— Ты обвиняешь нас в нежелании слушать людей, — попробовал я урезонить ее, — и в то же время огульно делаешь скоропалительные выводы, не дав себе труд даже поинтересоваться нашей позицией …
— Ого, тяжелые орудия заговорили! — круто развернувшись ко мне, еще яростнее вспыхнула Марина. — Интересная команда у вас здесь собралась: один равных себе не знает по сбиванию человеческих мыслей с пути истинного, другой — по вкладыванию вместо них других, правильных. Не выйдет! Ни мелких, ни людей мы вам не отдадим — хватит уже, накушались ваших закулисных интриг! А ты, подруга, — шагнула она к Татьяне, глядя на нее в упор сверху вниз, — давай определяйся: либо до скончания века в добрых полицейских у этих упырей ходить, либо в настоящем мире, в настоящей жизни помочь своему собственному, единственному сыну настоящим же человеком стать.
На протяжении всей этой пламенной речи с запрокинутого к ней лица Татьяны не сходило восторженное выражение; хранители, прежде нарочито не замечавшие друг друга, начали обмениваться короткими, испытывающими взглядами — а перед моим внутренним взором медленно проступали очертания подготовленной нам светлыми ловушки.
— Я думаю, нам стоит удалиться, — все также глухо обратился ко мне Гений, и я отчетливо расслышал в его мысленном голосе глубокое потрясение.
Он был прав. Переговоры были сорваны.
Карающий меч не случайно принял такое деятельное участие в организации того первого совещания в апартаментах Гения, на которых тот — в присутствие «наших новых союзников» — озвучил свое намерение обратиться к самой верхушке светлых о вопиющем превышении оставленных им полномочий.
Карающий меч с бывшим хранителем — а возможно, и с давно уже выдрессированной Татьяной — блестяще разыграли многоэтажную сцену, в результате которой к Марине с сообщением обо всем случившемся отправился именно первый — именно тогда он, по всей видимости, и превратил ее окончательно в свое слепое орудие.
И в новый отдел карающий меч попал, отнюдь не пожертвовав своим драгоценным постом — ежедневную и, следует понимать, круглосуточную связь с его сворой ему милостиво оставили.
О том, что наши потомки начали самостоятельную игру, мы также узнали с его слов. Причем, именно в тот момент, когда Гений объявил о своем возвращении.
И когда он созвал эти переговоры, когда он вознамерился донести слово главы светлых, явно противоречащее их планам, до земли, когда он изыскал способ обойти все их преграды на нашем пути туда — они не погнушались пустить в ход против превосходящего всех их вместе взятых ума единственное незнакомое ему орудие: ослепленного представителя столь презираемого ими человечества.
Как потешался, должно быть, карающий меч, когда я предложил ему остаться на месте и послужить прикрытием нашей не столь уже, как выяснилось, тайной миссии …
Нам действительно придется вернуться. И остаться в этом новом отделе — подписанные контракты не оставили ни малейших лазеек. Кроме одной. Покинуть этот отдел придется карающему мечу — в силу профессиональной непригодности. После того как я подавлю — до основания и навсегда — все те змеиные извивы в его голове, которые он называет извилинами.
Отныне подавляющая часть моего сознания займется именно подавлением. Везде. В рабочем помещении, во время разминки — особенно во время разминки! — и уж непременно на втором этаже, во время его контактов со своими цепными псами …
— Слава Верховному, хоть один живой! — загрохотал у меня в голове ненавистный голос. — Что там у вас творится? Чего все в молчанку играют? Я понимаю — давно мелких не видели, но чего квохтать? По ушам им надавать, к порядку призвать, инструкции передать — чего застряли? Аксакал уже от своих вышел — мои орлы замотались перед ним выскакивать, чтобы от ставки отвести!
Откровенная издевка карающего меча мгновенно вызвала у меня импульс не откладывать с началом подавления до возвращения в центр сплетенной им паутины.
Не вышло.
Великодушным правящим праведникам оказалось мало сорвать планы величайшего во всей нашей совместной истории интеллекта — согласованные с их собственным, между прочим, верховным руководством. Их даже это не остановило — они пошли ва-банк, решив разрушить эти планы окончательно и бесповоротно.
Все это время Марина продолжала бушевать, изливаясь огнедышащей лавой на любое обращенное к ней слово. Ее яростные контраргументы оглушили, следует понимать, всех вопрошающих ничуть не хуже, чем меня — подлость и низость очередного демарша правящего течения. Именно поэтому, очевидно, никто не расслышал ни скрежета ключа в замке входной двери, ни шагов на террасе, ни легкого скрипа на входе в нашу западню.
Но я при этом все же не был загипнотизирован метаниями Марины по этой ловушке — и оказался единственным, кто сразу заметил, как за ее спиной нерешительно, бочком протиснулась через едва приоткрытую дверь хозяйка дачи.
— Марина, что здесь происходит? — с опаской бросила она в спину подруги, рубящей рукой воздух перед собой. — Что они уже натворили?
Марина замерла на полуслове, шумно сглотнула, проглотив уже наполовину вырвавшееся одно из наиболее грязных выражений карающего меча и, резко обернувшись на месте, шагнула к явно незваной гостье. Перекрывая той обзор комнаты. Но все же явив — мельком, в полуобороте — часть ее.
— Кто это? — отшатнувшись, выдохнула незваная хозяйка полузадушенно и чуть не упала, когда чуть приоткрытая дверь от толчка распахнулась.
— Светка, стоять! — рявкнула Марина, подхватывая ее. И предоставив ей полный обзор поверх своего плеча.
— А это кто? — перевела та выпученные глаза с приподнимающейся со стула Татьяны на ее оцепеневшего бывшего хранителя — и тут же зажмурилась, мучительно скривившись и отчаянно тряся головой.
— Светка … все нормально …. ты только дыши поглубже, — порциями выдавила из себя Марина, отдуваясь.
К ней уже подоспел на помощь сын хозяйки места крушения всех наших начинаний. Но даже их объединенных усилий не хватило, чтобы удержать ее на ногах — она грузно осела на пол, вскинула подозрительный взгляд на сына, облегченно перевела дух и, закрыв глаза, принялась дергать Марину за брюки.
— Марина, у меня с головой чего-то не то, — просительно протянула она, все также крепко зажмурившись. — Давай Скорую вызывай!
— А вот теперь нам действительно пора, — послышался у меня в сознании решительный и собранный голос Гения. — Наши планы нуждаются в существенной корректировке.