Мрак существования/ The darkness of existence

I Мрачный небосвод возвышается над городом N., таинственным и опасным во всех смыслах. Умеренно идёт ливень; тяжёлые капли со скоростью света ударяются об асфальт. Прохожие кутаются в плащи, скрывая лица под зонтами и шляпами. Всё идентично: погода, время года и суток, настроение. Дора еле успела добраться до своей комфортной квартиры №258[1], как дождь резко усилился, превращаясь в стихийное бедствие. Повесив промокшее насквозь пальто и сняв обувь, повторившую участь «Титаника», девушка посмотрела в окно, наблюдая теперь за происходящим с позиции зрителя, а не актёра; обывателя, читающего о революции спустя век, а не её современника. Как Нерон наблюдал за полыхающий в огне Рим, так и Дора смотрела на форсирующий с каждой секундой ливень и несчастных, оказавшихся в эпицентре сего действа. Такой серый день ничто не могло окрасить в яркие жизнерадостные цвета. Сбросив влажную одежду, неприятную телу, девушка направилась в ванную комнату, где пробыла под тёплым дождём, подвластным человеческим силам, что не радовать просто не могло. Как и многие другие люди, Дора не любила попадать в ледяные ливни, часто случающиеся в её родном городе, но обожала проводить время под обволакивающим ласковым душем, по температуре близким к кипению. Покончив с успевшими утомить водными процедурами расслабления, Дора с поднявшимся настроением, чтобы получить ещё больше удовольствия, пожелала лицезреть фильм, вышедший два года назад, – «Мышьяк и старые кружева». Доре уже достаточно давно нравился Кэри Грант, а потому она смотрела фильмы с его участием. Сегодняшний вечер не был исключением, как и несколько недель до этого, и девушка после просмотра очередного кино легла спать с мыслью о Нём. II Утро было ясным, хоть и не радостным. Впрочем, как и всегда. В течение последнего года в Доре протекал соматез[2]. Находившейся в таком состоянии Доре было тяжело как морально, так и физически, однако она понимала, что этот период в её жизни переломен, а потому по окончании его настанет духовная свобода и просвещение. По крайней мере, в это девушка искренне верила и на это рассчитывала. Пролежав в утренней сладостной неге с минут десять, Дора тихонько встала и, как и вчера, подошла к приоткрытому окну – с прошлого дня пейзаж во многом мог измениться. Дождя, обрушившегося как снег на голову всего несколько часов назад, как след простыл. В упоминание оставался лишь мокрый асфальт и капельки, нежно покрывавшие своей пеленой всю округу. Было ещё темно, а потому тяжело проглядывались фигуры прохожих, если они вообще присутствовали на этом поле брани. Проведя время за пустым созерцанием неизменной действительности, девушка спешно собралась и побежала на «праздник жизни», к началу которого она, к сожалению, опоздала. *** Завернув за угол, Дора оказалась пред зданием времён постройки середины XVIII века. Она открыла дверь, представляя взору прекрасный интерьер прихожей; казалось, не может быть чудеснее, но в фойе убранство превосходило самые смелые ожидания. - Если вы ещё раз опоздаете, мы вас уволим. – проговорила подошедшая к Доре и неизвестная читателю немолодая женщина. - Этого больше не повторится. – ответила, как на автомате, виновница торжества. - Вы всегда так говорите. – заключила мадам, после чего отправилась восвояси. Проделав небольшие махинации, девушка присела на приготовленный заранее, доселе пустующий стул. Приняв незаурядную позу, Дора принялась за работу. *** Минуло четыре столь долгих часа. Дора приходила в первоначально состояние, в котором и пришла, лицезрея работы студентов, казавшиеся ей настоящими шедеврами натурализма, сравнимые с такими гигантами живописи, как Рубенс, Брюллов или Делакруа. - Вы очень красивая. – произнёс вдруг самый юный из учеников – Джордж. - Большое спасибо, - улыбнулась Дора, - Ты тоже красивый. Джордж улыбнулся в ответ – бо́льшего от него и не требовалось. *** Можно было бы условно назвать отсутствие дождя эпохальным событием. Дора впервые за долгое время увидела яркий солнечный диск, сверкающий посреди меднокупоросового[3] неба. И впервые она проследила свой путь от работы до дома. Магазины, жилые дома, аллеи, бутики, парки – всё это она будто не знала и не видела ранее, открыв для себя заново. Мир, ранее ограничивающийся строго намеченным планом, заиграл по-новому. Но мрачное и тяжёлое чувство так и не пропадало, не давая покоя ни на секунду. Лишь усугублялся контраст между личным состоянием и всеобщим облаком окружения. Для Доры мир существовал в виде бесконечного чёрно-белого фильмы, а люди, что вокруг, - актёров. Ей сложно было смотреть на вселенную под светлым, вероятно, мнимым углом. К тому же, она не видела смысла ни в чём. А кто захочет вглядываться в пустоту, помимо Ницше[4]? Потому, вернувшись в миленькую неизменную квартирку, Дора принялась смотреть на иную реальность, явно симпатизирующую ей, - кино. Под влиянием кинематографа девушка сбегала от обыденности: от всех и всего. Доре двадцать четыре года. У неё нет близких и друзей. Она предоставлена только себе и не упускает возможности погрузиться в мир, создаваемый любимыми фильмами. Кроме работы, ничего больше из увлечений нет. В последнее время девушке стало сложнее держать одну и ту же позу изо дня в день – такого не было даже в первое время осваивания ею профессии натурщицы. У Доры после десяти минут позирования начинала неимоверно кружиться голова: всё вертелось, сливалось, а земля словно уходила из-под ног. И снова два часа ночи. И снова она опоздает на работу. Но теперь будущее предопределено и закономерно – увольнение. Но, как говорили ещё до нашего рождения, - «Утро вечера мудренее». III Солнце висело высоко над горизонтом, когда Дора, одинокая и свободная, надевала чёрный басантюр[5] в примерочной одного из магазинчиков в центре города N., где товаров, подобным интересующим молодую леди, не великое множество, среди которого отыскать нужное - проблема, а найти нужный размер – проблема в квадрате. В плане басантюров у Доры, можно сказать, серьёзных сложностей выбора не представлялось, зато поиск подходящих чулок превращался в целую эпопею, ведь мерить их запрещено, а покупка «кота в мешке» далеко не всегда увенчивалась успехом. На некоторых чулках изначально присутствовали так называемые стрелки, на других – откровенные во всех смыслах дырочки. Но Дора продолжала покупать упаковку за упаковкой в надежде найти синтез удобства и красоты. В этот раз она также, приобретя шикарный басантюр, захватила чулочки, обещанные быть очаровательными. *** Два часа утомляющих прогулок для и так уставшей девушки – и вот она в своей квартире. Морально собравшись с силами, переборов апатию, Дора решилась на примерку только что купленных новеньких чулок. Бежевая цепочка сплетённых между собой ниток скользила по изящной ножке мадемуазель, но, дойдя до середины бедра, девушка прекратила натягивать обновку: вдоль левой голени протянулась совершенно не очаровательная линия той извечной трудности – стрелка. И снова всё по-старому, и снова неудача. Пустяк, отравляющий без того эфемерную жизнь. Однако такая необходимая мелочь, как одежда, становилась ещё меньше (в ценностном плане) на фоне отсутствия денег вовсе. Одна лишь траты. К счастью для Доры, у неё были, хоть и не богатые, но заботливые, родители, которые всегда были готовы помочь. Дора, с детства будучи самостоятельной, никогда не злоупотребляла родительской любовью и щедростью, поэтому ей было крайне неудобно просить помощи извне даже у близких людей. Таким образом, она жила на оставшиеся на дне копилки деньги, питаясь раз в сутки обедом, состоящим из около девятисот килокалорий. Долго продолжаться так не могло, потому, переборов гордость и игнорируя предубеждение[6], девушка решилась на унизительную, как ей казалось, работу продавца. Оплата была небольшой, но главное, что хотя бы была. Правда, прежняя профессия Доры денег приносила не больше. «Как можно светиться, находясь в таком мраке?» - задавалась она ораториамом[7]. В ответ звучала лишь тишина, даже когда её не спрашивали. За окном -  всё такое же серое и сырое, а в голове – мрачное и безразличное. Доре, по натуре интересующейся и объективной, было довольно сложно найти покой в индифференсе[8], а боли в суставах чаще и чаще давали о себе знать и напоминали о действительности происходящего. Так шли недели, и атмосфера города, той уютной квартиры, в которой, однако, царствовал беспорядок; и мыслей, поработивших полушария девушки, оставалась печальной, блёклой, как висевшая в комнате Доры картина с изображением её самой, выцветшая на свету. IV Дора не была одинока в своих настроениях. Ближе, чем она могла предположить, жил, вернее существовал, молодой мужчина, круглый год носивший чёрное пальто с чёрными брюками и такой же чёрной шляпой. Волосы и глаза у него были морионового[9] цвета, слишком рано погаснувшие. Этого молодого человека звали Джеймсом. Ему двадцать семь лет, но он уже чувствует себя стариком – настолько тяжёлой им воспринимается жизнь. Чтобы отстраниться от земных забот, Джеймс прогуливается по одному и тому же с юношества изученному городскому парку. Он шёл, куда глаза глядят, но, по правде, ничего перед собой не видел. Как частенько случалось, Джеймс, утомлённый часовыми прогулками, отправился в близкорасположенное кафе «Noir» (название ему дал один бизнесмен, эмигрант из Франции). Присев за единственный свободный столик, мужчина, быстро просмотрев до боли знакомое меню, подозвал официантку и заказал стакан воды. Вокруг наблюдался настоящий аншлаг, что для того кафе было необычным. Передохнув от силы минут пять, Джеймс встал и подошёл к маленькому прилавку с различными сладостями на любой вкус. Он сам не понимал, зачем ему было идти туда и смотреть торты и пирожные, ведь сам он сладости никогда не любил. Вопреки привычке, он всё же решил купить небольшой оранжевый десерт, украшенное сверху листиком физалиса. - Можно, пожалуйста, вот это пирожное? – робко попросил он, обращаясь к незнакомой девушке, стоящей по ту сторону кассы. - «Счастье»? Конечно, можно. – очнулась будто ото сна девушка, бережно доставая пирожное из-под витринного стекла прилавка. - Жаль, что счастье нельзя так просто купить. – с грустной улыбкой произнёс Джеймс, смотря прямо в глаза очаровательной незнакомки, подавая необходимую сумму в её нежные руки. - Вы же только что это сделали. – ответила она, печально глядя в потухшие глаза мужчины. Джеймс усмехнулся, забрал покупку и двинулся к своему столику, на подходе к которому обернулся на секундную собеседницу, показавшуюся ему столь прекрасной. После он принялся ожидать заказа, наблюдая за происходящим по ту сторону окна. Девушка, снова впавшая в меланхолический транс из-за отсутствия внимания к её пирожным, подняла тяжёлую голову, и взгляд её остановился на брюнете, только что отошедшего от неё. Изящная фигура, проглядываемая за фасоном свартурового[10] драпа пальто, сравнимая со статуей древнегреческого бога света, почивала, окружённая будуарной атмосферой «Noir`а». От скуки девушка наконец решилась приблизиться к загадочному господину в чёрном, показавшемуся ей столь прекрасным: - Снова здравствуйте. Можно сесть рядом с вами? - Конечно. – сказал Джеймс так, будто ждал этого момента всю жизнь. Опустив своё бренное тело на венский стул, расположенный напротив молодого мужчины, Дора со спокойной и приветливой улыбкой промолвила: - Простите за мою дерзость, но можно ли поинтересоваться – как вас зовут? - А? Меня? – удивился неслучайный собеседник. – Я Джеймс, раз уж вам так интересно… А вас как зовут? – ради приличия спросил он спустя кратковременную паузу. - Дора. Я вас часто здесь вижу. Вы работаете где-то недалеко отсюда? - Эм, нет. Просто эта забегаловка – знакомое мне место. Воцарилось молчание, и Джеймс поспешил прервать его, добавив: - А работа моя связана с теми, кто мне всегда был любопытен: Каллисто, Ио, Европа и другие прелестные объекты. - О, вам нравятся древнегреческие мифы? – воодушевлённо воскликнула девушка. - Ха-ха, нет. Хотя признаю, что мифология с детства привлекала меня. Однако я занимаюсь изучением естественных спутников Юпитера. Также, присутствовал при открытии коллегами чёрной дыры на атласной ткани Вселенной. Извините, меня потянуло на поэзию. - Думаю, это не менее увлекательно, чем древние мифы. – с меньшим энтузиазмом произнесла Дора. - А вы, как я вижу, любите сладкое. – сказал мужчина, принимая более ласковое выражение лица, которое ему, несомненно, шло, в отличие от той угрюмой меланхолии, что висела на нём ранее отталкивающей маской. - Да, люблю клубничку. – улыбнулась Дора, своим ответом делая ненавязчивый намёк. - Я не удивлён. И заговорщическая улыбка мелькнула на губах галантного кавалера. - А чем вы увлекаетесь? - Я… ну, я люблю смотреть фильмы… А так у меня нет хобби. Вообще ничего нет. Джеймс понял, что последнее сказанное Дорой предложение являлось началом новой мысли, но не стал настаивать на продолжении тирады; ведь вряд ли сама Дора хотела этого, а утруждать её – дело неблагородное. - А какие фильмы смотрите? - Современные. В последнее время их стали называть французским словом «нуар», и это мне по душе. - Мне тоже: и фильмы, и название. - Вы смотрели «Мышьяк и старые кружева»? - Пока нет, но думаю, что скоро буду иметь удовольствие узреть… Вам понравился? - Вполне. Столь милая беседа вынуждена была, как и всё прекрасное, вскоре кончиться. Администратор, не обнаруживший работницу на должном месте, отправился на поиски. Благо для него, пропажа мигом нашлась. - Я за что вам плачу?! – воскликнул полный негодования администратор. - Извините, извините, - залепетала Дора. – Там никого не было, и я решила отдохнуть… - Сегодня, - прервал её взбешённый мужчина. – будете работать без обеда! - Хорошо… - В следующий раз уволю! - Да, я поняла… - Идите за стойку. - Да… - Вот и хорошо. И Дора, и Джеймс были удивлены столь решительному прерыванию их знакомства, но внутренне понимали, что как таковой трагедии нет. *** - Могу ли я проводить вас? - …Э, я… Да.., конечно. – произнесла Дора, наклонившаяся над крупной кожаной сумкой и что-то там искавшая. Пара минут ожидания Джеймса увенчались успехом: Дора, окончившая прихорашиваться, сейчас скромно приподнимала веки, поглядывала на своего верного и ставшего родным спутника, шедшего по левую руку от неё. Молчание, зависшее в воздухе, совсем не мешало кавалеру, чего нельзя было сказать о его пассии, старающейся идти как можно быстрее, лишь бы скорее закончилась эта убийственная тишина, разъедающая девушку изнутри. - Вы любите читать? – наконец спросил Джеймс, продолжая также, как и прежде, меланхолично смотреть вперёд, дальше, чем способен видеть человеческий глаз. - Да, иногда. - И кто же ваш любимый писатель? - Октав Мирбо… А вы любите читать? - Люблю. Бальзак мне нравится более остальных… А художники любимые у вас есть? - Эжен Делакруа и Иероним Босх, хотя импрессионисты тоже далеко неплохи. - И я люблю импрессионистов… Подобные салонные диалоги могут длиться часами, но, по какой-то причине, не в данном случае. Минуло полчаса – о, как быстро летит время! – и Дора уже поднимается по лестнице, с каждым шагом становясь ближе и ближе к своей мрачной и пустующей квартире. Женская фигура остановилась в сантиметрах двадцати от входной двери и резко развернулась. - Что ж, нам пора прощаться. – пытаясь изобразить страдальческое выражение, сказала Дора, не понимающая, насколько ценен для неё в действительности этот незнакомец. В то же время слова Доры подействовали на осознавшего всё Джеймса, словно удар кинжалом. - Но мы ещё встретимся? - Возможно. Дверь со стуком затворилась и моментально разграничила два родственных мира. V - Я хотя бы немного вам нравлюсь? Мужчина стоял, переминаясь с ноги на ногу и ожидающе смотря на объект собственной привязанности. Девушка игнорировала сей проницательный взгляд. Она не желала произносить какие-либо слова, но мы не всегда делаем то, что нам хочется. - Я вас совсем не знаю. – с чувством вины проговорила девушка. - Узнаешь… Прости. Можно на «ты»? Ты мне сразу понравилась – во время нашей первой встречи – но именно сейчас я понял, как сильно люблю тебя. - Вы мне нравитесь, но я недостаточно вас знаю. – повторила она. – Думаю, что мы можем быть хорошими друзьями. - Нет. Какой смысл тратить время? - Мне будет только хуже. – добавил мужчина, своим утверждением доказывая, что влюблённые, в сущности, излишне эгоистичны. - Не нужно драматизировать. Бытие не так плохо, как вам кажется. - Я понимаю, что эти отношения погубят и меня, и тебя. Знай же, что ты – лучший человек из тех, что я встречал. Ты прекрасна. Ты честна и добра. Мне очень жаль, что ты не можешь ответить мне взаимностью. Однако я был готов к этому. В любом случае, я уважаю твоё мнение. Прощай, дорогая. – заключил свою заключительную речь Джеймс и, не раздумывая – что говорило о его готовности – поднёс тщательно вычищенный револьвер графитового цвета к виску. Дора схватила Джеймса за правую руку и, пытаясь отвести её, тем самым не допустив трагедии, воскликнула: - Вы с ума сошли? - Я всё обдумал. Любовь к тебе – самое светлое из того, что случалось со мной. Не мешай мне. Песенка спета. Без тебя нет смысла жить. - В жизни и так нет смысла, но мы же почему-то живём! Джеймс на секунду задумался. - Ты никогда не любила и не знаешь, что чувствую я. Если я начну заглушать боль алкоголем или сигаретами, я только буду «растягивать удовольствие». Зачем, если проблему можно решить не мешкая? Оправданные догадки и мысли о тебе съедают меня после третьей нашей встречи. Моя любовь превратилась в кошмар. Я не могу так больше, понимаешь? Даже если ты начнёшь считать меня слабохарактерным, презирать, - мне будет плевать, ведь главное, что я люблю тебя и, кажется, любил всегда. Я повторяю это сотый раз, но после моей исповеди ты не станешь относится ко мне с нежностью. Я не представляю себе жизнь без тебя. Ты делаешь мне больно, но ужаснее всего – продолжать пребывать в нашем отвратительном мире, полном самыми мерзкими людьми с такими же качествами и поступками. Всё – бессмысленно и грязно. Только любовь спасала меня, но и она исчерпала себя после лишних для твоих ушей слов. Не вини себя в моей смерти. Вини мир за то, что породил страдание и воспитал в нас бессердечность, мир, в котором всё светлое и доброе, благородное и искреннее, мигом растворяется в океане насилия и жестокости. Да, ты можешь подумать, будто я вспылил, в таком случае ты частично права, однако ваш верный слуга умолкает. Дора прерывала его бесплодными возгласами, стараясь оспорить, сказать что-либо в противовес Джеймсу, но любые попытки были тщетны. И грянул гром[11]. Дора потеряла дал речи. На её лице повисла гримаса невыразимого ужаса и скорби. Не проливались слёзы, не раздавался крик. Лишь сжигающая боль растекалась по тонкому телу, заполняя сердечную рану, словно едкая прозрачная кислота[12]. VI Будто вчера произошли события той мрачной ночи. И небо сейчас было таким же чернильным, и только дома и люди – более отталкивающими. Шёл отягощающий дождь, о характере которого точнее всего говорило чувство удовлетворения, вызванное тем, что ливень этот был земным, а не венерианским. И рассуждения, и желания, и надежды – всё переставало иметь резон впоследствии осознания удручающей действительности. Дора двигалась размеренным шагом, приближаясь к квартире №258. Выражение её лица так исказилось, что, можно подумать, перед глазами девушки предстала настоящая смерть. Ничего лишше не существовало. Пространство растворилось, смываемое тяжёлыми каплями ледяного дождя. Мрак ласково застилал город N., поглощая его до дна. Так тянулись дни, недели, месяцы, годы, и никто из граждан не замечал истинного виоланса[13], внутреннего гниения, сгорания и, вместе с тем, утопления. Искренне веря в прекрасное будущее, Дора продолжала выживать, хотя больше всего возможного её угнетала вина в самоубийстве единственного верного друга. Дора провела на этом свете ещё двадцать лет, живя, как и где придётся. Чуда, вопреки всему, не случилось, и так, до последнего тая в душе своей надежду, она скончалась, тихо и мирно, какой и была всегда, в своей тёплой кровати, окутываемая ароматом лаванды, источаемого свечой, догорающей на блюдце на фоне полуоткрытого окна, открывающего вид на городской пейзаж, скрываемый невозмутимо падающим пушистым снегом. 5.04.2019 г. [1] Номер дома на одном из кадров в фильме «Огни большого города» 1931 года. [2] Соматез (от фр. somatiser) – это превращение психического переживания в соматическое изменение. [3] Сульфат меди(II) (медный купорос) — неорганическое соединение, медная соль серной кислоты с формулой CuSO4. Обладает голубым цветом, а потому «меднокупоросовый» - значит, голубой. [4] Аналогия. Ницше принадлежит фраза, к которой и идёт намёк: «Если долго всматриваться в бездну - бездна начнет всматриваться в тебя». [5] Басантю́р (от фр. bas – низ, чулки; ceinture - пояс) – пояс для чулок (прим. автора). [6] Отсылка к роману Джейн Остин «Гордость и предубеждение» (прим. автора). [7] Ораториа́м (от лат. oratoriam – «риторический вопрос», также «красноречие») - риторический вопрос (прим. автора). [8] Индефференс (от «indifferens») - безразличный, равнодушный, (част.) инертный (прим. автора). [9] Мориóн — чёрный или тёмно-бурый кварц. Морионовый – то же, что чёрный (прим. автора). [10] Свартуровый (от исл. Svartur – чёрный) – то же, что чёрный (прим. автора). [11] Рассказ Рэя Брэдбери (прим. автора). [12] Имеется ввиду соляная кислота (прим. автора). [13] Виола́нс (от англ. Violence – жестокость, насилие) – боль, переносимая извне, поглощающая и губящая человека морально; состояние, бывающее при депрессии (прим. автора).