Я лежал на кровати, по моему лицу, словно муравьи, бегали солнечные блики, но я не обращал на них никого внимания. Болела голова, да так сильно, что я не мог повернуть ее в сторону и проверить - осталось ли что-то в бутылке.
Я мало пил, еще реже напивался, но иногда я словно снимал ногу с тормозов и погружался на такую глубину алкогольного моря, что казалось, что с этого дна мне уже не суждено выплыть. Таких случаев в моей жизни было всего два или три. Последний раз это случилось, когда ушла жена, предпоследний - сразу после смерти Саши Михайлова. И вот вчера я совершил новое, быть может, самое глубокое погружение.
Я понятие не имел, сколько сейчас времени, да и не интересовался этим бессмысленным вопросом. В моей судьбе были разные крутые повороты, но еще никогда я не чувствовал такую полную безнадежность, такое абсолютное отчаяние, такое полное отчуждение от остального мира. Я не только не знал, что мне дальше делать, но и не хотел ничего делать. Я провел на земле примерно половину отмеренного мне срока - и уже все растерял, все разбросал на этом пути. Даже умереть и то не смог, хотя возможности такие были, а не смог, потому что я не лучший. Саша Михайлов был лучший - вот он упал вместо меня пробитый пулей на том картофельном поле; Алексей был лучший - вот бомба, подложенная для меня, разорвала его. А я даже не нужен смерти, она презрительно отвернулась от меня, как недостойного такой милости. Но отвернулась от меня и жизнь, которая тоже не желает принимать меня в свою кампанию.
Я продолжал лежать на кровати, тупо смотря в потолок, словно надеясь на нем отыскать письмена, которые приоткрыли бы мне тайну моего бытия. Но на засиженной мухами поверхности не высвечивалось абсолютно ничего. Я плюнул вверх, но плевок, естественно, не долетел до цели, а совершил посадку на моем лице. Мне стало противно, я вытер слюну, однако это не могло изменить моего настроения. О если бы кто-нибудь сказал бы мне, что делать в таком положении? Но, увы, моя персона в этом мире никого не интересует, ему нет никого дела до лежащего в грязной комнате на грязной простыне человека и проклинающего то мгновение, когда он появился на белый или скорее на черный свет.
Я все же сделал усилие и повернул голову в сторону бутылки. Мои старания оказались щедро вознаграждены: в ней оставалось не менее четверти стакана водки. Я перелил ее в него, но пить не стал, потому что услышал шаги за дверью. Может быть, это пришли те, кто не сумели разметать мое тело по земле и теперь решили завершить свое дело, вяло подумал я. Что ж, если так, то добро пожаловать, я как раз в идеальном для этого состоянии. Мои мозги слишком сильно залиты алкоголем, чтобы я мог испытывать страх, а мышцы парализованы полным безразличием ко всему происходящему. Да и вообще, такой вариант мне представлялся далеко не самым худшим.
В дверь постучали. Я не помнил: закрыл ли я ее, но решил, что в любом случае не стану отворять. Если пришли меня убивать, то с таким хилым препятствием они прекрасно справятся и без моей помощи.
Дверь отворилась, послышались шаги. И через секунду я увидел на пороге комнаты своего старого друга Тольку Нечаева. Одет он был не как священник, а как обычный цивильный гражданин, только очень мрачно: и костюм и рубашка были черного цвета. Лишь густая борода указывала на его нынешнее занятие.
Его появление в моей квартире было для меня полной неожиданностью. Я осоловело смотрел на него, не зная, какими словами приветствовать гостя. Я плохо контролировал свои и мысли и движения, потому, наверное, сделал то, чего уже делать не хотел: поднес стакан с мерзко пахнущей дешевой водкой ко рту и переправил ее через этот канал в себя.
- Толя, друг, привет, - сказал я, пьяно улыбаясь. - Не ожидал тебя увидеть. - Я попытался встать и сделать пару шагов навстречу ему, но этот подвиг оказался мне по силам, и я рухнул на пол.
Дальнейшие десять, а может двадцать минут не очень ясно отпечатались в моей памяти. Толя схватил меня под мышки и поволок в ванную. Там он подставил мою голову под студеную струю и так держал ее до тех пор, пока я не стал трепыхаться от холода. После чего он оттащил меня обратно, положил на кровать и стал вытирать мою голову полотенцем.
Эта неприятная процедура в промывания мозгов как ни странно довольно быстро оказала на меня целебное воздействие, и я почувствовал, как начинаю постепенно приходить в себя. Голова уже не была такой туманной, я мог регулировать и направлять мысли в нужном направлении в зависимости от своих желаний и намерений. Я поднял голову и посмотрел на своего спасителя; он тоже внимательно разглядывал на меня.
- Здравствуй, Толя, рад тебя видеть, - уже вполне трезво, а главное искренне сказал я.
- Здравствуй, Владик, я тоже очень рад нашей встрече.
- Это правда?
- Да.
- А почему же ты тогда в церкви?..
- Тогда был не тот момент.
- Ты знал, что я в городе?
- С самого момента твоего появления.
- Но почему не дал знать о себе?
- Наша встреча должна была произойти тогда, когда наступит для этого момент. Я не люблю не нужных встреч. это лишь ухудшают отношения между людьми, они начинают избегать друг друга. Встреча должна состояться тогда, когда они нужны друг другу.
Я внимательно посмотрел на Толю, пытаясь своими все же не до конца протрезвевшими мозгами понять, что он имеет в виду. Но сокровенный смысл его слов терялся для меня, как голос в тумане.
- Этот момент наступил? - на всякий случай спросил я.
- Может быть, хотя я в этом не совсем уверен.
- Слушай, ничего не понимаю, ты священник?
- Я настоятель Рождественского монастыря.
- Но как это могло случиться, ты же работал в милиции?
- Я ушел, я принял сан три года назад. А когда церкви передали монастырь, меня попросили заняться его восстановлением. Но я не монах, у меня свой приход, а эту должность я совмещаю до тех пор, пока сюда кого-нибудь не пришлют.
- Чудны Господь дела твои, - пробормотал я. - Я же помню, ты не отличался религиозностью. Ты любил спорт, и у тебя первым из класса появилась девчонка. У меня еще не было; как же я тебе завидовал. До сих пор помню, ее звали Лиза, и она училась в педучилище, что за мостом.
- Она моя жена, у нас трое детей. И будет четвертый.
Я не скрывал своего изумления. Я смотрел на Толю и не мог поверить, что это тот самый человек, с которым мы лазили в чужие сады рвать яблоки, ходили на танцы, а в том самом монастыре, где теперь он настоятель, прогуливали уроки, лежа на траве между старыми, со стертыми надписями каменными надгробиями.
- Ты узнал обо мне все, что хотел? - вдруг улыбнулся Толя.
- Ты спрашиваешь, узнал ли я все, что хотел? Узнал. Но если я хоть что-то понял, пусть отрубят мне голову. Ты мой друг, бывший милиционер - священник. Кстати, а какую должность ты занимал в милиции?
- Если тебя интересует мое звание, то я был майором, заместителем начальника уголовного розыска. Мне предлагали возглавить уголовный розыск, но я выбрал, как видишь, другой путь.
- Но почему?
- Это долгий разговор. Но со мной все в порядке, лучше поговорим о тебе.
- Будешь исповедовать?
- Как пожелаешь. Думаю, мы можем поговорить просто как старые товарищи.
- Теперь мне это делать трудней, я не могу забыть о том, что ты священник.
- Это скоро пройдет. Не обращай на это внимание. Священники те же люди.
- Ты уверен?
- Уверен.
Я задумался.
- А что говорить, ты видишь все. Меня не хочет признавать даже моя мать.
- Да, я был у нее, попытался с ней поговорить.
- Зачем?
- Ну хотя бы потому, что она тоже моя прихожанка.
- Моя мать ударилась в Бога? Не знал.
- Ты многое не знаешь. После того, как она потеряла мужа, то есть твоего отца, ей нужна была опора. Ты был далеко, твой брат сам требовал поддержки. Оставался ей только Бог. К нему она и обратилась. Но, увы, я пока не могу внушить ей чувство христианского смирения и сострадания к ближнему. Она поглощена только собой, своими чувствами. Некоторым людям нужен не милосердный и любящий Бог, а Бог - мститель, Бог, который карает. Твоя мать из таких людей. Я очень тревожусь за нее, особенно сейчас, после потери Алексея. Я его очень любил. Он тоже был моим прихожанином, и его вера была совсем иной. Он стремился к любви.
- Я не знал, что он посещал церковь. Погибают лучшие, - пробормотал я.
Анатолий как-то странно посмотрел на меня.
- Повтори, что ты сказал.
- Погибают всегда лучшие.
- Ты прав, - подумав, согласился он. Чтобы христианская вера утвердилась в мире, путь ей вымостили тела мучеников. Если бы лучшие не погибали, мир бы не двигался вперед.
- Никогда не думал об этом в таком ключе. Впрочем, какая разница. Даже гибель лучших на самом деле мало что меняет. Плодами их смерти пользуются совсем другие, часто самые худшие. Так было и боюсь, что так и будет.
Анатолий помолчал и даже помрачнел. Мне показалось, что он о чем-то напряженно размышляет.
- Во многом ты прав, но не совсем. Мир можно сделать лучше. Иначе я бы не сменил милицейскую форму на рясу священника.
- Тебе видней. Мне бы твою веру. Но в своей жизни я перевидал столько мрази.
- Поверь, я видел этого добра не меньше. Но это не причина, чтобы считать таковым весь мир. Он такой, с чем являемся в него мы сами. Если мы приходим в него с добром, он добреет, если - со злом, он становится злее.
- У меня такое чувство, что сейчас ты начнешь читать проповедь. Но знаешь, может, я покажусь тебе мелким, но сейчас меня волнует не мир, а я в нем. Когда сидишь в этой вонючей конуре без денег, а главное без всяких надежд, не зная, что делать, то становится наплевать на всех и на все.
- Денег я тебе дам. У меня их не много, но кое что есть.
- Спасибо, Толя, но твои деньги мне не помогут. Я привык их зарабатывать сам, а не просить милостыню.
- Это не милостыня, а помощь друга. И ты же сейчас не знаешь, как их заработать.
- Не знаю, но что-нибудь придумаю. А за благородный душевный порыв - спасибо. Бог тебе воздаст за него.
- В тебе говорит гордыня. А она - плохой советчик. Тебе сейчас нужна любовь близких людей.
- Она всегда нужна. Но ты же знаешь, как относится ко мне мать. Я для нее больше не сын.
- В глубине души она так не считает. Но ты должен ей помочь.
Я удивленно уставился на Анатолию.
- Каким образом, по-твоему, я должен ей помочь?
- Вызволить из глубины ее души живущую там любовь к тебе. Она ведь сама не рада своей ненависти и мучается от нее. Но одна не способна с нею справиться. Ты понимаешь, что я имею в виду. Я видел многих людей и когда работал в уголовном розыске и когда стал священником, которые были разрушены ненавистью.
Я задумался над словами своего старого друга.
- Что же ты предлагаешь?
- Ты должен сделать первый шаг, попытаться с ней поговорить. Попробуй объяснить ей, что не виноват в смерти брата.
- А если виноват?
- Ты совершаешь зло, не ведая, что творишь, - задумчиво проговорил Анатолий. - Многие же в этом городе творят зло сознательно.
Я внимательно посмотрел на него.
- Поэтому-то ты и ушел из угрозыска.
Анатолий вместо ответа встал.
- Ты пойдешь к матери? Я очень тревожусь за нее.
- Я подумаю. Мне нелегко это сделать.
- Было бы легко, к чему тогда говорить об этом.
- У меня к тебе есть несколько вопросов.
- Я догадываюсь. - Он вдруг подошел к окну, посмотрел на улицу. - Мы скоро увидимся. Если ты не уедешь, - добавил после паузы он.
- Думаю, что нет. У меня тут есть кое-какие дела.
- Не знаю, известно ли тебе об этом, но твое возвращение в город вызвало немалый интерес. Многие внимательно следят за тобой.
- Это я уже понял.
Анатолий отошел от окна и снова сел рядом со мной.
- Нет, все гораздо сложней. За тобой наблюдают не только эти люди.
- А какие?
- Самые разные. Тебя тут помнят. Помнят и ту историю.
- Ты говоришь о той машине, что упала с моста.
- Да, о ней.
Это случилось в год, когда я закончил школу. Через нашу речку был перекинут мост, дата строительства которого терялась в исторических анналах. Что произошло с тяжело нагруженным грузовиком, почему он потерял управление и пробил парапет, я не знаю до сих пор. Но он камнем полетел вниз. В кабине находились два человека - шофер и его спутница, молодая девушка. Мне ничего не оставалось делать, как прыгнуть вслед за машиной в воду. Была уже прохладная осень, и вода почти совсем остыла. Кроме того, она оказалась очень мутной. Пришлось нырять несколько раз, чтобы вытащить людей. Если бы не мои занятия спортом, я бы ни за что не справился с этой задачей. Об этой истории писали газеты, не только районные, но и областные, горсовет наградил меня часами, хотели представить к медали, но почему-то я ее так и не получил; скорей всего представление где-то затерялось. Однако главной наградой стало то, что я целый месяц пребывал в героях и когда выходил на улицу, все оборачивались и смотрели мне вслед, как смотрят вслед популярной телезвезде.
- Это было так давно, а что давно, то неправда.
- Это не так, хорошие дела не имеют срока давности. О твоем поступке помнят. И люди те живы и благодарны тебе.
- Ну, хорошо, но что это реально означает для меня сегодняшнего этот мой подвиг, чем может он помочь в моем положении?
Взгляд Анатолия долго не отрывался от моего лица.
- Он может вдохновить тебя на новые героические деяния, укрепить твой дух. Я рад, что повидал тебя, - вдруг сказал он. - Где найти меня ты теперь знаешь. Если тебе понадобится моя помощь, приходи.
Я проводил Анатолия до дверей. Затем подошел к окну и стал смотреть, как он идет по улице. Его статная фигура шагала уверенно и спокойно, несколько человек попались ему навстречу, он поздоровался с каждым из них. Его в самом деле тут знают то ли как бывшего милиционера, то ли как нынешнего священника. Внезапно ко мне пришла довольно странная мысль: если он мне действительно понадобится, то в каком своем качестве - первом или втором?