XVIII
Верные три минуты мы неловко молчали.
— Вот оно, значит, как, — протянул я, наконец.
— Надеюсь, вы не приняли всерьёз эти её… неуклюжие комплименты, Дмитрий Сергеевич?
— Как сказать, Амелия Петровна, как сказать…
— Не называйте меня Амелией Петровной! Что за кошмарное сочетание!
— Скажите: где Алиса находит этих детей?
— Где находит? — Мила растерялась. — Где угодно. На улице. В школьном дворе. В магазинах…
— Просто подходит и заговаривает с ними?
— Неужели вы думаете, что она заговаривает с каждым? Много чести, Дмитрий Сергеевич!
— А как она отличает… своих учеников? Это… особый дар?
— Я понимаю, что вы настроены сейчас иронично…
— Кто вам сказал?
— …Но, да, это дар. — Мила встала и немного прошлась по тесной кухне. — Это… особый дар. И множество других даров. Если я вам скажу, что Алиса умеет читать мысли, видит ауру, снимает боль наложением рук, — как вы отнесётесь к этому? Покрутите пальцем у виска?
Я примолк. Затем осторожно произнёс:
— Вчера, на школьном дворе, она мне сказала: до свиданья. «Почему не прощайте?» — подумал я, но вслух не произнёс. Она обернулась и ответила: вам ещё нечего мне прощать. Мне тогда показалось: совпадение…
— Дмитрий Сергеевич! — Мила сжала руки на груди. — Ради всего святого, сейчас скажите, но только правду, правду, как на духу! Как в-ы относитесь к этому? Что это д-л-я в-а-с? Дар? Шарлатанство? Или безумие?
Я прикрыл глаза и верную минуту собирался с мыслями, чтобы ответить:
— Для меня — дар. Для тех родителей, которые узнают об этом, это может показаться — безумием. Или, действительно, шарлатанством. Понимаю теперь, почему вы просили меня молчать. Мила! Родной мой человек! — я встал. — Я так бы хотел вас защитить от того зла, которое вас ждёт, как медведь-шатун — одинокого грибника! Но разве я могу что-то? Почему… вы закрыли глаза? Вам… неприятно меня видеть?
— Нет, — очень тихо выдохнула Мила. — Нет, Дмитрий Сергеевич. Вы ошибаетесь. И именно потому, что вы ошибаетесь, я вас прошу: идите сейчас. Идите, ради Бога! Я этого не вынесу дольше.