Три жизни одной женщины

20.

     Катя ворвалась в свой номер, заскочила в ванную и глянула на себя в зеркало. Ее  глаза  выкатывали на щеки и подбородок крупные бусинки слез. Она смыла их водой, вошла в комнату и бросилась на кровать. Жгучий стыд  все еще жег лицо,  и это жжение усиливалось всякий раз,  как только в  ее мозгу вновь вспыхивали  картинки того, что случилось  на берегу. Как мог себя Артур так вести, неужели он не понимал, что она чувствовала в  тот  момент?  И кто такой этот Павел?  Внезапно она чуть ли не подскочила от пришедшей к ней мысли.  Уж не подстроил ли Артур все это заранее и не пригласил ли Павла посмотреть на это бесплатное представление с ее участием в роли порнозвезды? Зная Артура,  не стоит сильно удивляться,  если он так и сделал.  Он - как  же это называется - не сразу вспомнила она  - эксгибиционист.  Ему нравится все это проделывать прилюдно, чтобы видели все. Будь его воля, он бы созвал целый пляж, а не одного Павла.

     Дверь отворилась, и на пороге вырос Артур. Катя попыталась заслониться от него враждебным взглядом, но он совершенно не обратил внимание на этот ее оборонительный редут, и вальяжно прилег рядом с ней.

     - Чего  убежала?

     - Ты еще спрашиваешь?!  - От возмущения у Кати даже сперло дыхание. - Я поняла,  ты все это подстроил нарочно,  пригласил его посмотреть, как мы будем этим заниматься на берегу.

     Внезапно она услышала его смех.

     - Ты должна радоваться, что доставила удовольствие не только себе и мне, но еще и ему. Он мне сказал, что давно не встречал женщины, которая так классно ебется.

     - Ты просто мерзавец.  - Её рука,  словно шашка, взвилась вверх и затем опустилась своим клинком на щеку Артура. Звонкий хлопок пощечины, словно выстрел, прокатился по комнате.

     Артур схватился за лицо.

     - А ты не только классно ебешься, ты еще отлично и дерешься.

     Шашка Кати вновь взлетела вверх, но неожиданно повисла в воздухе, не дойдя буквально несколько миллиметров до цели.

     - Но зачем ты так поступаешь?  - насыщенным слезами голосом спросила она.

     - Послушай, Катя, я не приглашал его. Честное слово, я бы не стал заниматься такой ерундой. Он сам заявился.

     - Но ты же его знаешь.

     - Конечно, мы же живем в одном номере.

     - И ты ему рассказываешь...

     - Иногда, когда он об этом уж очень просит.

     Стыд снова окрасил щечки Кати революционным красным цветом,  хотя темнота не позволяла разглядеть это свечение.

     - Я не знаю,  что мне делать, - простонала она. - Ты просто подонок, извращенец.  Эксгибиционист, - пригвоздила она его недавно вспомненным научным термином.

     - Никакой я не эксгибиционист, просто я не вижу ничего страшного, если кто-то видит, как я занимаюсь любовью.

     - И тебе нисколечко это не неприятно?  - с какой-то странной  надеждой на положительный ответ спросила Катя.

     - Ты все-таки странная женщина,  Катя, - вздохнул Артур. - Иногда мне кажется,  что ты уже освободилась от своей заскорузлости, но затем что-то всякий раз происходит и оказывается, что ты полна ею как прежде, как кадка дождевой  водой после ливня.

     - Да, прости, но я уж такая.

     - Да,  нет, ты вовсе не такая, на самом деле ты очень свободная и раскованная и когда забываешь о том, что вся переполнена предрассудками,  то я даже удивляюсь твоей раскрепощенности. А потом... Не понимаю, чего ты так сегодня смутилась. Ну, увидел Павел, как мы занимались любовью. Что ж из того, от тебя что-то убыло, ты потеряла в весе или меньше стало денег.  Каждый день ты три раза идешь в столовую и там ешь при всех.

     - Тоже  мне сравнил,  - презрительно фыркнула Катя,  - это совсем разные вещи.

     - Но  чем же  они разные.  И то и другое - физиологические акты. Только представь себе зримо,  думаешь, это очень красиво смотреть,  как ты засовываешь в рот куски пищи, пережевываешь ее, причмокиваешь, пачкаешь рот едой, потом вытираешь его салфеткой.  Ничего приятного в этом нет. Только ты привыкла считать,  что это не является неприличным. А есть вещи. которые ты считаешь  недопустимыми делать прилюдно. Хотя ничего особенного  в них нет. Это окружающие тебя идиоты внушили с детства, что заниматься любовью надо в полном уединении.  А есть народы, которые занимаются любовью открыто. И все считают это нормально.

     - Но они же дикари.

     - Почему они дикари, а не мы. По-моему,  дикость - это как  раз скрывать то, что естественно, то, о чем все знают. Помню, меня в детстве поразило одно обстоятельство: почему на пляже все спокойно расхаживают в трусах, а как только уйдут с него, так сразу же напяливают на себя кучу одежды. И если ты через пять минут застукаешь этого же человека где-нибудь  в  исподнем,  то он страшно смутится. Я никак не мог постигнуть такого странного непоследовательного поведения  взрослых: если в одном месте не стыдно ходить полуголым, то почему в другом месте за это могут посадить в кутузку.  И долго не мог уразуметь, в  чем тут дело,  пока не осознал того простого факта,  что мы все - рабы условностей.  А условность - это как цепи, которые в одних местах можно снимать почти полностью, а в других - надо одевать весь комплект целиком, да еще звенеть ими как можно громче.

     - Получается, ты за то, чтобы все занимались бы любовью где попало.

     - Вовсе нет, мне нравится заниматься любовью с тобой в этом замечательном номере.  И я вовсе не жажду иметь никаких свидетелей. Зачем они мне нужны,  если мне хорошо и без них. Но если вдруг кто-то увидит - на здоровье, пусть порадуется за нас. На самом деле все это не имеет никакого значения.  Твой мозг перегружен фантомами, они постоянно диктует тебе твое поведение. Выброси   их к чертовой матери как можно скорее из головы,  как из ведра помои. На самом деле то, что кто-то случайно увидел, как ты занималась любовью,  тебя не должно  совершенно смущать, более того, тебе на это должно просто наплевать. Ты получила наслаждение - и это главное.  Но этот фантом заставляет тебя мучиться, стыдиться самой себя. Вспомни, от скольких фантомов ты уже избавилась за эти дни, настала очередь разделаться с еще одним.

     - Но как? - спросила почти побежденная Катя.

     - Давай завтра пригласим Павла, и пусть он посмотрит, как мы занимаемся любовью.

     - Ты с ума сошел! - слетел с губ Кати громкий вопль.

     - Вот видишь, фантом не желает от тебя уходить. Он вцепился в тебя, как клещ, и держит тебя в заложниках.

     Несколько минут в комнате властвовала тишина. Через открытое окно не врывались никакие звуки; и город и море со всеми своими обитателями спали крепким сном.

     - Хорошо, я согласна, - вдруг едва слышно прошелестел голос Кати.

     Утром, едва проснувшись,  она сразу же попала в шершавые  объятия тревоги.  Одна и та же мысль о том, какое испытание ей сегодня предстоит,  словно назойливая муха, постоянно жужжала в голове, не позволяла расслабиться ни на миг. Зачем она согласилась, что заставило ее пойти на этот безумный шаг?

    Она посмотрела на спящего Артура, равномерно гоняющего через нос потоки воздуха, и тоже выпустила из себя тяжелый ком вздоха. Какого странного человека все же послала ей судьба; она,  так и не может определить, как же к нему ей относиться? Порой он вызывает в ней прилив такого горячего упоительного чувства, что она готова отдать ему всю себя целиком, а порой ей просто невероятно хочется - вот как сейчас - вонзить в его голую грудь всю обойму  своих  десяти остро наточенных коготков.

     Артур продолжал негромко, но очень равномерно, словно метроном, сопеть, а Катя все никак не могла определить, что же ей делать? То она твердо решала,  что никакого представления   давать  не  будет,  то вдруг передумывала - если она не пойдет на это, значит, ей никогда не бывать свободным человеком.

     Но вот зачем ей свобода -  это был тот вопрос, который также не давал покоя. Что она будет делать с этим экзотическим блюдом, как часто и с какой приправой употреблять?  Будет вести  такую же жизнь,  как Зина?  Но об этом даже помыслить страшно, не то, что уж претворить все это на практике. Да ей это и совсем не хочется. Но и отступить она тоже уже не может. Но почему не может - ей самой не совсем понятно. Но она всем своим нутром ощущает:  обратной  дороги  для  нее нет, путь в прежнее существование отрезан, как телефонный провод, связывающий ее с прошлым.  А вот куда ведет её новая дорога - это еще более непонятно нежели то, что случилось с ней за эти удивительные дни.

     Внезапно ею овладело раздражение. Она тут мучается, словно принц Гамлет, от неразрешимых противоречий, а тот, кто бросил ее в этот омут неопределенности, словно младенец после того, как ему дали грудь, спит безмятежным сном.  В сердцах она сдернула с младенца одеяло, явив миру ничем незащищенную мужскую плоть.  Невольно ее взгляд  притянул  п***с Артура. Как  и его хозяин, он еще не проснулся и лежал сморщенный и безвольный. Она вложила его в свою ладонь и тут же ощутила, как что-то зашевелилось в нем,  как какие-то электрические импульсы стали пробегать по нему, словно по включенному в сеть прибору, как начал крепнуть и напрягаться еще секунду назад вялый безжизненный ствол. А еще через мгновение она уже оказалась под Артуром. Его жадные губы стали лакомиться темными  маслинами,  мгновенно выросшими на плодородной почве кончиках ее грудей, затем они пустились в длительный каботаж по лагуне ее  влагалища,  приставая то к одной бухточке,  то к другой. Катя почти моментально,  словно сосуд,  поставленный под мощную струю, наполнилась до краев горячей лавой  желания.  Артур,  чутко уловив ее состояние, смело и быстро направил свой член в узкий и темный штрек.  Теплые волны удовольствия, как обычно  носились  по ней,  как ураганы по морским просторам,  и все же на этот раз их прилив был не таким обильным;  предстоящий экзамен на приверженность к свободе не  давал ей покоя и мешал целиком сосредоточиться на акте любви.

     Потом они стояли под душем. Катя ласково водила руками по его телу, обильно покрывала мыльной пеной его член и мошонку, зная, что эта гигиеническая процедура доставляет ему особенно сильное удовольствие. Артур в ответ массировал мочалкой ее груди,  растирал ягодицы с заходом и долгой остановкой на привал в промежности.

     - А может, не стоит делать то, что мы задумали? - вдруг с последней надеждой спросила Катя.

     Артур пожал плечами, которые без устали бомбардировали струи воды.

     - Это тебе решать,  - сказал он. - Если ты хочешь сохранить внутри своего сознания  эту перегородку,  то не приглашай Павла. Но учти, в таком случае она останется у тебя на всю жизнь.  А, не сломав ее,  ты никогда не будешь свободной. Нельзя быть свободной на половину; либо ты свободна, либо - нет.

     Катя понуро склонила голову. Она отнюдь не была уверена, что так уж сильно жаждет обрести эту самую полную свободу, тем более такой  дорогой ценой; ей для ее скромных нужд вполне хватила бы и половинка этого самого бесценного дара, но возражать Артуру не посмела.  Она никак не могла понять,  что же с ней все же творится. Та самая свобода, которая и была-то не особенно нужной, с которой она-то и не знала, что делать, как с купленной по дешевке на распродаже вещью,  вдруг обрела для нее  какаю-то безмерную ценность,  подобно простому незамысловатому предмету, но который особенно дорог, так как   напоминает о знаменательном в жизни событии  или близком человеке.

     - Хорошо, будь по-твоему, - тяжело вздохнула она и тут же поперхнулась,  так как вода залетела ей прямо в приоткрывшийся  для  выпуска наружу глубокого вздоха рот