По осколкам нежности

Глава 3

Марат

Кое-как задремав рядом со своей подопечной, а другой кровати в доме не было, я проснулся от ее стонов. Градусника нет, и на ощупь у девушки жар. Опухшее с одной стороны лицо покрылось испариной, лоб горел. Она тихо стонала, шевеля запекшимися губами. Порывшись в своих запасах, нахожу старенький анальгин и парацетамол. Раздавив обе таблетки и смешав их в белую жижу, набираю в шприц и, приподняв ее голову, даю сначала глоток воды, потом всю горечь вливаю в рот, потом снова воду. Проглотила. Инстинкт всегда берет верх на краю жизни и смерти, и вода ей необходима. Спаиваю остатки воды из чашки. Бедолага давится и откашливается, но терпит, не пытается вырываться.

Потираю лицо, поднимаясь с жесткой постели, и собираюсь пойти вскипятить воду, как слышу:

- Кто ты? – хриплый шепот, срывающийся в болезненных губ.

Ни глаз ни открыла, ни шевельнулась. Тяжелая совсем.

- Это таблетка от жара. Спи. – говорю, наклонившись к уху.

Знаю, что слышит. Как выглядят люди, не в состоянии шевельнуться, но все понимающие – знаю. Еще во времена практики зеленым интерном насмотрелся на все, на любых больных. На первый взгляд научился определять, каким предметом нанесены раны, увечья. Уже потом, специализируясь в гинекологии, мои познания неприятно расширились в плане именно женских травм, болезней. Было открытием столкнуться с миром, ранее неизвестным, где огромное количество мужчин позволяют себе обращаться с женщинами…как с мясом. В моей семье царили любовь, взаимопонимание, смех, безмерная забота обо мне, единственном сыне, и это было поистине открытием, видеть избитых девчонок, изнасилованные тела, разорванную плоть…

Может, беззащитность женщины, ее физиологическая слабость и толкнули меня, утвердили в правильности выбора специалитета. Кто поможет им всем, если не я? Не должен я впустую проживать жизнь, а свои навыки, возможности обязан использовать на пользу людям.

Дыхание прерывистое. Видно невооруженным взглядом, что ей больно, но кроме анальгина у меня нет ничего. После того, что с ней сделали, положено вводить внутривенно хорошие обезболивающие пару дней, но мы в лесу, и здесь нет ничего подобного. Не стоило с ней заговаривать. Все равно ей деться некуда, пару недель так точно.

Оставляю ее одну, и иду приготовить что-то поесть. Скудный рацион вполне устраивает меня, но девушке нужно что-то существенное. В подполье у меня сохранился кусок вяленого мяса, купленный не так давно на рынке, и есть лапша. Кроме чая, «изображаю» жидкий супчик на мясном бульоне. Хлеб ей не разжевать. Приношу. Придется кормить.

Приподнимаю подушку, подсовывая под нее свою свернутую рубаху.

- Надо поесть. – говорю, удерживая ее голову.

Наверняка слышит, но сопротивляться не пытается. Ей удается, не поперхнувшись, сделать несколько глотков теплой жидкости. Жар спадает, но выглядит девушка совсем хреново. Приподняв одеяло, вижу, что все еще кровит. Меняю свернутую между ее бедер тряпку. Учитывая мою профессию – сцена для меня привычная, просто давно не делал этого, и вообще уходом заняты медсестры. Сейчас она просто тело, которое нуждается в полном уходе. Не женщина, не девушка, никто… Больное тело, требующее… намекающее на помощь. Я сомневаюсь, что остался хоть кто-то на всей планете, кому я должен. Но ведь могу же? Мне не стоит это ничего, кроме собственных мытарств в душе.

Осторожно поворачиваю ее немного на бок, чтобы было удобнее лежать, и опускаю подушку. По лицу текут два ручейка слез. Сложно сказать, что шевельнулось во мне от вида ее слез, но я поспешил выйти. Не неприятно, это ж просто слезы, а как-то не спокойно, тревожно что ли.

В моей мерзлой уродливой душе давно ничего нет и быть не может, потому чувств никаких. На самом деле очень удобно. Ничего, кроме обычных животных потребностей, да и животных-то к этой несчастной не возникает. Я в первую очередь… врач, и влечение к обнаженному телу для меня совсем иное, чем у обычных мужчин. А это тело, болезненное, хрупкое и истерзанное, очень долго не захочет ничего плотского.

Накидываю рубашку и, прихватив сеть, отправляюсь к морю. Свежая мелкая форель – мое любимое лакомство. Самая доступная пища на безлюдном побережье. А еще в последнюю неделю попадаются на берегу приличных размеров крабы. Мои единственные спутники – волны, ветер, песок – и они молчаливые, лишь касаются моего тела. Мне нравится с ними, вдали от людей, от всего мира. Километров тридцать до ближайшего села, и это прекрасно!

Провозившись до вечера, я решаю вернуться раньше, чтобы успеть приготовить еду при свете. У дома тихо. Посеревшие от солнца и влаги бревна встречают меня теплом. В доме не особо жарко, если лежать или спать, но что-то делать в середине дня невозможно из-за духоты. Окна мне пришлось забить пленкой наглухо. Аккуратно развесив сеть на торчащей ветке дерева, споласкиваю руки с обычным хозяйственным мылом в самодельном рукомойнике из пластиковой бутылки. По локоть, как привык.

В доме тихо. Заглядываю в комнату. Перевернулась на спину. Подхожу, приподнимая одеяло. Кровь на тряпке, подстеленной под бедра подсохла, свежая только в середине. Определенно лучше. Если удастся избежать воспаления, можно считать, что пережила.

- Н-нн-е… - шепчет, еле шевеля губами.

Ее рука касается моей, но тут же безвольно падает. Пытается открыть глаза, но отекшее лицо, видимо, здорово болит. Морщится, снова пуская слезы. Совершенно не хочу смотреть на ее лицо, и какое-то облегчение охватывает, что глаза не открыла. Не надо мне ее глаз. Знаю, там море боли…

Прокипятив воду и остудив, вхожу в комнату, раскутывая незнакомку, и принимаюсь протирать ее от крови. Она не спит и все понимает, что происходит. Закончив, аккуратно свожу ее бедра и даю вытянуть ноги, подстелив под них свежую тряпку. Непонимающе вцепляется в одеяло руками, натягивая его по горло.

Спустя полчаса я, как и вчера, даю ей запить таблетку, а потом принимаюсь выпаивать бульон, в этот раз с мелкими кусочками форели. Жирная и теплая еда должна поставить ее на ноги.

- Зачем? – спрашивает, ткнувшись лбом в мою руку.

- Зачем? – хрипло выдавливаю, вспоминая как звучит мой собственный голос. Не одну неделю, я разговариваю только в своей голове, ни души кругом.

- Зачем ты меня спасаешь… - звучит не вопросом, а скорее… горьким сожалением.

Знаю такие вопросы. Было время, задавал их сам. Учитывая ответ, закрываю рот и оставляя ее лежать одну, выхожу. Подлатать и послать на все четыре стороны? О том, что будет с ней дальше я не подумал. Неприятная догадка осеняет меня в ароматной темноте южной ночи. А если ей тоже «незачем»? Спас ли я ее или сделал только хуже?

Навалившаяся злость срывает меня с места. Впервые оказавшись здесь, я «развлекался» сумасшедшим бегом. Просто бежал по лесу под откос, не разбирая дороги, и у самого обрыва, в паре метров от него и насыпной щебеночной дороги – тормозить. Ногами, руками врезаясь в землю, вздымая кучу сухой листвы. Кустарник от души царапает руки, лицо, но какой кайф! На мгновения поверить, что я свободен от своей боли! Я готов от нее оторваться, разорвать цепкие узлы на шее и слететь с катушек окончательно, но инстинкт приземляет, конечности сами упираются в землю, не отпуская мою больную душу.

Отдыхиваясь, встаю. Превозмогая себя, возвращаюсь обратно. Легкие уже не дерет, приучил себя к выбросу энергии, натренировался. Вдобавок к собственным заскокам добавилась ответственность за незнакомку. Она одна в доме, и еще не сможет встать. Даже воды не сможет выпить сама. Пожалуй, прощу ей дурацкое «зачем»…

- Эй… - слышу на пороге.

Шагаю в комнату.

- Эй… мне в туалет надо. – лежа на боку и пытаясь свеситься с кровати.

Запачканные волосы свисают одной залежавшейся сосулькой, навалившейся на отекшее лицо. Делаю шаг к ней, отодвигая одеяло. Поднимаю на руки и несу на улицу. Прохладный воздух тут же вызывает у нее дрожь. Как я не догадался, что ей нечего делать на улице? Идиот… Удерживая ее подмышки и отпуская ноги вниз, командую:

- Давай, - поправляю на ней старую рваную рубаху, которой прикрыл ее вчера.

- Не могу так…

- По-другому не будет. – бурчу, - У меня нет ведер для этого.

Закрывая единственный полуоткрытый глаз, она поджимает разбитые губы, и по исцарапанным с синяками ногам бежит струйка кровавой мочи. Полустон вырывается с ее губ, и голова упирается лбом в мое плечо. Стыдится. Я бы тоже стыдился беспомощности, тогда, в своей прошлой жизни. Не сейчас. Подхватываю девушку и несу обратно, укладывая на влажную от крови тряпку. Вместо «лесного» забега стоило привести ее в порядок…

- Лежи. Воды нагрею. – разворачиваю ее на бок, зная, что противно лежать на мокром.

Спешу развести огонь и согреть воды. К счастью, ненужных вещей у меня запас. Выбираю свою ветхую майку и подхожу к незнакомке с небольшой миской. Она пытается приоткрыть здоровый глаз и взглянуть на меня. По-хозяйски развожу ее ноги, обтирая внутреннюю поверхность бедер, промежность, и сполоснув, вновь. Подкладываю под нее половину чистой футболки, и накрываю одеялом.

Она смотрит на меня, изучающе и скорбно, словно заорет сейчас: «Все равно сдохну!» Меня преследует мысль, что все люди неожиданно разделились на тех, кто здоров и весел, и тех, кто непременно умрет, не дотянув до своего истинного часа.

- Ты врач, - не спрашивает, а снова утверждает, и от звучания ее голоса, спокойного сейчас и ровного, по телу разбегаются мурашки.

Мотаю головой, упорно не глядя на нее. Ни одной эмоции у меня, кроме как поставить ее на ноги. Поднимаюсь и выхожу. Шагнув от крыльца на пару метров, выплескиваю воду. Чай заварить, да печурку потопить, чтобы до утра тепла хватило. Здесь в горах, осень неимоверно красивая: золотая листва вперемежку с зеленой, красной, днем – жарко, солнце все еще палит, а ночами уже прохладно, ледяная роса по утрам. Вновь устроив чайник на самодельном приступке-конфорке, копаюсь в шмотках, находя свою добротную еще футболку. Ей подойдет.

- Потерпи. – наклоняюсь и аккуратно, закрывая опухшую часть лица своей ладонью, натягиваю ворот футболки, помогаю просунуть руки в рукава, опускаю ткань ниже.

- Скажи, кто ты и что потом со мной будет? – снова говорит, опускаясь на подушку.

- Не знаю.

- Первое или второе? – не унимается, хоть и голос дрожит.

- Все.

* * *

Спустя полчаса приношу ей заваренный сладкий чай. Сахар – то, с чем так и не смог расстаться насовсем. Изредка появляясь в сельмаге, покупаю пару пакетов, но только чтобы в чай. Деликатес у меня такой. Усаживаюсь рядом, приподнимая девушку к себе на плечо, и будто мы сладкая парочка помогаю ей управляться с чашкой. Правая рука у нее до локтя припухшая, надкостница воспалена от сильного ушиба. Пою ее со своих рук, придерживая за плечо. Знаю, что ей безумно больно и страшно, от чего инстинктивно прижимаю к своей груди. Горячие капли из глаз прижигают кожу через майку. Я пахну потом и лесом, а она бесшумно роняет слезы, подчиняясь каждому движению. Невыносимо, но я обязательно выдержу…

Неосознанно во мне рождается мысль, что я очень хочу, желаю ей жизни. Почему? Она мне никто! Должна жить… Словно переклинило в голове. Моя ладонь неловко двигается, поглаживая ее худое плечо большим пальцем. В перерывах между глотками даю ей выпить очередную таблетку анальгина и бережно укладываю на постель. Натягиваю одеяло.