои русла, Катю охватило невиданное блаженство. Холод, словно побежденный противник, быстро отступал, а на его место, словно на вахту, заступало тепло.  Оно волнами двигалось по ней,  обогревая все новые и новые  участки обнаженной плоти и чтобы не спугнуть эти восхитительные ощущения, она даже закрыла глаза. Вода продолжала падать на неё, облака пара заполняли ванную,  и Катя походила на фею в какой-то фантастической полупрозрачной одежде.

     Катя перекрыла стекающий  из  душа  водопад,  подошла к зеркалу, стерла с него налет пара и внимательно стала разглядывать себя. Так получалось, что дома она редко видела себя полностью обнаженной.  И, в   самом деле,  где она может созерцать себя в таком виде;  подобные   нудистские  места   в квартире у них просто отсутствуют. Даже в ванной  нет  возможности, как следует, полюбоваться своим зеркальным двойником;  маленькое зеркальце, смотрясь в которое скашивал щетину с лица Петр, было для этого зрелища непригодно.

     Теперь же она видела себя всю: от разбросанных по голове и плечам темных снопов волос до пальцев ног с полустертым педикюром. И внезапно что-то странное произошло с ней, она вдруг услышала явственный зов собственной плоти. Это заполонившее всю зеркальную поверхность тело было восхитительно, оно манило и звало, оно просило награды за свою дородность и красоту в виде ласки и нежности. Никогда раньше у Кати не возникало мысли о том,  что можно наполниться желанием к  самой  себе. Немного  нерешительно  она провела рукой по груди,  затем подвела ладонь  к низу живота.  Казалось,  что этот маленький сладострастный  зверек  по клички к****р только и ждал ее прикосновения, он, как хорошо выдрессированная собачонка, тут же откликнулся на него нежным и мягким ощущением. Она продолжала, как ребенка, слегка поглаживать его, затем ее пальчик, словно спелеолог,  нырнул в пещеру  влагалища. Внезапно родившаяся там река блаженства стала быстро взбираться  куда-то  по  животу вверх, Катя ускорила движения; неожиданно  она вся вздрогнула, а из горла выкатился крик.

     Теперь зеркало  отражало смущенное катино лицо,  явно ошарашенное происшедшим.  У нее не было практики самовозбуждения, за всю жизнь она этим занималась всего пару раз,  да и то в далекой юности, когда внезапно набросившейся на нее резвый котенок чувственности помог найти в ее тогда  еще совсем небольшом  и редком перелеске этого маленького,  затаившегося, ждущего своего часа зверька,  способного приносить ей огромную  добычу удовольствия.  Но одновременно в ней тогда родилось и ощущение постыдности этого занятия, которое, в конце концов, и одержало победу. Но, как оказалось,  не навсегда.

     Что с ней сейчас случилось, почему вдруг рука сама потянулась к этому заповедному месту?  Катя почти бегом вышла из ванны, быстро задрапировалась в одежду и бросилась на кровать. Но при этом она отчетливо чувствовала, что ей стало по крайне  мере  на  какое-то время легче.