Знахарь. Сквозь время

Глава 3

Я, оцепенев от увиденного, наблюдал за тем, как Рачель с истошным криком пала на колени рядом со столом, держа запястье пригвожденной ножом кровоточащей руки. Слезы стекали градом по ее некогда беззаботному лицу, а ее плечи содрогались то ли от рыданий, то ли от боли. Она громко выла, не сводя взгляда со своей пронзенной насквозь кисти.

А человек, сотворивший это с невинной девушкой, стоял и смотрел то на нее, то на меня, улыбаясь больной улыбкой. По столу медленно растекалась бордовая кровь, пока я тяжело дышал и слушал мучительные Рачель. А тяжелее всего было осознавать, что она пострадала из-за меня. И я никак не мог ей помочь...

― Твои друзья останутся целыми и невредимыми, только если ты будешь следовать моим условиям и не задавать ненужных вопросов, ― заявил мужчина, получая больное удовольствие с вида девушки, которой он умышленно причинил вред и боль.

Понимая, что следующими на очереди к показному наказанию за мое неповиновения могли оказаться, я почувствовал острую головную боль. Паоло и Санто уже находились в лапах бугаев, которым ничего не стоило врезать моим друзьям или, того хуже, отрезать что-нибудь.

В должной мере прочувствовав обреченность и безвыходность ситуации, я уже хотел было сдаться, но в голову влетела быстрая яркая мысль оказать последнюю попытку сопротивления. Даже если она окажется провальной, я должен был совершить ее, чтобы не корить себя всю оставшуюся жизнь за бездействие и трусливость. Пересилив оцепенение, я со всей силы пнул близстоящий стул в мужчину, желая сбить его с ног. Но вместо желаемого успеха столкнулся с гневом мужчины, который всего лишь согнулся из-за боли удара.

― Вот же гаденыш, ― пробормотал он сквозь зубы, а затем, стремительно подойдя ко мне, чуть прихрамывая, он одним мощным ударом ударил меня по голове прикладом своим пистолетом.

И я поплыл по течению боли и утягивающей меня на дно темноты. Меня стало качать на мощным волнах, а затем наступила тишина, темнота и спокойствие. Я провалился в беспамятство.

Когда я стал приходить в себя, я хотел было думать, что это был просто кошмар, которого не существовало в реальности. Я стал буквально молить об этом. Пусть даже кошмар начнется со встречи с этим мужиков, а не с наказания отца. Я по доброй воле отправлюсь на военную учебу, но точно не хочет принимать происходящего того вечера.

Я боялся распахнуть глаза и увидеть свое окружение. Поэтому я так и сидел, с закрытыми глазами. Горло резко сжало судорогой от сухости и я поднял руку, чтобы накрыть саднящее горло. И в этот самый момент услышал металлический лязг, появившийся от моего движения.

Тогда я резво распахнул глаза и увидел железные оковы на металлических цепям, исходящими прямо из стены. Одна моя рука стала пленницей этих оков, сдерживающих меня в этом жутком месте.

Только потом я прошелся шокированным взглядом по холодному, темному помещению, с облупившимися стенами, запахом плесени и витающей в затхлом воздухе атмосферой безысходности. Я оказался в подвале, а случившееся накануне не было жутким кошмаром, это была суровая правда.

Я попытался сесть, оперевшись спиной о стену, как голову тут же прострелила острая боль. Голова нещадно загудела и я поспешил схватиться за очаг боли, тут же натыкаясь на вязкую кровь на своих волосах. Тот удар прикладом был настолько сильным, что пробил мне голову и выпустил кровь. Именно этот удар стал причиной моей нынешней головной боли. С трудом сев, я стал оглядывать пространство, которое стало моей темницей. А ведь отец предупреждал меня - нужно было сидеть дома под утроенным конвоем охраны, чтобы остаться целым, невредимым и не похищенным. А я, идиот, не послушался и теперь расхлебывал кашу, с металлическим привкусом.

Мерцающая одинокая лампочка на потолке испускала тусклый свет в подвале. И я хотел, чтобы иметь надежду на лучшее, даже и такую же тусклую и блеклую, но даже ее не было в моем протрезвевшем сознании.

Из-за моих необдуманных поступков слишком многие люди страдали - Рачель, удосужившись ранения кисти, друзья, участь которых мне теперь была неизвестна, мама, что наверняка тяжело переживала мою пропажу, и я сам, оказавшись в плену какого-то больного убл*дка.

Я услышал постепенные приближающиеся шаги из-за двери и повернул голову в сторону звука, ожидая столкнуться лицом к лицу со своим похитителем. Вскоре дверь со скрипом распахнулась и подвал залило ярким светом и тенью нескольких человеческих силуэтов. Пока один остался в дверном проеме, второй приблизился ко мне вальяжными шагами. Это был бледнолицый мужик, с рыжей шевелюрой и карими глазами. Он бы выглядел неплохо, не будь участником расправы надо мной.

Он нахмурился, осмотрел меня, и в его глазах заискрились нездоровые блики.

― Мистер Конор, ― обратился он к мужчине, оставшимся в дверном проеме. ― Он очухался наконец, а я то уж думал, что кони двинет.

Ответа не последовало и тогда, вернув фокус на мое лицо, рыжий злобно усмехнулся и присел на корточки рядом со мной, чтобы прорычать:

― Хочешь вернуться обратно на тот свет? ― спросил он у меня, замахивая кулак над моей головой.

― Приказа на самоуправство не было, ― раздался спокойный властный голос мужчины у входа в подвал.

― Понял. Простите, Мистер, ― ответил рыжий, поднимаясь на ноги и склоняя голову.

А вскоре он отошел от меня на пару шагов, пропуская ко мне своего начальника, который, кажется, и был организаторов моего похищений. А уже через мгновение он стал приближаться ко мне. Он остановился рядом и засунул руки в карманы брюк, будто сдерживая себя от желания пустить кулаки в ход дела, по отношению ко мне. Он смотрел мне прямо в глаза своим холодным взглядом, казалось, будто он был полон боли.

― Чего вы от меня хотите? ― спросил я, пытаюсь держаться браво, несмотря на колотящееся в груди сердце.

― Не от тебя, а от Эрнесто. Хочу, чтобы он страдал и понял, как это больно, когда у тебя забирают дорогого сердцу человека, ― ответили мне.

Стало понятно, что между этим человеком и моим отцом был какой-то конфликт, в подробности которого я не был посвящен. Я смотрел на него с непониманием, пытаясь докопаться до мотива своего похищения и рассматривая своего похитителя, с иссиня-черными волосами и карими глазами.

― Отец заплатит за мою жизнь любую сумму, которую вы скажите, ― вымолвил я, облизывая сухие губы. ― Он пойдет на любые уступки.

Мужчина хмыкнул так, что у него дернулась губа. У меня такое было, когда я пытался скрыть боль за улыбкой. Затем мужчина соизволил ответить мне:

― Ты не понял. Мне не нужны подачки твоего отца, я хочу его страданий, ― сказал он, а следом наклонил голову, снова внимательно всматриваясь в мое лицо, и шепотом, едва слышно, продолжил: ― Ее глаза...

А уже в следующую секунду он резво отвернулся от меня и зажмурил глаза, тяжело дыша.

― Теперь, Марко, твой дом здесь. Ты станешь моим дорогим гостем. Советую привыкнуть и смириться, ― проговорил он и покинул подвал, вновь запирая меня в полном одиночестве.

******

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Я изредка сталкивался со смехом и запахом сигарет от охранников, заходящих проверить своего пленного. И всякий раз я удосуживался удара, пинка или того, на что была способна больная фантазия человека, находящегося на посту. Эта бесконечная боль стала медленно, но уверенно сводить с ума. Болели ребра, живот, голова, спина... Мое тело покрывали множественные ссадины и гематомы. Часть времени я находился в сознании, проживая эту нескончаемую боль, а другую часть времени в беспамятстве, в котором не было ни холода, ни голода, ни боли.

Тот, кого назвали Мистер Конор, стал моим похитителем и мучителем. Он был будто бы моим наказанием за все сотворенные грехи и необдуманные деяния. Если бы я только знал, что в свои семнадцать лет угожу в плен и стану платить такую страшную цену за свои поступки, то я бы стал самым примерным мальчиком на свете. Если бы я только знал это заранее...

И то с каким удовольствием мой личный мучитель смаковал мое имя и наслаждался моими муками, твердя о какой-то мести моему отцу, стало понятно, что добровольного отпуска ждать не следовало. Он же буквально трепетал от удовольствия, осознавая, какая власть над моим отцом у него находилась в руках. Он никогда не причинял мне боль сам, никогда не смотрел на это, он изредка заходил, проверяя мое самочувствие. И каждый раз, когда он заглядывал в мои глаза, он спешно покидал подвал, давая указание своим людям одарить меня муками боли. Я видел в его взгляде необъяснимую боль, но продолжал считать его бездушной тварью, издевающейся над сыном своего врага.

Всякий раз когда громилы приходили по мою душу, я пытался давать отпор, сопротивляться, не позволять причинять себе боль. Но в последние разы, мне уже стала безразлична собственная участь, а потому я молча терпел побои, не издавая ни писка, ни вздоха. В одно мгновение я утерял смысл борьбы за жизнь.

Вот и сейчас, когда скрипнула металлическая дверь, предсказывая очередные побои - я не повел и ухом, продолжая смотреть в одну точку. Я хотел утереть кровь из свежеразбитой губы, но только поднял руку, как простонал от боли в плече и корпусе. Это была невыносимая боль...

― Как ты себя чувствуешь? Очень больно? ― пролепетал детский голосок возле двери, где находился выход на свободу...

Я повернул голову к голосу и столкнулся с ослепляющим светом помещения за дверью моего подвала. Тоненький детский силуэт стоял напротив света, стоя в проеме к свободе. Напоминало свет последнего пути и ангела, сопровождающего меня на тот свет. Но чувство острой боли давало понять, что я не умер, а все еще был жив. Уж не знаю - к счастью это или к сожалению...

Сознание было настолько смутным и дезориентированным, что сначала я подумал, что это голосок принадлежал моей младшей сестренке, которая тоже оказалась в лапах этого убл*дка. И если со своим терзанием я мог смириться, то с пленом Беатрис точно не готов был. Я напрягся, постарался встать, но не смог и только взвыл от боли.

― Пожалуйста, не шевелись! Тебе же больно! ― вновь раздался девичий голос, но уже намного ближе.

А в следующую секунду детская ручка дотронулась до моего предплечья, призывая обратить на нее свое внимание.

― За что они так с тобой? ― спросила девочка, выпячивая губ от жалости ко мне.

Сосредоточив свой взгляд на ней, я понял, что это была не моя сестренка, а незнакомая мне девочка. Ей было лет девять или около того. Она выглядела хрупкой и светлой, за счет блондинистых волос и белого платья. Она совершенно не вписывалась в этот подвал. Она выглядела как принцесса или ангел, а я был изможденным, грязным, кровоточащим пленником.

Может, она и впрямь ангел, пришедший спасти мою увязшую в боли душу? Я посмотрел в ее большие голубые глаза с длинными загнутыми ресницами, которые тянулись почти до бровей. На ее худом личике глаза занимали почти половину. И я, не ведая того, утонул в их глубине.

С каждой пройденной минутой я все больше склонялся к мысли, что происходящее было лишь жестокой уловкой моего разума. Я уже хотел было подумать на галлюцинацию от голода, как девочка дотронулась до моей щеки, доказывая свое существование. Но уже в следующую секунду она одернула руку и покосилась на дверь позади себя.

― Меня не должны здесь увидеть, ― прошептала она и стремительно поднимаясь на ноги. Она направилась к двери, но прежде чем выйти пролепетала тоненьким голоском: ― Я зайду к тебе, как только смогу.

А затем она вышла, оставляя меня наедине со странными мыслями о ней. Возможно я был идиотом, желая думать о реальной девочке, а не о происках моей больной фантазии. Ее прохладные руки и чистый запах будоражили мой избитый разум. Она зависла у меня перед глазами, намертво закрепившись в сознании. Она стала первой за мой плен, кто пожалел меня, а не причинил очередную боль.

А через какое-то время меня поспешил навестить сам Мистер Конор. Громкий звук быстрых шагов и скрип двери принадлежали именно ему.

― Твой папаша - урод, если ты не знал! ― заявил он, ворвавшись в подвал с бутылкой алкоголя и шатающейся походкой. ― Сука, как я же его ненавижу! ― процедил он сквозь зубы.

Прежде он представал сдержанным и спокойным, а сейчас все гнилое нутро полезло наружу из-за принятого градуса. Он подошел ко мне и схватил мое лицо, больно сжимая впалые щеки. Но он снова столкнулся с моими глазами, которые были будто бы оружием против него. Вместо удара, он пал на колени рядом со мной, отпустил меня и проронил скупую слезу, не разрывая со мной зрительного контакта.

― Ну почему всё так? ― спросил он голосом, полным боли и отчаяния. ― Почему у тебя ее глаза?! Почему ты... не мой?!

Выговорившись Конор сделал еще один большой глоток, а затем поднялся на ноги, словно протрезвев и поняв сотворенное, и вышел из подвала, не оглядываясь и не заговаривая со мной.

Я же остался в еще большем непонимании, чем был до этого. Я думал, его связывал конфликт с отцом, но, кажется, все было намного глубже и сложнее. Я понятия не имел, что с ним произошло, но не могу перестать задавать вопросами - какую боль он прятал? Чьи у меня глаза? Почему я должен быть его?