Пока Катя шла по ставшему для нее после вчерашнего вечера крестному пути через всю столовую к своему столу-голгофе, она думала только об одном: как произойдет ее историческая встреча с Валерием Ивановичем. Она хотела попросить администратора под каким-нибудь предлогом перевести ее на другое место, но внезапно этому резко воспротивился Артур. Стоя на балконе и отправляя с него в вольный полет колечки дыма от своей сигареты, он кричал ей оттуда, пока она в комнате зашторивала свое тело одеждой.
- Почему ты должна пересаживаться на другое место, ты ничего постыдного не совершила. Ну, подержала немного мой замечательный член в своем прелестном ротике. Тебе надо учиться не смущаться своих поступков; если ты пересядешь, то тем самым косвенно подтвердишь, что занималась чем-то предосудительным. И тогда он будет прав. А заниматься любовью сам Бог велел, зачем он тогда снабдил нас соответствующими органами и желаниями. Самое страшное р*****о - это постоянная зависимость от мнений чужих людей. Но какое тебе до них дела, только ты сама решаешь, что правильно, а что - нет. Кто тебе внушил, что они правы, а не ты. Если хочешь быть свободной, то должна во всем доверять себе.
Катя слушала эти мудрые речи, мысленно говорила им "да", но всякий раз повторение этого короткого слова прибавляло ее душе изрядную порцию грусти. Легко рассуждать о свободе, а вот как претворить все это на практике, если только одна мысль о том, что она через несколько минут окажется за одним столом с этим мерзким Валерием Ивановичем, заставляет ее, словно лист на ветру, дрожать от страха.
Катя села на стул, стараясь держать голову так, чтобы ненароком не пересечься с глазами Валерия Ивановича. Трапеза протекала при полном молчании, лишь металлическое позвякивание приборов да скрежет перемалывающих пищу двух мельниц челюстей нарушали эту тишину.
- Вы собираетесь на пляж? - вдруг услышала она вопрос.
Только после этих слов своего сотрапезника она осмелилась взглянуть на него; его глаза нагло бродили по верхней части ее туловища, заглядывали ей в рот, прогуливались по шеи и плечам, подобно утомленному путнику, делали длительные привалы между холмов ее грудей. Внезапно она поняла: этот болван полагает, что после того, как он застукал ее с Артуром, она сдастся ему на милость. Долго же ему придется ждать. Чтобы она променяла бы этого плешивого ловеласа на Артура. Да ни за что на свете! Она отыскала его взглядом; как обычно он не столько завтракал, сколько веселил женщин. Но сейчас она отнеслась к этому его хобби с философским спокойствием мудреца, так как уже была уверена, что он не променяет ее ни на одну из этого трио, ни на любую другую женщину.
Внезапно она вспомнила, что оставила без ответа вопрос своего сотрапезника. Она подняла голову; выражение его лица походило на выражение лица следователя, требующего от подследственного говорить исключительно правду и только правду.
- А вам что за дело? - проговорила она.
Катя увидела, как мгновенно съехало с лица этого кандидата в ее инквизиторы суровое выражение, а его место заняла растерянность. Валерий Иванович явно не ожидал от нее такого решительного отпора. Катя же почувствовала гордость за себя; какая же она молодец, что сумела преодолеть свой страх и смущение и воздать этому нахалу по заслугам.
- Хотелось бы снова побывать вместе с вами на пляже, знаете, скучно одному.
Теперь он явно искал пути примирения, и Катя, подобно богатырю на развилке дорог, оказалась перед нелегким выбором: отсечь ли Валерия Ивановича окончательно, используя благоприятно складывающуюся конъюнктуру, или пойти с ним на мировую. Само собой разумеется, на ее условиях. Тем более, Артур до обеда будет в городе, она попросила его взять ее в качестве своего спутника, но он без объяснения причин, отказался. Она обиделась.
"Никогда не завись ни от чьих чувств, желаний, решений, - сказал он ей. - Любая зависимость делает тебя несамостоятельной".
"Я не должна даже зависеть от тебя?" - обратилась она к нему за разъяснениями.
"А почему ты должна делать исключения для меня. Исключений не должно быть ни для кого. В том числе и для любовника. Поэтому не стоит на меня обижаться".
Катя подумала и решила не обижаться.
- Если хотите, можете пойти, - вынесла свой вердикт она и увидела, как мгновенно изменилось его лицо, как порхнула на него легкокрылая бабочка надежды.
Катя ворочалась на лежаке, подставляя по очереди свои волнистые бока, почти совсем обнаженную холмистую поверхность груди и доску спины раскаленным солнечным стрелам, через равные промежутки времени лениво и медленно, словно тюлень, переворачивалась с одной части тела на другую, иногда вставала для того, чтобы смыть накопившийся на коже жар в прохладном море, затем снова возвращалась на прежнюю позицию. Валерий Иванович что-то периодически бубнил где-то неподалеку от ее уха, иногда она даже кидала ему в ответ какие-то отдельные реплики, но все эти действия и переговоры едва доплывали до ее сознания. Ею целиком завладела скука; и море, и солнце, не говоря уж о назойливом соседе, не вызывали в ней никакого отклика. Абсолютным монархом всех ее мыслей и помыслов сейчас являлся Артур. Она думала о том, что после обеда они снова запрутся с ее повелителем в номере, и она окунется с головой в другое море, гораздо более теплое и нежное, нежели то, которое, словно, не зная, куда деть переизбыток своей энергии, бесцельно волна за волную, без отдыха и устали набегает на берег в нескольких метрах от ее ног. И в этом другом море ее ждет долгое купание в потоке наслаждения и блаженства.
Из мира грез ее вытолкнул настойчивый голос Валерия Ивановича, который вот уже несколько раз, как заезженная пластинка, повторял свой страстный призыв к ней. Катя сделала усилие и попыталась вникнуть в то, чего он добивается от нее. Оказалось, что он снова предлагает ей свой альянс, обещая за это вознаградить ее тем, что станет намертво держать язык за зубами обо всем, что тут происходит. Медленно она приподнялась с лежака, стараясь удержать сползающие с грудей чашечки лифчика. Ее глаза мгновенно обхватили находящуюся в нетерпеливом ожидании ответа фигурку Валерия Ивановича. И неожиданно для нее самой ею овладел приступ смеха. Он не был притворным, ей было на самом деле смешно смотреть на этого мужчину, который словно залежалый товар, предлагает себя в качестве любовника по самой низкой цене. Она увидела, как темнеют от мутной злобой его зрачки; какое-то мгновение он пребывал в оцепенении, затем схватил вещи и, не одеваясь, помчался, словно спасаясь от преследования, наверх.
Несколько секунд она следила за его спринтом, затем снова возвратилась в прежнее положение и плотно смежила веки. Она хотела, чтобы даже солнце, орошающая своими знойными лучами практически все закоулки ее тела, не проникло бы в не менее жаркие, чем окружающее пространство, ее эротические грезы.
В городе Артур заглянул на базар и накупил фруктов. И теперь на ее столе он раскладывал фруктовую экибану. Она смотрела, как впивается он крепкими зубами в податливую, брызжущую красным соком, мягкую плоть арбуза, и думала о том моменте, когда он вот также плотоядно накинется на ее тело. Артур взглянул на нее, улыбнулся и отложил обглоданный до основания арбузный ломоть.
- Тебе понравился арбуз? - спросил он.
- Да, очень сладкий.
- А почему тогда съела всего один кусочек? - поделился он с ней своими наблюдениями.
- Мне хватит, он был большой.
- Значит, ты чего-то хочешь другого? Скажи чего?
Катя молчала, а ее щеки вдруг стали по цвету похожими на выстроившиеся в ряд на столе дольки арбуза, которые чем-то напоминали стоящие вдоль пирса корабли. Она понимала, что Артур прекрасно, как по книге с большим шрифтом, читает ее мысли и сейчас просто провоцирует ее. И не то, чтобы она испытывала, как это с ней случилось бы непременно раньше, жгучий стыд, но все же она не привыкла говорить откровенно об этой части своих желаний.
- Скажи, Катя, открыто, чего ты сейчас хочешь?
- Ты знаешь, - глухо сказала она, не смотря на него.
- А вдруг я ошибаюсь, сделаю что-то не то, - усмехнулся он. - Например, встану и уйду. Пока ты не скажешь от открытым текстом, чего желает твоя душенька, я буду есть фрукты. Их много, хватит надолго.
Несколько секунд он подождал реакции Кати, но так как ее не последовало, то взял с тарелки ожерелье винограда и, перебирая его словно четки, стал по ягодке переправлять это созданные природой украшения в рот. Катя наблюдала за ним, но продолжала молчать.
- Тебе легче просидеть так до вечера, чем выговорить всего одно слово. Правда?
Катя едва заметно кивнула головой. Артур же глубоко и горестно вздохнул.
- Но неужели после того, как я тебя всю перепахал, тебе так сложно сказать: я горю, как факел, от желания поебаться с тобой. И все. И через минуту уже будешь ласкать мой ненаглядный п***с. Ты же с моей ширинки глаз не сводишь. Ну, давай, говори. Не можешь сразу, давай по буквам. Начинаем. Хочу с тобой е...
- Артур, - взмолилась Катя, - неужели обязательно это произносить.
- Обязательно, - неумолимо, как учитель преподающий урок плохому ученику, ответил Артур. - Пойми раз и навсегда - секс - это свобода. А если он не ведет к свободе, на кой черт им заниматься. Сейчас - ты раба его, а должна стать госпожой. И когда ты ею станешь, то и во всем другом тоже будешь свободной. Так что давай.
Катя затравленно посмотрела на Артура, как смотрит жертва на своего мучителя.
- Я хочу с тобой...
- Дальше.
- Я хочу с тобой еб...
- Ну!
- Я хочу с тобой ебаться! - наконец вытолкнула она из себя, словно пробку из бутылки, это проклятое застревающая, как кость в горле, слово.
- Вот видишь, все просто. Теперь повтори эти слова пять раз.
- Нет!
- Да! Иначе сказанное считаться не будет. Нужно закрепить достигнутое.
- Я хочу с тобой ебаться, я хочу с тобой ебаться, я хочу с тобой ебаться, я хочу с тобой ебаться! - Внезапно Катя остановила это словесный конвейер и перевела дух.
- Ты сказала четыре раза, я считал. Нельзя давать себе поблажку. Раз не досказала, говори еще пять раз.
Катя стала повторять прежний текст, и при каждом новом повторе это слово все более спокойней и легче слетало с ее уст. Закончив лексическое упражнение, она как-то странно посмотрела на Артура.
- Это все ужасно, - почти плача, проговорила она.
- Это замечательно, только не привычно. От тебя просто отходить грязь, а тебе кажется, что ты расстаешься с чем-то очень важным в себе. Но вскоре ты поймешь, что это была на самом деле всего лишь обыкновенная слякоть. Мы все по уши загрязнены. У нас все нечисто. Испражняться - нечисто, сморкаться - нечисто, плеваться - нечисто. Зато делать друг другу пакости, желать ближнему самое плохое - это вполне в порядке вещей. Этого мы не стесняемся.
- О чем ты говоришь, Артур?
- О том, что мы живем в перевернутом мире. Мы постоянно боимся испачкаться. А знаешь, почему? А потому что мы все в дерьме. Потому-то так и боимся грязи, что очень хорошо знаем, что это такое. А грязь ко всему, к чему прикасается, превращает в грязь. Вы поди у себя дома вообще не говорите о сексе.
- Нет, - призналась она.
- У тебя же два мальчика, неужели ты ни разу не говорила с ними на эту тему?
- Ни разу.
- А ведь это нормальная чистая тема. Гораздо более чистая, чем перемалывание косточек вашему соседу или начальству. Знаешь, я бы на вашем месте как можно чаще расхаживал голыми по квартире.
- Всей семьей? - От изумления у Кати глаза приобрели форму обруча.
- Только всей семьей. Чем больше твои дети будут видеть вас голыми, тем меньше у них будет нездорового любопытства к человеческой анатомии. Они будут воспринимать то, что отличают мужчину и женщину, как норму, как самую естественную вещь. А еще лучше заниматься при них любовью.
- Ну, уж нет, ни за что! - решительно воспротивилась такой перспективе Катя.
- А ты хочешь, чтобы они все узнали из порнофильмов и журналов. Ты еще не находила у них таких фотографий?
- Однажды нашла несколько снимков. Там были голые женщины.
- Ты их, конечно, тут же разорвала и выбросила.
- А что же я должна была с ними делать, на стену повесить?
- А почему бы и нет. Висят же у тебя на стене какие-нибудь идиотские кошечки?
- Как ты узнал? - пришла в изумление Катя.
- Да их отсюда даже видно, - усмехнулся Артур. - Понимаешь, грязь возникает тогда, когда появляются запреты. Если вдруг найдется идиот, который запретит умываться по утрам, и отыщутся миллионы других идиотов, что последуют этому примеру, то те, кто вопреки запрещению все равно станут плескаться над раковиной, будут восприниматься остальными, как совершающее нечто грязное и непристойное. Все, что запретно, то потенциально грязно. А потому любой запрет - это глупость.
- Не согласна. Ну а наркотики, по-твоему, не надо запрещать.
- Само собой, что не надо. Будь они в свободной продаже, у людей возникало бы меньше желания их потреблять. Многие приучаются к ним как раз потому, что на них наложено табу. Но я не люблю наркотики, это ужасно.
- Ты принимал наркотики?!
- Да, немного, - сознался Артур. - Но мне не нравится, когда уходишь в кайф с помощью препарата. Секс лучше, потому что он естественен. Секс не разрушает, а освобождает, если к нему правильно относиться, а наркотики разрушают и закабаляют. Вот почему я предпочитаю заниматься любовью. Ладно, хватит на сегодня разговоров, у меня больше уже нет сил, так хочется тебя выебать.
Внезапно Артур перелетел из кресла на кровать и совершил посадку рядом с Катей. Одна его рука тут же залезла ей под подол сарафана, другая - отправилась на прогулку по ее груди. Неожиданно он остановился.
- Скажи, а что ты сейчас хочешь сделать? Только не смущайся.
- Раздеть тебя, я еще никогда не раздевала мужчину, - не сразу призналась Катя.
- В чем проблема.
Артур лег, Катя нависла над ним и распахнула створки его рубашки. Несколько секунд она любовалась темным от загара шелком его нежной, без единой волосинки, почти женской кожи, затем втянула в рот его соски, поласкала их языком и предприняла спуск к скважине пупка. Это чистое без всякой растительности, но в тоже время крепкое мужское тело, вызывало в ней неутолимое желание его гладить и ласкать. Её руки мягко массажировали его плечи и живот, ее губы касались розовых ободков вокруг двух малюсеньких выпуклостей на груди. Она расстегнула ремень на брюках, спустила вниз молнию и стала медленно стаскивать их с него. Теперь на нем из доспехов оставались только плотно обтягивающие бедра трусы. Но она не спешила взять этот последний редут, защищающей его от полной наготы, а принялась покрывать короткими поцелуями бедра и ляжки.
- Катя, милая, - простонал Артур, - как здорово ты все делаешь.
Она взглянула на его лицо и принялась освобождать рвущийся на свободу, словно узник, п***с из каземата трусов.
Она сидела в бедрах Артура и смотрела на стебель его члена и чувствовала, что может любоваться этим выросшим здесь растением бесконечно долго. Он, в самом деле, был очень красив; не тонкий, но и не толстый, слегка сужался в верхней своей части, как наполовину выкуренная сигара. Катя осторожно взяла его за крайнюю плоть и стала поднимать и опускать ее то вверх, то вниз. Она видела, какое наслаждение доставляют Артура ее действия, но и сама погружалась в не менее глубокую океанскую впадину блаженства. Эта была для нее новая и замечательная игра, которой можно было предаваться бесконечно. Временно насытившись этим занятием, она придумала другое, обхватила ф****с рукой и подобно ручке скоростей стала перемещать его то в одном, то в другом направлении, радуясь его покорности и безропотному следованию за любым зигзагам ее фантазии. То, что она была полной хозяйкой этого замечательного творения природы, вызывало у нее неиссякаемые приливы восторга почти такие же мощные, как морские приливы. Ей даже не хотелось сейчас кончать; после пика оргазма начнется сразу же быстрый спуск вниз, в пустоту. Сейчас же она была во власти совсем иного состояния, когда одна теплая волна, едва отхлынув, тут же сменялась другой, еще более теплой и приятной. Она вдруг сделала открытие, что кроме стремительно нарастающей энергии желания, могут возникать совсем другие, но не менее восхитительные ощущения, не такие острые, но от того, может быть, даже более глубокие. Ее пальчики по- прежнему перемещались по рукоятке члена, придумывая для него все новые и новые упражнения. Из Артура вырывались на волю бесконечные стоны, и она испытывала гордость оттого, что способна извергнуть такой могучий водопад наслаждений на своего партнера.
- Больше не могу, возьми его в рот, - сладострастно простонал Артур.
Словно насос, она втянула в свой рот его п***с, но не успела облизать его языком, как из него забил мощный гейзер теплой спермы. Она еще никогда не пробовала этого тягучего напитка на вкус и сейчас не без опасения стала заглатывать жидкость. Но ничего страшного не случилось, непривычное питье хотя и оказалось по вкусу весьма специфическим, но даже немного приятным. И она порадовалась этой своей победе; только что она избавилась от еще одного предубеждения.
Артур медленно приходил в себя, Катя лежала рядом и водила рукой по его лицу.
- Ты великолепная любовница, - сказал он немного задумчиво, словно не до конца доверяя собственной высокой оценки. - Я не предполагал, что ты так сумеешь обращаться с моей игрушечкой. У вас с ним получился отличный дуэт. Раз вы нашли с ним общий язык, ты должна его как-то назвать. Выбери для него имя.
- Опять? И для него тоже.
- А почему бы и нет. Так как тебе хочется его называть.
- Василий, - почти не задумываясь, окрестила она понуро лежащий, словно утомленной после бурной охоты пес, п***с Артура.
- Василий? Почему Василий.
- Не знаю, просто пришло на ум это имя.
- Ладно, пусть он будет наречен Василием.
Катя взяла член в руку и слегка надавила на его головку, словно прося у него внимания.
- Запомни, - сказала она, - отныне ты больше не безымянный, теперь тебя зовут Василием. Ты должен откликаться на это имя. Тебе нравится оно?
Она увидела, как член слегка ожил и даже немного, как ребенок после каникул, прибавил в росте.
- Смотри, ему нравится! - радостно воскликнула Катя.
- Нравится, - подтвердил Артур. - Ты выбрала для него хорошее имя. От его лица выражаю тебе благодарность.
- У него есть лицо.
- А разве нет?
Катя внимательно посмотрела на вновь окрещенного.
- Да, ты прав, есть и очень симпатичное. Нет, даже не симпатичное, он просто красавчик. Я хочу, чтобы он был бы целиком мой.
- Пока я с тобой, он твой.
- А потом, будет чей-нибудь другой? - ревниво произнесла она.
- Затем думать о том, что будет потом. Я живу сегодняшним днем и вечностью.
Глаза Кати наполнились недоумением.
- Я не понимаю, что, значит жить сегодняшним днем и одновременно вечностью. Разве одно не исключает другое.
- Только дополняет. Вернее, жить сегодняшним днем - это и есть жить вечным. - Заметив, что недоумение по-прежнему переполняет глаза Кати, он решил сделать небольшие пояснения. - Тебе, наверное, кажется, что жить вечным - это с утра и до вечера думать о будущим.
- В общем, да, - осторожно, дабы не попасть впросак, проговорила Катя.
- Ничего подобного! Кто думает о будущем, тот как раз и живет только одним днем. Потому что он боится будущего и все, что у него есть, - это страх перед ним. Вот каждый день он тем только и озабочен, что пытается его преодолеть, строя различные идиотские планы. Такой человек обычно все откладывает: покупки, женитьбу, любовь, секс. Ему кажется, что все это у него будут когда-нибудь потом. А потом - это никогда. Все должно быть только здесь и сейчас. Мне чертовски с тобой хорошо - и я не желаю больше ничего знать, ни о чем думать. Как только ты начнешь размышлять, что будет завтра, то считай, что все пропало - счастья больше нет. Теперь в тебе только одна тревога.
- Неужели ты никогда не думаешь о будущем? - не поверила Катя.
- Не думаю. И не собираюсь думать. Я не хочу думать о том, чего нет. Достаточно и без меня других дураков, которые без конца готовы размышлять о том, что случится завтра, послезавтра, через год, через тысячу лет. Эти люди боятся или не умеют жить сегодняшним днем, вот потому-то их и заносит так далеко.
- Ну а какое это имеет отношение к вечности? - продолжала выпытывать Катя.
- Прямое. Если вечное, вечно, то у него нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. В лучшем случае у него есть только миг. И я живу этим мигом. Поэтому я вне времени. Я есть и меня нет.
Катя смотрела на Артура с каким-то смешанным чувством: если бы все эти речи, она услышала неделю назад, то медицинский диагноз их автора был бы для нее предельно ясен. Но сейчас за эти дни в ней произошла какая-то внутренняя работа, еще малопонятная, но уже ощутимая даже ее заставленному гигантскими полками прошлых представлений сознанию. А потому слова Артура находили в ней хотя и вызывающий тревогу и беспокойство, но живой отклик. Как будто бы одна часть ее существа была с ними солидарна, а другая - выступала решительно против. Но в таком случае, к какому из двух раздающихся в ней внутренних голосов следует прислушаться? Это задачка даже не с двумя, а со многими неизвестными. И все же выход из этой тупиковой ситуации она нашла, выход типично женский, а потому устраивающий обе стороны. Её пальцы сплелись вокруг все еще вялого стебля п****а.
- А он тоже есть и его нет.
Артур рассмеялся.
- Он всегда для тебя есть и всегда тебя хочет.
Как бы подтверждая этот тезис, п***с из гибкого, как тростник стебля стал быстро превращаться в твердый и прямой, как сосна ствол. Он уже не помещался в обхватившей его ладони Кати, а стремился вырваться из этого плена на свободу. Внезапно Артур резко поднялся с подушки и стал обсыпать ее тело гроздями поцелуев. Он спустился вниз и его язык принялся вылизывать ее в*******е, мягко щекотать к****р. Жар желания подобно всплеску взрывной волне, порожденной взрывом мощного заряда, быстро прокатился по телу. Она ощутила на себе необременительную тяжесть Артура и в тоже мгновение почувствовала внутри себя присутствие инородного предмета. Но присутствие его было желанным и упоительным. Сознание Кати, обычно сохраняющее контроль над собой в любых ситуациях, внезапно отключилось, и почти не понимая, что говорит, она прошептала:
- Милый мой, люблю тебя, Артур. Возьми меня, пожалуйста, возьми.
- Я тоже тебя люблю, - услышала она в ответ, но эти его слова уже почти не имели для нее значение, потому что мощный взрыв оргазма внутри ее тела целиком поглотил все внешние звуки и впечатления.