Маруся-3. Столичные игры.

Дом был тих и печален. Кто сказал, что дома — всего лишь постройки из камня и дерева? Может, когда имеются в виду типовые бетонные коробки из будущего, так оно и есть. А здесь, где каждый дом — индивидуален, где каждый кирпич руками укладывается, где до сих пор в основание дома закладывается «костяной камень», то есть чей-то череп, иногда и человеческий, и жертвоприношения проводятся, и кровь льется, и к конкретному роду дом привязывается… Здесь слова «мой дом — моя крепость» как нельзя более правдивы. Мой дом моей крепостью не был. Он был крепостью Сергея Никодимовича, а теперь хозяина не стало. И дом грустил. Ему было одиноко и холодно, тоскливо и горько. Ладно, исправим. Этой же ночью. Я мимоходом чмокнула в макушку Андрюшку и кивнула слугам: — Я не знаю, надолго ли я в Москву. Дайте объявления в газеты и распаковывайте вещи… — Да, госпожа, — отозвался дворецкий — и я направилась в свои комнаты. Здесь все организовано очень удобно. Если в моем мире человек, приехав в город, должен был проехаться по гостям, оставляя карточки, то здесь решительно экономили и время, и бумагу, и мои нервы в придачу. Не надо ездить. Ты приезжаешь в город, отдыхаешь пару дней, дольше неприлично, и даешь объявление в газету. Даже отдельная колонка для таких случаев есть. Там о прибытии и сообщается. Люди проглядывают газету, видят, кто приехал, и наносят визиты. Или присылают приглашения. Дешево и сердито. Мы были в столице. После смерти Демидова мы не стали задерживаться на руднике. Я выписала управляющему премию, поблагодарила за верную службу и прошлась еще раз по выработкам, чтобы убедиться в отсутствии пакостных сюрпризов. Знаю я закон подлости, знаю, сколько раз сталкивалась. Вот только ляпни, что все в порядке, тут же какая-то пакость и случится. Но ни полостей с рудничным газом, ни предвестников обвала я не обнаружила и успокоилась. Даже наоборот — словно бы рудничных жил больше стало. Как стянуло их сюда… вот стреляйте из рогатки, а я уверена, в тот раз их меньше было. Я и на карте посмотрела — меньше. Пометила новые и отбыла. Управляющий обещал посмотреть и разобраться. Хотя и сомневался, что такое может быть. А я вот думала про полозов. Есть у них такое в крови, есть, над рудами они властны. Мог брат Ниты что-то такое устроить? Да вполне! А что мне их отношение не нравится… и что? Кто-то и где-то видел ласковую, милую, дружелюбную змею? Благодарную змею? Змею, которая поддается дрессировке? Поверьте, таких нет. Разве что в сказках, но там и говорящие волки водятся, и змеи-горынычи. Как с пресмыкающимися работают в цирке? Это лучше не знать, чтобы не нервничать. Но там много всего неприятного для змей, мне рассказывали. И удаление ядовитых желез, и сшивание пасти, и… пролайферов на них нет. И хорошо, что нет. Змеи — не оценят. Полоз все же змея. Интересно, Нил тоже таким же будет? Жестким, холодным, равнодушным и безразличным ко всему? Или, воспитываясь с людьми, приобретет хоть какие-то человеческие черты? Научится любить, научится дарить тепло, станет больше человеком, чем полозом? Имею ли я право его таким воспитать? Не обреку ли на одиночество? Жить-то он будет дольше человека, хоть и полукровка. Я погладила смешной хохолок на макушке полоза. Нил так и цеплялся за меня при каждой возможности. К Андрюшке он не ревновал — чего к нему ревновать, это не полоз, и вообще, мелкий, неопасный и другой породы. А вот когда я вернулась со свидания с его дядей, шипел долго. Что-то ему не понравилось, или просто запах учуял… Он уже начинал говорить. Получалось не слишком хорошо, но лиха беда начало? Солнышко мое шипящее. С рудника мы отправились в Березовский, где я и решила навестить храм. Исповедаться, ну и заодно побеседовать о жизни. Поблагодарить… Поделиться самым ценным — информацией. Поездка оказалась не напрасной.     ***     — Благословите, отче. — Мир душе твоей, дочь моя… Отец Александр сотворил знамение над моей головой. Я обозначила поклон и перешла к делу. — Мне хотелось бы исповедаться. Я грешна, отче… — Прошу, дочь моя, пройди во вторую комнату налево. Что я и сделала. Епитрахиль и прочий ритуал тут тоже есть. Нет исповедален. Большую часть людей исповедуют прямо в церкви. Благо, есть поверье, что, подслушав чужие грехи, ты возьмешь их на себя. Здесь в это даже верят. А для вип-клиентов, чтобы никто их откровения не слышал, предусмотрены комнатки. Не как исповедальни, нет. Тут скорее речь пойдет о дорогих психотерапевтах. Два кресла, столик, ковер, даже чай и печеньки, при желании. Очень удобно. Я расположилась в кресле и налила себе чая. Вкусный, с чабрецом. Будем надеяться, никакой «сыворотки правды» мне не подмешают, не хотелось бы лишнего рассказать. Бог и так все знает, а слугам его лишняя информация вовсе ни к чему. Отец Александр пришел достаточно быстро и расположился в кресле напротив. Я опустила глаза в чашку. — Грешна, отче. Единого канона здесь тоже нет. Грешна — и поехала. Исповедуйся до самого донышка. — Слушаю тебя, чадо? — Я принимала участие в убийстве человека. Кровь не на моих руках, но на моей душе. — Кто этот человек, Мария Ивановна? — Демидов, — припечатала я. — Сергей Владимирович. — Как это случилось? Я похлопала ресницами. И принялась рассказывать, немного подправляя истину. Нет, я не вру, тем более на исповеди, но ведь правда многогранна. Я просто аккуратно урезаю осетра до размеров селедки. Рассказала, как пришло письмо, как я приехала на рудник, как Демидов попробовал меня похитить и как был насмерть закусан змеями. — Богом клянусь, я их не натравливала… Кажется, мне не поверили, но доказать сейчас это нереально. Слишком много времени пройдет, пока можно будет обследовать тело. Мы ведь его с собой не повезли, похоронили там же, у рудника. Кому не понравится, могут сами съездить, эксгумировать тушку и притащить на фамильное кладбище. Я на перевозку трупов не нанималась, а Благовещенский тем более не собирался тащить врага в Березовский. Трупы — разлагаются и воняют. И передвижение затруднят. Ни к чему. Священник внимательно выслушал, отпустил мне грехи и принялся расспрашивать. Увы, особого толка он не добился. Я отвечала на вопросы, а потом решила и свой задать. — Демидов сказал, что церковь приглядывала за мной. Почему, отче? На ответ я не рассчитывала. Но хоть что-то узнать? — Потому что твой дар достаточно опасен, чадо, — честно ответил священник. — Мы за всеми некромантами приглядываем. Я хмыкнула. — Чтобы я мертвецов поднимать не вздумала? Или еще чего похуже? — Мария Ивановна, все маги земли рано или поздно доходят до некромантии. Кто-то останавливается на этой грани, а кто-то и использует свой дар во зло людям. Как мы можем быть в вас уверены, если вы еще сами своей силы не знаете? Хм… звучало логично. — И только? — Не только, Мария Ивановна. Подозреваю, ваша сила впервые проявилась именно в Лощинке, где вы столкнулись — с чем? Или — с кем? Так я тебе и призналась. — Могу поклясться где угодно и чем угодно — я не прибегала к некромантии. В Лощинке. А про полозов и речи нет. И глупо это! Я и без некромантии кого хочешь угроблю, ничего в этом сложного нет, если знать законы физики и химии. Знание и из карандаша позволит гранату сделать. Священник поглядел на меня и кивнул. — Верю, Мария Ивановна. Но это — разумная предосторожность. — Я не хочу прибегать к некромантии. Но если это понадобится для спасения моей жизни или жизни моих близких, я не поколеблюсь ни минуты. — Я понимаю, Мария Ивановна. И не смогу вас за это осуждать. Я улыбнулась. Ну да, предать церковному суду можно и без всякого осуждения. И в монастырь заточить тоже. Пообщались мы вежливо и вполне плодотворно. И как я поняла, в столице за мной продолжат приглядывать. Взамен пришлось поделиться с церковью своими последними разработками. Священник убедился, что это ни разу не некромантия, почесал затылок (в переносном смысле) и задумался. — Почему раньше так не делали? Я мило поулыбалась и предложила свою версию. — Потому что женщины и мужчины мыслят по-разному? А женщин-магов как правило, не бывает? Видимо, это тоже не приходило в священническую голову. Но распрощались мы по-дружески. И я принялась собираться в Москву.     ***     Благовещенский составил мне компанию. Или я ему? Ехали мы в одном поезде, даже в одном вагоне, хотя и в разных купе, встречались за трапезами в вагоне-ресторане, беседовали, выходили прогуляться, но держались строго в рамках приличий. Ваня составлял компанию, стараясь не оставлять нас наедине. Братики вообще были подавлены. Москва же… А там Арина. А кто-то у нее палец отрезал… Безусловно, я ее найду. И тоже отрежу кое-что той гниде, которая подняла руку на девчонку. Может, тоже палец. Двадцать первый. Но дальше-то что? Вот вопрос? Здесь нет психологов, здесь нет реабилитационных центров, разве что монастыри, здесь не принято идти со своими душевными проблемами к врачу, только к священнику. Допустим, Арина туда придет. Но помогут ли ей? Я в этом сильно сомневалась. Ладно, эти проблемы мы решим потом. А пока — расположиться в доме, превратить его в свою крепость, настроить систему защиты и начать разбираться с визитами. Написать Романову, кстати говоря. Хотя Игорь Никодимович и так будет в курсе, кто бы сомневался. Работа у человека такая.     ***     Ночью меня разбудил Андрюшка. Я покормила ребенка, а потом накинула халат и вышла из комнаты. Мне нужно вниз, в подвал. А вот кому-то еще при этом присутствовать нежелательно. Андрюшка пригрелся и сопел у груди. Мелкий такой, забавный… Только вот сложно пока воспринимать его как человека. Скорее как пупса. Смешного, любимого, требующего заботы и ухода… Ступеньки сами стелились под ноги. Я спускалась в подвал. Вот винный погреб. Храмов показывал мне это место. Одна из бочек, при нажатии на рычаг, открывается, словно дверь. Вот, в эту дверь мне и надо. Я оказалась в маленькой комнатке. Буквально пять квадратных метров. Четыре стены — и небольшой камень посередине. Я точно знаю, что лежит под ним. Некромантия? Да, немного. И магия крови тоже. Без этого дома не построить. Под камнем дома Сергея Никодимовича лежит змеиный череп (кстати — амурского полоза). Лежит там прядь волос, смоченная кровью самого Храмова, и лежит такая же прядь его сына, ныне покойного. Бедный малыш. Сейчас туда добавится еще две пряди. Нож у меня с собой. Специально захватила. Отрезать прядку у затылка, кольнуть палец кончиком ножа, связать волосы узелком, смочить узелок кровью. То же самое проделать с Андрюшкой. Аккуратно отрезать прядку, кольнуть пальчик — и тут же подхватить капельку крови. Ребенок разревелся, и пришлось его долго успокаивать. Ну все, все, маленький, все закончилось. Больше больно не будет. Это необходимость, это надо было, мама тоже пальчик наколола… Тсс…. Наконец Андрюшка успокоился, и я надавила на угол камня. Открылась небольшая выемка в земле. Туда и полетели наши волосы. — Кровью — к крови. Пусть мой дом будет крепостью для тех, в ком течет моя кровь. Ритуальная фраза. В обычном зрении камень остается простым, темным. Но я-то вижу, как его оплетают жадные золотистые нити, пробегают по граням, впитываются внутрь… В Андрюшке течет кровь Храмова. Во мне… Условно — тоже. Я кровь от крови моего сына, как он — плоть от моей плоти. Я мать, я получаю защиту автоматически. Но сейчас у меня оказывается еще и доступ к пульту управления. Я могу что-то изменить, добавить… и я это сделаю! Сегодня и сейчас. Это не с бухты-барахты, я готовилась к этому последние несколько дней. Вливала силу в накопители, начитывала заклинания, так что сейчас у меня уйдет и меньше времени, и меньше сил. Это как заранее подготовить все для работы. Пришел в лабораторию и пашешь — не надо ни компьютер включать, ни программы устанавливать, знай себе, вводи данные. Так я и сделала. И то, когда все закончилось, мне больше всего хотелось уснуть, положив голову на этот родовой камень. Отлично сойдет вместо подушки. Увы, ребенок моих устремлений не разделял. Пришлось вставать и на одной силе воли тащиться в спальню. Ничего, переживу. Зато любого врага будет ждать та-акой приятный сюрприз! Главное — не один! Мой дом — моя крепость! И никак иначе! С учетом убийц, которые могут подстерегать за углом, это становится особенно актуальным.     ***     Утро я проспала. Я спала до полудня, и спала бы дольше, если бы Ваня не притащил в мою спальню поднос с кофе и свежеиспеченными булочками. Пахло все это великолепие так, что я взвыла всем желудком и вылезла из-под одеяла. Плевать на фигуру! Амммм!!! В себя я пришла, только слопав три булочки и выпив две чашки кофе. — Ванечка, я тебя люблю! — Я тебя тоже люблю. Еще будешь? — Бубубу! — ответила я и вгрызлась еще сильнее в четвертую булочку. Ваня честно ждал, пока я поем, приведу себя в порядок и даже переоденусь. И только потом начал задавать вопросы. — Маша, а какие у нас планы? — Написать Романову. Пройтись по магазинам. Ждать, — отчиталась я. — Романову — это понятно, — кивнул Ваня. — По магазинам… нам что-то надо? — Конечно. Я обязана быть одета по последней столичной моде. — Ты же в трауре? — Он тоже разный бывает, — вздохнула я. — Никуда не денешься, если меня пожелают видеть при дворе, надо выглядеть… — Сложно это все. — Привыкай, я надеюсь, ты тоже получишь дворянство. Хотя бы личное, для начала. Ваня кивнул. Эта мысль у него не вызвала отторжения. А причину получения дворянства мы тоже уже придумали. Можно или за выслугу, или за заслугу. Как чиновник — пойти по гражданской части и с чина действительного статского советника получить. Или в армию, и там служить до полковника, но простолюдину это решительно невозможно сделать. Я бы просто Ваню туда не отпустила. Одно дело — родину защищать, когда все на фронт, всё для победы. Это правильно. А вот в мирное время служить? Подвигов ты не совершишь, а получить полковничий чин за выслугу лет? Простолюдину? Нереально. А есть и еще вариант. Ваня мог совершить для государства нечто важное. К примеру как Мичурин. Тому дворянства не дали, но живи он в царское время, полагаю, оно было бы. И потомственное. Так что я активно натаскивала братика и старалась сделать из него агронома. Грамотного и адекватного специалиста. Не досталось тебе магии? Да и не надо! Ты, главное, правильно сформируй задание, а уж кому выполнить — найдется. Сила есть, ума не надо, это и к магической силе относится. Ваня это понимал и учился. Сидел со мной, составлял таблицы, проводил расчеты… — А ждать мы чего будем? Маша? — Врагов, — безмятежно улыбнулась я. — Исключительно врагов. — Каких? — Вот и посмотрим. Полагаю, долго ждать не придется.     ***     Начала я с письма Романову. Потом написала в канцелярию Его Императорского Величества, уведомляя о своем прибытии в Москву. А потом действительно отправилась по магазинам. Можно бы и вызвать модисток к себе, но… Мода, такая урода! Надо пройтись по улицам, посмотреть, во что одеты дамы, последние тенденции подметить… надо. В моде оказался темно-пурпурный цвет. Это хорошо, мне он к лицу. А еще он неплохо сочетается с черным… И широкие рукава, чуть присобранные по манжете, — тоже неплохо. И украшения с красными камнями. У меня есть гранаты, в самый раз подойдет. Рубинов, жаль, нет. Но и не надо. Могут быть и поделочные камни, а обработаны так, что душа порадуется. У меня был комплект в виде ягод клюквы. Гранаты, малахит… глаз не оторвать! И не сказать, что так уж дорого, а красота живая. Словно веточку на болоте сорвала. Уральские мастера. Этим все сказано. У портнихи я пробыла достаточно долго, и вышла, заказав четыре платья. Одно доставят уже сегодня, остальные в течение недели. Потом парикмахерская, ногти, волосы, я себя и так не запускала, но все же несколько дней в поезде никому на пользу не пойдут. Ухоженность теряется. Лоск. Домой я вернулась только вечером, довольная собой. Волосы струились шелком, кожа светилась, ногти сияли — красотка! Всю радость подпортил здоровущий букет ярко-алых, прямо-таки ядреных роз. — От кого? Увы… Карточка с императорским гербом, только чуть урезанным, давала однозначный ответ. Цесаревич. Черти б его побрали! Вот про кого я успешно забыла и вспоминать не хотела, так это про его высочество Василия Иоанновича! Чего ему спокойно не живется? Вот — чего? И откуда он знает, что я уже здесь? Что вообще происходит? Хотя и так понятно. Кто-то у Романова сливает информацию его высочеству     ***     — Маша, к тебе гости! — Кто? — посмотрела я на Ваню. — Эти… Храмовы! — Тьфу! — от души высказалась я, но куда деваться? Надо, знаете ли, надо… Григорий Никодимович Храмов с супругой ждали внизу. Я задержалась ровно на восемь минут. Достаточное время, чтобы привести себя в порядок, оправить платье, причесаться и не торопясь, выйти. Ни больше, ни меньше. Такие крохотные нюансы, о которых узнала от баронессы Ахтырской. Если гость ниже тебя по статусу, то можно спуститься к нему через десять и больше минут. Если выше по статусу — меньше, чем через пять минут. А если вровень — от пяти до десяти минут. Такие вот игрушки у местной знати, как «язык веера» или «язык цветов». Мой посыл не остался незамеченным. Я демонстрировала свое равенство, даже не начиная разговора. И Гриша Храмов недовольно покривился. — Мария Ивановна, мое почтение. — Григорий Никодимович, рада видеть вас с супругой у меня в гостях. Все вежливо. Но подтекст прослеживается. Я вела себя как стерва, и не собиралась это скрывать. Сергей Никодимович не говорил прямо. Но была у него мысль, кого подозревать в смерти жены и сына. Была… К сожалению, мысль — штука нематериальная, ее к делу не пришьешь. Даже на доказательства не пустишь эту самую мысль… А мой Андрюшка, чисто гипотетически, в будущем может стать главой рода Храмовых. Он уже сейчас маг, и достаточно сильный. Я знаю. Кстати — тоже маг земли. Соперник он Гришкиным детям и внукам? Да еще какой! Супруга покривилась и окинула меня взглядом. — Мария Ивановна, вы хорошо выглядите. — Это провинциальный воздух, — отозвалась я с милой улыбкой. — Да, это заметно. Такая загоревшая, простонародная… так и вижу вас где-нибудь на сеновале, то есть сенокосе… Я пожала плечами. — Не переживайте за меня, Милада Борисовна. Я понимаю, что в столице принято ходить, как бледная немочь, но слепо подражать моде не собираюсь. — Да, я вижу… Шипение было вовсе уж гадючьим. Мода — модой, траур — трауром, но фасоны платьев я для себя разрабатывала сама. Может быть черное платье — уродливое, а может и изящное. К примеру, с каплевидным вырезом, который затянут черным газом. С кокетливой отделкой. С кружевом по воротнику и рукавам или с бисерной вышивкой… Да и обычную вышивку можно так сделать, что от платья глаз не оторвать будет… Сейчас на мне было одно из домашних черных платьев, выполненное в простонародном стиле. Глухой лиф, под горло, с высоким воротником-стоечкой, спереди по лифу — пуговицы до талии. Юбка длинная, до пола, но пуговицы продолжаются по ней до самого низа, заставляя гадать — настоящие или ложные. А вдруг можно расстегнуть все и платье сползет с дамы как кожура с банана? Кроме того, платье отлично подчеркивало тонкую талию и грудь, которая после родов и кормления приблизилась к полноценному четвертому размеру. То есть — крупному. Достаточно крупному для моей фигурки, и без всякого силикона, что приятно. Нет здесь еще этих технологий, которые из простой женщины позволяют создать резиновую. Храмов уставился на мою грудь и, ей-ей, облизнулся. Ну помечтай, дядя. Больше тебе ничего не светит, кроме мечтаний, а я и в глаз засветить могу, если что. И не только в глаз. — Мария Ивановна, с какими целями вы приехали в столицу? Я пожала плечами, отчего лиф колыхнулся вместе с содержимым. Мадам еще больше побагровела и стала похожа на буряк.[1] Несахарный. Уксусный, если такие встречаются в природе. — Исключительно по приглашению. Его императорское величество пожелал видеть меня при дворе. Теперь побурели оба супруга Храмовы. — Ах, вот оно что, — протянул Григорий, пытаясь выиграть время. Я мило улыбалась. Что-что! Да то самое! Ты зачем сюда шел? Чтобы выяснить причину приезда и поставить меня в стойло, метафорически выражаясь. А тут оказывается, что до тебя желающие нашлись. И бодаться с императором для здоровья очень неполезно. Мало ли какие у него планы, а ты их нарушишь? Прилетит тогда белке на стрелке… — У вас были какие-то планы? Григорий замотал головой. — Что вы, Мария Ивановна. Я просто решил заехать, поинтересоваться… на правах старшего в роду. — Мужчина быстро обретал уверенность. Это понятно, надолго его из седла не вышибешь, он в этом давно варится. — Да-да, — обрадовалась я. — Раз уж вы обязаны обо мне заботиться, посоветуйте хорошего законника? Супруги насторожились. — Зачем, Мария Ивановна? Я пожала плечами еще раз. — Григорий Никодимович, это личное дело. Семейное. — Мария Ивановна, вы и есть часть семьи Храмовых. Я пожала плечами. — Это дело мое лично, а не семьи Храмовых. И почему кажется, что мне не поверили? А я всего лишь хотела узнать насчет Нила. Чисто гипотетически. Вдруг он может на что-то претендовать от Демидовых? Он ведь кровный родственник, это любая магия, любой анализ покажет. А кто мать? А я не знаю. Мне не докладывались. Не то чтобы я сильно хотела денег, но так понимаю, что прямая ветка от Андрея Демидова оборвалась? Все состояние разойдется по двоюродным-троюродным, грех не попользоваться в своих целях. Пусть малышу деньги достанутся. Останется Нил с людьми или уйдет к полозам, это его личное дело. Но материальная база у него быть должна. Я ее ребенку и обеспечу, пусть будет полозу куда возвращаться. — Я настаиваю, чтобы вы мне рассказали, — лязгнул металл в голосе родственничка. Ага, металл… так, алюминиевыми вилками постучали. — Исключительно с разрешения Игоря Никодимовича Романова, — согласилась я. Покладисто так… Романовского разрешения Храмов не пожелал. Обжег меня злобным взглядом и поинтересовался моими планами. Я сообщила, что мои планы находятся в полной зависимости от желаний его величества. Скажет прыгать — буду прыгать. Скажет падать — буду падать и ползти. Как особа полностью верноподданная. С тем Храмовы и удалились, несолоно хлебавши. — Маш, а зачем они приезжали? — Подозреваю, на разведку, — отозвалась задумчиво я. Ваня послал в дальний путь разведку. Я пожала плечами. — Сволочи они, сволочи… — Никто и не сомневался, — выдал Ваня и отправился на кухню, заедать стресс. Я в который уже раз пожала плечами. Сволочи. Но понять их можно. Что делать, если у тебя ни особых талантов, ни ума, ни фантазии, а есть только хитрость, подлость и пронырливость? И неистребимое желание жить хорошо? Гриша Храмов хотел. И нашел выход, пусть за счет брата, пусть пришлось приговорить его жену и сына, ну так что ж? Он ведь все для блага семьи делал… Таких отговорок можно придумать сотни и тысячи. И на благо семьи, и он лучший глава, и он заботится о своих детях, и Сережка бы все по ветру пустил, и… Красивые слова. И подленькие мелкие мысли, которые они прикрывают. В глаза Гриша хотел сказать мне: «Чего ты приперлась, стерва? И что с тебя можно поиметь полезного? Для меня любимого, лично?» В глаза я ему хотела сказать: «Вали отсюда, сукин кот! И чтобы духу твоего рядом не было, не то будешь кастрированным котом!» А вместо этого поулыбались и разошлись. Великая вещь — дипломатия!     ***     — Мария Ивановна, вам письмо. — Благодарю, — кивнула я лакею, который протянул мне на подносе конверт из плотной голубой бумаги. — Курьер ждет ответа. — Курьер? — Да, госпожа. Взяла, посмотрела на печать. Хм? Герб Горских. — Отец объявился? Ладно, накормите пока человека, и пусть подождет. Сейчас напишут ответ. Я решительно сломала воск, хрупнувший под пальцами, и достала из конверта лист надушенной бумаги. Пробежала строчки глазами. Н-ну, папаша! В самых вежливых выражениях мне сообщалось, что завтра с утра отец ждет меня у себя дома. В гости. Лучше — с внуком. Можно и без внука, поскольку речь будет идти о моем будущем. Зар-раза! Поборола желание кинуть бумагу в камин. Села за стол и выдернула лист бумаги из толстой пачки.   «Папаша! Мать твою, гиену суматранскую, какого хрена ты лезешь, куда тебя не просят?! Ноги вырву и в уши вставлю, руки поотшибаю…»   Дописала. Прочитала. Решила, что надо немного подправить — и застрочила, переводя с доходчивого на дипломатический.   «Отец! Прошу прощения за то, что не смогу прибыть к вам для обсуждения моего будущего…»   Пусть дискутирует на эту тему с Романовым. Думаю, Игорь Никодимович — собеседник вполне приятный, отзывчивый, а главное, умеет очень доходчиво объяснять некоторым людям, что они неправы в своих устремлениях. И нуждаются в устремлении в другое место. Отдала письмо посыльному и вычеркнула Горских из общего списка. Но не быстро ли вся эта компания активизировалась? Вчера я приехала, вечером дала объявление в газету, то есть сегодня оно появилось в утренних сводках — и уже подсуетились? Не рановато ли? Чего всем от меня надо? Хотя я и так догадываюсь.     ***     К вечеру доставили письмо от Романова. Игорь Никодимович сообщал, что навестит меня завтра с утра. В десять часов, если я могу его принять. Я отписала, что буду счастлива его увидеть, и отослала письмо. И ведь правда — буду счастлива. Хоть один приличный человек среди этих всех… даже скунсами не назовешь! Чтобы не оскорблять животное! А что профессия у него такая — глава тайной канцелярии при его величестве, так кто-то и этим заниматься должен. Тащить и не пущать. Не то всю страну растащат и запустят.     ***     К ужину явился Благовещенский и был принят с улыбками всех домочадцев. — Александр Викторович! — как родному обрадовался Ваня. Петя просто повис у мужчины на руке, а мелкие что-то пискнули и согласованно направились проситься на ручки. Я невольно загрустила. Да, в доме нужен мужчина. Будь ты хоть трижды феминистка, а нужен… Особенно когда у тебя на воспитании аж четыре пацана разных возрастов. — Мария Ивановна. Мне достался поцелуй ручки и букетик фиалок. Я с благодарностью приняла и пригласила Благовещенского поужинать с нами. — Признаюсь, я на это и рассчитывал, — признался он. — В моем доме пока еще нет кухарки, а есть то, что приготовит мой денщик, можно только в походе. И в ресторацию идти неохота было. Я улыбнулась. — Тогда вы пришли по адресу — и вовремя. Подобные шуточки тоже уместны только между своими. Но Благовещенский уже и был для меня в числе «своих». Ужин подали быстро, блюда радовали и вкусом и запахом. Мужчины нахваливали кухарку, а Благовещенский послал ей на кухню рубль от щедрот. Все было тихо, мирно и спокойно, пока в столовую не вошел очередной лакей. — Мария Ивановна, вам доставили… — Несите сюда, — со вздохом распорядилась я, отодвигая тарелку с ухой из стерляди. Доставленным оказался букет потрясающей красоты. Сиреневые ирисы, алые гвоздички, еще какая-то зелень, белые мелкие цветочки, все это смотрелось так… хотелось вставить букет в рамочку. Нарисовать. Хотя бы — сфотографировать, и любоваться, когда придет плохое настроение. К букету прилагалась большущая коробка с марципанами. — Конфетки! — обрадовался Петя по-детски. — А от кого? — тут же задумался Ваня. — Цыц, мелочь! Петя надулся и засопел, но спорить не стал. Я поискала карточку. — Всего одно слово. Прекраснейшей. — И от кого это может быть? — нахмурился Благовещенский. Я пожала плечами. — От кого угодно. Могу лишь заверить, что я авансов никому не раздавала. — Мария Ивановна, поймите меня правильно. Карточка абсолютно правдива. — Александр нахмурился. — Но все-таки хотелось бы знать — от кого? — Мне бы тоже, — задумалась я. А правда — от кого? Что-то я не припомню в своей жизни мужчин с таким банальным стилем. Букеты, конфеты… ухаживания? Безусловно, приятно. Но слишком уж внезапно. Вряд ли я успела на кого-то произвести такое впечатление, Милонег мертв, цесаревичу не по чину, а кто еще? Да и не прислал бы такое цесаревич, он бы просто распорядился, и пришел бы мне дежурный букет из алых роз. Страсть, восхищение, желание. А тут со вкусом подобрано, с фантазией… Паранойя? Да и ёж с ней! — Есть ли возможность проверить марципан? — Проверить? — Не отравлен ли он. Мальчишки поглядели с глубоким шоком. Благовещенский покачал головой. — Вы не слишком передергиваете, Мария Ивановна? — Лучше перебдеть, чем недобдеть, — ответила я старой поговоркой еще моего шефа. Он, правда, другое слово употреблял, различающееся на одну букву, но то детали. — Я могу попробовать. Но конфеты потом будут несъедобны… — Да и черт с ними, — махнула я рукой. — Лучше несъедобные конфеты, чем беспокойная я. Или даже так… Я выбрала с десяток конфет наугад из коробки и положила перед Благовещенским. — Проверяйте, Александр Викторович. Мужчина провел рукой над конфетами. На кончиках пальцев заплясали зеленоватые огоньки, словно на живом детекторе, а конфеты вдруг начали темнеть и просто рассыпаться в прах. Кроме… Одна, две… Две конфеты из десятка выбранных наугад дали иную реакцию. Красноватые огоньки говорили о том, что в конфетах содержится яд. — Ёжь твою рожь! — от души высказалась я. Внимания никто не обратил, мальчишки и похлеще высказывались. И сложно было их за это упрекать. Это я сладкое не люблю, мне бы остренького, а мальчишкам конфеты дико нравились — издержки полуголодного детства. Умяли бы только так. И — умерли. — Отдам Романову, — решила я, сгребая коробку. — И цветы тоже, вдруг он что по своим каналам узнает? — Отдавайте, Мария Ивановна, — согласился Благовещенский. — И будьте осторожны. — Я буду, — пообещала я. — Ребята, вы поняли? Ничего в рот не тянем! Из присланного! Вспомнился Дюма-отец с его миледи. Ведь тоже присылали д’Артаньяну отравленное вино, кажется… выпил бы — и конец истории. Нет, ну кому я так помешала? Просто невежливо убивать человека — и не дать понять, за что, собственно, убивают!   [1] Свекла обыкновенная (прим. авт.).