По осколкам нежности

Глава 6

Настя

Мерс быстро скатился на Морскую, свернув к нашему дому и остановился.

- Позови Глеба. – проговорил отец, отворяя дверцу авто.

Он медленно направился к дому. Гадая, что будет дальше, выбираюсь из машины, и, оглядевшись, тоже отправляюсь внутрь. Прохладный вечерний воздух неприятно огладил мою спину, вызвав озноб.

- …сегодня тебя жду, сейчас! Возьми все с собой! Я до хера плачу тебе, чтобы не справиться с обычным абортом! – орет отец в телефон.

Вот и конец спокойствию и безразличию. Погодите… Какой аборт? Не успевая додумать, что происходит, или что-то сказать, меня сбивает с ног увесистая пощечина, возникшего из полумрака отца. Он не включил свет в гостиной, загорелась лишь бра в прихожей и коридоре. Оказавшись на ковре, я быстро разворачиваюсь, не осознавая до конца, что меня вновь и вновь лупят по лицу. Молча, не произнося ни слова, отец хлещет по щекам так, что того и гляди вылетят зубы.

Когда, наконец, я окончательно падаю от головокружения со стекающей с губ кровью, слышу:

- Сейчас я тебя научу быть правильной и чистой женщиной, и не продавать свое тело соплякам, вроде Боркова. Не ошибся? – он хватает меня за плечи и встряхивает, как куклу. – И ему тоже преподам урок, раз вы не понимаете по-хорошему.

- Ты больной придурок! – цежу сквозь зубы, кривясь от боли. Кожу на лице дерет как от крапивы.

Отец ухмыляется, отпуская меня, и презрительно смотрит, что я так и не могу подняться.

- О! Явились?

Вижу еще две пары мужских ботинок рядом со своим лицом. Охрана молчит, видимо, не понимая, что происходит.

- Взяли эту шалаву и в спальню. Сейчас Ашот приедет. – бросает мужчинам, удаляясь.

Меня подхватывают под руки, как запойного алкоголика и волокут по лестнице. Слабо понимаю, что от меня хотят, но сопротивление бесполезно. Раз отец приказал, его цепные псы не будут медлить.

- Мама бы тебя прокляла! Совсем свихнулся, - мямлю, пытаясь вырваться.

- Пускай! Зато ублюдков не нарожаешь! – слышу, как отец входит в кабинет и хлопает дверью.

Ужасный вечер! Тем кощунственнее, что я узнала о ребенке. Зачем отец вызвал семейного врача? Что он хочет от меня? Я решила, что уеду отсюда, не задержусь ни на день! Как вообще до сих пор нахожусь в одном доме с психопатом!

- Не дергайся ты! Видишь, как батька осердчал на твои гульки? – неприятно слащаво шепчет один из бугаев, отпуская мои руки и давая упасть на постель.

Меня приволокли в комнату мамы… Отец давно съехал отсюда и спит в гостевой, и здесь бываю только я. Мужчины остаются стоят у постели, обескураженно глядя на меня. Усаживаюсь, растирая слезы, промакивая краем покрывала разбитые губы. Плевать, как это выглядит перед хамоватыми неотесанными мужланами.

- Мне нужно переодеться. Выйдите, - придерживаю раскалывающуюся от боли голову.

- Не велено.

Мое удивление безмерно.

- Что значит «не велено»? Пялиться на меня голую он вам тоже велел? – поддеваю бугаев, которые тут же переглядываются и направляются к двери. Они не часто меняются, и эти как раз работают на отца не первый месяц. Не удосуживаются даже вести себя по-человечески! Отец со съехавшими нервами, но они-то!

- Это… двери не закрывай на замок. Выломаем. – усмехается мужчина, ведя плечом, будто я со своими пятидесятью тремя килограммами собираюсь спорить!

- Ах, да! Ну как же! – злюсь и в то же время всерьез беспокоюсь.

Отец впервые настолько перегнул палку, что я хочу уйти. Просто уйти, взяв только немного одежды и документы. Пусть кого угодно вызывает себе в помощники, разруливает с долгами – без меня! Хлопнув дверью в ванной, стягиваю с себя ненавистное платье. На полотенцесушителе моя футболка, а в углу – мягкие тапочки. Разыскать бы еще джинсы.

Подпоясавшись широким полотенцем, я решительно направляюсь в свою комнату, но в дверях меня снова останавливают.

- Будь здесь. Виктор Аркадьевич так сказал.

- Я должна там без одежды быть? Мне брюки нужны.

- Да ты вроде и так… ничего.

- Урод! – одариваю мужчину сомнительным комплиментом, замечая движение в холле.

Приехал друг отца Ашот. Когда я была маленькой, мне уже не нравился этот человек. К слову, ему не удалось сделать мне ни одной прививки, так я брыкалась и верещала. Он вроде числился семейным врачом, но выглядел как бандюган – небритый, круглолицый, с крупными яркими губами и неприятным взглядом.

- Давай обратно, - тянет за плечо охранник, указывая на дверь.

- Я что, не могу выйти из комнаты? – все еще возмущаюсь.

- Нет.

Разворачиваюсь и хлопаю с размаху дверью. Как быть? Как отсюда смыться? На мне трусы, футболка и тапочки! Принимаюсь нервно расхаживать по комнате, меряя ее по десять шагов в каждую сторону. Отец явно что-то затеял, раз отдал приказы и скрылся в кабинете. Что-то очень не хорошее… Зато ублюдков не нарожаешь…

Медленно до меня доходит, что Ашот мог быть вызван по мою душу. Не-ет… Так не может быть! Виктор Аркадьевич Салимов мой родной отец. Он укачивал меня на руках в детстве, дул на содранные коленки, называл «лапочкой»… Не бывает так! Это у меня крыша поехала, отец перенервничал из-за моего залета, а потом у него действительно могут быть проблемы. Нельзя так ужасно думать о собственном отце!

- Что? – оборачиваюсь на охранника, входящего в дверь без стука.

- Идем… - он зачесывает волосы на затылок, кивая кому-то за своей спиной и выглядя как-то озадаченно… - Идем, короче, не хуй мне с тобой нянчиться. Сама виновата.

- Так… Давайте не на ковер его, - в комнате оказывается Ашот, открывая дверь и пропуская второго охранника, встаскивающего… смотровое раскладное гинекологическое кресло прямо в спальню мамы.

Охреневая, я изумленно таращусь на происходящее, прикладывая ладони к губам. Отец приказал сделать мне аборт? В домашних условиях? Мотая головой и истерично улыбаясь, я отступаю назад, но бугай уверенно хватает меня за руки, которые ноют от любого прикосновения. Сколько раз за сегодня меня ударили и дернули?

- Как ты выросла? Помнишь меня?

Поганые черные глазки упитанного засранца скользят по мне, заочно раздевая, и от отчаяния я барахтаюсь в руках амбала, кусаясь, дергаясь, пытаясь ударить его ногами. Страшно. Я не успела полюбить свою беременность, толком порадоваться ей, а за меня уже все решили. Слезы ужаса застывают в глазах, и от перехваченного дыхания не могу даже кричать. Когда бы такое могло уложиться в голове?

* * *

Не замечаю, сколько проходит времени, но я просыпаюсь от того, что мне очень жарко. Хочется пить, перевернуться на другой бок, но едва открыв уцелевший глаз я вижу, что лежу на мужской груди… Воспоминания влетают в голову одним тяжелым грязевым потоком, стирая все, что со мной случалось хорошего. Инстинктивно отпрянув от незнакомца, зажимаю рукой рот от подкатившей тошноты. Он просыпается и потягивает руку, на которой я лежала.

Спокойные и изучающие карие глаза… Может, и не карие, но в тусклом свете окна, затянутого пленкой, не видно.

- Вспомнила? – тихо спрашивает.

Киваю. Откуда он знает? Так хорошо понимает? Читает по выражению лица? Дотрагиваюсь пальцами до него, ощупываю повязку на глазу… Ужас. Страшно представить, как я выгляжу со стороны.

Мужчина молча усаживается на кровати, поворачиваясь спиной. Потирает лицо, шею и поднимается. Странно, но в нем нет ничего пугающего, отталкивающего, разве, пожалуй, заросший щетиной подбородок. Не спеша, он выходит из комнаты, а я подтягиваю себя на подушку, чуть выше.

Комната на самом деле напоминает какую-то очень заброшенную дачу: истертые от времени стол и стул, простые деревянные полы, какой-то засохший пучок травы в углу и небольшая иконка. В паре метров от кровати камин, видимо, не рабочий, потому что пустой и чистый, ни пылинки перед ним, да и забрала нет. Как я здесь оказалась?

Руки непроизвольно тянутся к напоминающему о себе низу живота. Болит. Все еще сильно, но не так, как было до этого. В свое первое пробуждение мне хотелось только умереть, а сейчас… Слезы сами катятся из глаз, прокручивая в голове события последнего своего дня в роли Анастасии Салимовой, единственной дочери «заботливого» отца… Мой Юрка, ребенок, взбешенный взгляд отца, охранники, аборт… Меня, помнится, увозили с намерением выбросить в море. Значит, этот мужчина попросту подобрал… с приливом.

Он появляется внезапно и тихо, протягивая мне спортивные брюки. На пару размеров больше и ношеные, но… совсем плевать. Меня едва перестало колотить, и очень хочется быть одетой рядом с незнакомцем. По-хозяйски резко откидывает одеяло, приподнимая мои ноги и вытаскивает из-под меня тряпку с подсохшими каплями крови. Кошмар… От позора меня спасает полумрак и повязка на лице, хотя здоровая часть лица вспыхивает и зудит. Господи! Он подсвечивает фонариком от мобильного, перехватив ладонью мои колени, под ягодицы!

- Лежи смирно! – рявкает, вглядываясь так словно в моей промежности найден клад.

Конечно, я не смогла спокойно это вынести, дернувшись в бок и попытавшись отползти.

- Пара швов. Тот коновал, что тебя чистил, умудрился повредить слизистую… Надевай штаны, простудишься. – с интонацией недовольной ворчащей бабушки, говорит, отпуская мои ноги.

Таращусь. Одним охреневшим в конец глазом. Шумное дыхание вырывается из груди, но от испуга не могу нормально соображать.

- Зачем я тебе? – шепчу осипшим голосом, глотая слезы. Мне снова страшно, но на этот раз трезво и осмысленно, ведь передо мной абсолютно незнакомый человек.

- Ты слишком молода, чтобы умереть. – выдает и тянется рукой к повязке на лице. – Посмотрю?

Придвигаюсь ближе, зажмуриваясь, но даю ему снять бинт. Как могли в той лачуге оказаться бинты, шовный материал? Он определенно имеет отношение к медицине. Резкая боль пронзает половину лица, и я ойкаю, вздрагивая.

- Отек спадает медленно. Скоро поймем, сможешь ли ты видеть обеими глазами.

От его приговора всхлипываю, снова пуская слезы. Меня изуродовали по приказу отца… Горько и яростно разглядываю одним глазом свои ладони и предплечья в крупных царапинах, подсохших в прочерченные дорожки.

- Зеркало… есть?

- Я смог помочь твоему телу, но душе… - незнакомец вздыхает, поднимаясь с кровати.

Что-то нашаривая у подоконника на столе, он протягивает осколок зеркала, пораженный чернотой по краю. Хватает одной секунды, чтобы я сошла с ума, повалившись на бок и заскулила, как больная собака. Рассеченный шрам над бровью, фиолетовое месиво вместо глаза, засохшая кровавая корочка на виске привели меня в полный ужас. Мое красивое кукольное лицо осталось только в моей памяти, а из осколка на меня взглянула избитая старуха, которой строго указали ее место. Содрогаясь от рыданий, я чувствую, как мужская ладонь тихонько гладит мое плечо. Незнакомец остался рядом. Как? Как чужой человек может сочувствовать мне? С кровавыми ляжками, изуродованным лицом! Я все ревела и ревела, проваливаясь в дремоту, пока не услышала над ухом:

- Надо поесть.