Иррегулярный интеллект

Главы XXVI - XXVII

Глава XXVI    КомиСвобода располагалась прямо в зале обслуживания клиентов, достаточно просторном для того, чтобы вместить всё имеющееся оборудование связи и управления, а также многочисленных руководителей восстания, которое Куакен про себя всё ещё называл мятежом.

    Большой стол, составленный из нескольких поменьше, вероятнее всего, принесённых студентами из ближайшего учебного корпуса Университета, использовался для заседаний, оперативного планирования и приёма пищи одновременно. Об этом свидетельствовало обилие пластиковых и бумажных стаканчиков из-под кофе, пепельницы с окурками, а также протоколы совещаний, из-под которых виднелась огромная карта Туфы. Карта эта, склеенная из множества листов-распечаток, содержала разметку цветными фломастерами (красный – цвет Революционеров, синий – сторонников Режима) и небольшими самодельными флажками.

    Куакен и без карты знал, что Революция победила, и лишь немногочисленные разрозненные подразделения продолжают оказывать сопротивление Новой Реальности.

    Молодые люди, зачастую неопрятные и длинноволосые, одетые в причудливую смесь одежды для туризма и занятий спортом, заменяющую им униформу, толпились вокруг стола, обсуждая сложившуюся обстановку. Присутствующие, судя по теме разговора, все сплошь являлись экспертами в военном деле – и все одновременно подчёркивали, сколь они свободны от условностей рихтеровского мира, не подчиняются дисциплине и ненавидят всё армейское. Подобная противоречивость особенно влияла на их расхристанный внешний вид; в каждом из них сидел маленький Лев Троцкий, претендующий на управление прайдом.

   Кто-то – вернее, почти все – из них скоро окажется лишним, ведь у прайда может быть лишь один вожак.

    В трёх метрах от него конопатый бородач отдавал приказы по радиокоммуникатору. Куакен едва сдержал готовое вырваться ругательство, вспомнив, как его ведомству запретили подключаться к вновь созданной «КС» линии связи, а ведь, прослушивая сообщения и отправляя собственные от имени мятежников, можно было повлиять на ход сражения.

    Повлиять на Рихтера, однако, оказалось невозможно. Увидев картину грандиозного побоища, охватившего столицу, он всё понял, причём сразу. Он просто уничтожил Туфу, вместе с большинством жителей – ведь пожар действительно обрекал их на смерть, – а сам бежал.

    Некоторые отряды ополчения, не относившиеся к ГССГ, а потому проигнорировавшие подписанную Куакеном собственноручно капитуляцию, всё ещё сражались. К тому же, как можно было предположить по обрывкам доносившихся фраз, некоторые из командиров КомиСвободы то и дело вступали в перестрелки друг с другом. Особенно ожесточёнными являлись стычки у банков и магазинов, торгующих ювелирными изделиями.

    К нему подошёл бывший ректор Университета, сам Николас Никод. Его чёрные усы, подстриженные «щёточкой», контрастировали с бледно-мучнистым цветом лица. Тёмные глаза, красные от недосыпания и приёма стимуляторов, смотрели устало и неприязненно.

    Ни-Ни, как его называли приближённые, заговорил с Куакеном достаточно холодно, но вместе с тем вежливо. Протянув руку, он жестом пригласил Куакена к углу стола, свободному от карты.

    Здесь собрался РевИсполКомСвободы, несколько лиц, облечённых властью над Гейомией. Старая власть – по-рабски покорные дегенераты-госслужащие Рихтера – ушла, её сменила власть новая – кучка враждующих друг с другом интеллигентов.

    Ему захотелось сплюнуть.

    - Пройдёмте, господин…

    - Генерал 3-го класса Орсен Куакен.

    Он произнёс эту фразу чуть громче, чем, следовало, потому как из самых отдалённых углов зала послышались возмущённые реплики. Длинноволосые лидеры пришли в движение, узнав, что их злейший враг явился в гости лично.

    - Третьесортный генерал! Вот кого прислал к нам Рихтер! А где же он сам? – воскликнул парень, хорошо известный Куакену по своим выступлениям на митингах.

    Вик Шимрон тряхнул длинными светлыми волосами, перетянутыми резинкой, словно бросая этим вызов коротко остриженному по моде Регуляров Куакену. Шимрон, завсегдатай акций протеста и их неоднократный организатор, был тем, с кем ни один «спецслуга» не стал бы разговаривать, не имея при себе оружия. Куакен почувствовал себя словно голым, машинально положив руку на кобуру, в которой полагалось находиться табельному пистолету-моледиссемблеру.

    - Президент Рихтер покинул Гейомию. – Горло Куакена внезапно пересохло, и слова вырывались с трудом, будто живые существа, лезущие наружу по слишком узкому ходу. – Я не могу признать его ни главой правительства, ни верховным главнокомандующим – на данный момент.

    Сказав так, он вытянул руки по швам, чувствуя одновременно, как ладони покрываются потом. Всё-таки он смог произнести эти фразы, подготовленные заранее. Фактически, тем самым Куакен предлагал свои услуги восставшим, с которыми ещё вчера сражался не на жизнь, а на смерть. От такого у него даже закружилась голова, но он смог взять себя в руки.

    - Мы тоже не признаём Рихтера главой правительства, – сказал человек, чья поросшая курчавыми волосами голова работала не хуже импортного компьютера. – Однако при этом мы не носим форму «спецслуг».

    Все, кто слышал слова Гаспара, рассмеялись.

    - Существование правительства подразумевает наличие определённых институтов власти, служащих для реализации жизненно необходимых функций…

    Гарф Гаспар нетерпеливо поднял руку, призывая генерала к молчанию, и заговорил своим брюзжащим тоном, известным всем поклонникам неэвклидовых шахмат:

    - Понимаю-понимаю, Куакен, вы намекаете на то, что могли бы принести нам пользу. Что ж, как исполнительный секретарь Комитета Свободы, я подумаю над вашим предложением.

    Гаспар на мгновение посмотрел Куакену в глаза и, дождавшись ответного огонька, положил правую руку ладонью на стол. Растопырив пальцы как можно шире, словно пытаясь охватить наибольшую площадь, Гаспар начал нетерпеливо барабанить ими по столешнице. Похоже, он ожидал, пока его товарищи выскажут своё мнение о генерале без погон.

    Куакен перевёл взгляд на сидевшего рядом низкорослого юношу, с такими же чёрными, слегка вьющимися волосами, как у Никода. Ещё более бледный, чем ректор, юноша водил по сторонам отсутствующим взглядом; по неестественно расширенным зрачкам нетрудно было догадаться, что он пребывает под воздействием галлюпана. Эльзер Никод.

    Э-Ни, командир студенческих революционных отрядов, известный своими психоделическими музыкальными произведениями, казался здесь неуместным – и всё же смотрелся весьма органично в подобной компании. Песни Эльзера неизменно занимали первые места на конкурсах, организованных при участии его отца Ни-Ни.

    Как ни странно, несмотря на то, что ни один психически здоровый человек не мог выдержать данную какофонию больше минуты, ритмы Эльзера пользовались популярностью среди молодёжи. Специально нанятый профессиональный композитор производил обработку базовой мелодии настолько искусно, что в окончательной версии, снисходительно именуемой Эльзером «рыночной», та звучала вполне приемлемо, иногда даже зажигательно. «Арт-версии» же, прослушивавшиеся почти исключительно хорошо оплаченными членами жюри, бесследно оседали в недрах компьютерных банков памяти, и подлинный уровень мастерства Эльзера и далее оставался тайной для большинства почитателей его «таланта».

    Эльзер пробормотал что-то бессвязно в ответ на приветствие Куакена, подтвердив мнение, что обо всех вопросах, которые важнее галлюпановых семинаров, лучше говорить с его отцом.

    Чуть правее, почти у самого края стола, сидело двое – всегалактически известный писатель Роже Ле Саж и крупная, нескладная девица по имени Френни. Последняя до дня, когда она неожиданно возглавила КомиСвободу, в поле зрения Специальной Службы не попадала. Аналитики предполагали, что она действительно является тем, за кого её выдают – простой, вероятно, даже умственно отсталой, девушкой из социальных низов, которую используют как знамя, придающее Революции очаровательно-иллюзорный налёт народного восстания.

    Куакен поздоровался с Ле Сажем; тот встал, импульсивно и с неожиданной силой сжав руку генерала. Казалось, писателю неловко за то, что случилось с Туфой.

    Ле Саж опустился в кресло; он являлся агентом космической разведки Конфедерации, тому имелось достаточно доказательств. Вместе с тем его, очевидно, тяготила роль одного из отцов Революции, вероятно, навязанная. Отсутствующее выражение продолговатого лица, взгляд, словно углублённый в себя, расслабленные костлявые руки, свисающие с подлокотников – казалось, всё высокое, сухощавое тело Ле Сажа говорило о том, что он лишь в очень малой мере причастен к событиям последних дней. Изредка глаза его обращались к окружающим, проницательно изучали тех несколько мгновений – и снова становились блёклыми и невзрачными, словно выдающийся ум писателя уснул или же, что более вероятно, учитывая репутацию Ле Сажа, полностью отключился от внешнего мира и напряжённо обрабатывает только что полученную информацию.

    Было очень странно увидеть этих, совершенно чуждых друг другу, и тем более – государственной службе, людей в одной компании, тем более – в составе нового правительства Гейомии. Это просто не укладывалось в существовавшую веками и освящённую традицией схему управления государством. Мир словно перевернулся вверх ногами – президент Рихтер трусливо бежал, как мелкий преступник, а власть перешла к «сомнительным элементам».

    О чём ещё можно говорить, если КомиСвободу возглавляет Шизофрент? Однако, предположительно, девушка представляла грозную силу: некоторые агентурные сведения позволяли предполагать, что она связана с Морридом, опасным генетическим мутантом, о котором имелась самая противоречивая информация.

    - Генерал Куакен, – заговорил с ним Гаспар, – вы подписали перемирие от лица бывшего правительства и были включены нами в состав переходного правительства. Однако ряд проблем, в частности, неудовлетворительное состояние городских коммуникаций, оставшихся нам в наследство, до сих пор не разрешены…

    Откуда-то со стороны послышался резкий, лающий смех. Уроженец планеты Баркера, носивший, как было известно Куакену, имя Дейб, оторвался от изучения карты и приблизился к «спецу».

    - Гарф выражается слишком обтекаемо для такой горячей, чтоб не сказать грубее, ситуации. Речь идёт о пожаре, который становится всё сильнее. Что вы можете сделать – и почему вы до сих пор его не погасили?

    Куакен посмотрел в огромные карие глаза пинчероида, и постепенно к нему пришло осознание того печального факта, что настал день, когда ему приходится отчитываться перед собакой.

    - Президент Рихтер отключил энергоснабжение городских сетей, опасаясь аварий на электростанциях – решение, хоть и аргументированное, но вызвавшее определённое противодействие, в том числе и с моей стороны…

    - Да мы знаем, что вы – тряпка, Куакен, – раздражённо перебил его Гаспар. – Переходите к сути вопроса.

    Куакен пожал своими широкими, чуть покатыми плечами, на которых сидела тяжёлая голова. Его округлые глаза по-совиному захлопали, как случалось всегда, когда он волновался.

    - Большинство домов Туфы построены из пожароопасных полимеров – жертва, на которую строители пошли сознательно, так как термоизоляция, прочность, удобство постройки – это качества, что с лихвой компенсировали…

    Гаспар нетерпеливо махнул рукой:

    - Вы говорите, как директор строительной компании, пытающийся продать нам квартиру. Побыстрее, Куакен, и, если можно, попроще – среди нас находится глава ИсполКома, которая, между прочим, является честной, невинной девушкой, далёкой от коррупции ГССГ и афер на рынке недвижимости.

    Куакен, который действительно владел несколькими строительными фирмами – через подставных лиц, разумеется, – посмотрел на Френни. Та, видимо, понимала, что речь шла о ней, но, как и следовало ожидать, слабые умственные способности не позволяли ей уловить смысл разговора.

    Впрочем, судя по всему, это совершенно не волновало девушку. Закатив глаза куда-то в потолок, она явно мечтала о чём-то, что не имело ничего общего ни с Революцией, ни с её Исполнительным Комитетом. Куакен понял, что в её лице Гаспар видит лишь послушную марионетку, чьим именем можно прикрыть любые преступления смутного переходного периода. Интересно, каким именно способом неэвклидов шахматист планирует избавиться от этого несчастного создания, когда Френни исполнит отведённую ей роль?

    - Если коротко: все дома имеют автоматизированную систему тушения пожаров, питаемую от городских электросетей и водопровода. – Куакен говорил, едва сдерживая обуревавшие его эмоции. – Она рассчитана на ликвидацию локальных очагов возгорания с относительно невысокой температурой. Если же дом загорелся, эта система совершенно бесполезна. Даже если мы сейчас каким-то чудом заставим всё работать, остановить продвижение огня не удастся.

    До ушей генерала Специальной Службы донеслись возбуждённые перешёптывания штабистов, и далее делавших вид, что изучают карту. Похоже, до них начала доходить горькая ирония происходящего.

    - Город выгорит дотла. Все, кто не успеет сбежать, погибнут – надеюсь, я объяснил вам суть вопроса достаточно понятно.

    Куакен снова обвёл присутствующих взглядом – было заметно, что некоторые из них, по крайней мере, те, кто понял сказанное, потрясены.

    Ле Саж, далёкий от забот о нуждах Гейомии, оправился первым. Пожав плечами, он сменил позу и слегка зевнул.

    Френни весело улыбалась, явно ничего не понимая, а Эльзер, промычав что-то, тут же умолк и опустил голову на грудь – изо рта у него потекла тоненькая струйка слюны; он явно ушёл в мир галлюпановых грёз.

    Баркерианин негромко гавкнул, выражая своё удивление, и перешёл к другому концу стола, где споры среди офицеров, узнавших, чем на самом деле обернётся Революция, становились всё оживлённее.

    Гаспар угрюмо молчал. Никод, наоборот, достал из кармана коммуникатор и начал с кем-то разговаривать – Куакену оставалось только предполагать, с кем именно.

    Бывший генерал 3-го ранга уже открыл было рот, чтобы произнести заранее заготовленную речь о мерах, которые необходимо предпринять для эвакуации населения, о компромиссе между революционными отрядами, госслужащими и основной массой общества, когда случилось то, чего он менее всего ожидал. Внезапно из тени выступила персона, известная Куакену лишь понаслышке и по голографическим фильмам.

    Огромная, весом более чем в полтонны, фигура достигала ростом трёх метров; под голубой кожей бугрились чудовищных размеров мышцы. Одетый в одну лишь набедренную повязку цвета крови, мужчина не носил обуви – генетически модифицированная кожа его ступней была настолько грубой, что он не ощущал ни малейшего дискомфорта. Волосы, чёрные, как смоль, завитые во множество косичек, на макушке сворачивались в пучок и свободно спадали на затылок. Наиболее исключительной чертой внешности являлся врезанный в лоб драгоценный камень, чей цвет, в зависимости от перемены угла освещения, непрерывно менялся. Восемь рук, свободно лежащих на широком кожаном поясе, увешанном многочисленными образцами оружия, завершали портрет этого ужасающего гиганта.

    - Здравствуйте, генерал Куакен, – голос Моррида был подобен рёву труб Иерихона.

    - Приветствую вас, Моррид, – нашёлся с ответом «спец», чувствуя, как предательски дрожат его колени.

    Моррид, само происхождение которого окружала непроницаемая завеса тайны, пользовался мрачной славой, тянувшей свои тёмные щупальца из зловонных глубин канализации.

    Агенты утверждали, что на деле он – уголовный «авторитет» Шива, однако Куакен не верил в подобные истории. Шива, долгое время обитавший в теле, созданном для него засекреченной лабораторией ГССГ, не представлял из себя никакой загадки – то был достаточно ограниченный субъект, с ярко выраженными криминальными наклонностями, вполне управляемый.

    Однако несколько лет назад в разгар одной из схваток, то и дело разгоравшихся между уголовниками в бесконечной борьбе за передел сфер влияния, контакт с Шивой, сражавшимся один-на-один с неким Рготом, был утрачен. Предполагалось, что и Ргот, и Шива погибли, однако вскоре тело Шивы вновь вернулось на улицы, и, вероятно, в нём жила уже другая душа.

    Существо, именовавшее себя Морридом, действовало решительно, жестоко и изобретательно, не считаясь ни с чем и полностью игнорируя власти; вскоре ему подчинялись все Иррегуляры, обитавшие в Канализации, в результате чего он захватил контроль над производством и сбытом галлюпана в городе.

    Галлюпан послужил Морриду пропуском во власть. Каждый восьмой туфанец принимал галлюпан, причём большую часть из них составляли студенты и Иррегуляры. К глубокому сожалению, все попытки поставить деятельность Моррида под контроль оказались безуспешными; охрана новоявленного короля криминального мира действовала безупречно, предотвратив несколько попыток покушения на его жизнь.

    В окружении Моррида собрались одарённые люди: учёный-изгой Чинэль, дезертир Радай, многое знавший – к сожалению, слишком многое! – об армии; наконец, оппозиция, до этого не заходившая далее пустых прокламаций, заключила с ним некий договор, суть которого Куакену выяснить не удалось.

    Биография Моррида оставалась загадкой, состоящей из смутных намёков и пугающих легенд. Единственное точное сообщение утверждало, что и Моррид, и Френни учились когда-то в одной и той же Школе для умственно неполноценных. Сама Школа сгорела при обстоятельствах, указывающих на Моррида как на главного виновника трагедии.

    Всё-таки успехи Моррида сами по себе указывали на то, что он является весьма развитым в интеллектуальном отношении человеком. Рискнув пойти на сулившую значительные выгоды пересадку головного мозга в чужое тело, он показал, что обладает определённой отвагой и железной волей – качествами, которые неоднократно демонстрировал впоследствии.

    Качества эти никак не могли принадлежать выпускнику Специальной Школы. Последняя, относившаяся к заведениям, подконтрольным ГССГ, представляла собой обычную свалку «генетического материала». Туда отправляли детей, биоимплантация которых провалилась или же страдавших ярко выраженными врождёнными болезнями. Большинство из них, достигнув совершеннолетия, проходили процедуру вживления управляющего чипа и зачислялись в Корпус специальных информаторов-Иррегуляров, сокращённо КСИР, а непригодные для этой сложной операции – умерщвлялись.

    Куакен с горечью вспомнил о том, как они попытались вооружить КСИР, и к чему это привело: сбои в коммунальной системе радиосвязи вызвали потерю управления, и «спецстукачи», предоставленные собственной воле, впали в скотское состояние и перестреляли друг друга.

    - Генерал Куакен! – окликнул его Моррид. «Третий глаз», полыхавший посредине лба, в этот момент почти наверняка просвечивал Куакена при помощи рентгена. – Нам известно, что вами в Комитет Свободы внедрён агент, занимающий высокую должность, вполне возможно, даже в самом Революционном Исполнительном Комитете. Как его зовут?

    Куакен ощутил, что всё не утихавшая дрожь достигла его рук. Агент, действительно находившийся здесь, в этом помещении, оставался главной и едва ли не единственной надеждой «спеца». Едва его разоблачат, их нужда в Куакене отпадёт, к тому же он утратит репутацию офицера, пригодного для оперативной работы. Несмотря на оцепенение, овладевшее его телом, вплоть до языка, генерал третьего класса отрицательно мотнул головой. Сколько же усилий потребовал от него этот жест!

    - Я… я... аг-гента… н-нет…

    - Вы лжёте, Куакен, – грохот обличающего голоса Моррида едва не сбил генерала Специальной Службы с ног. – Как его имя?

    - Вы слишком давите на нашего великого «спецслугу», – осторожно проговорил Никод и обнадеживающе улыбнулся Куакену. – Возможно, у него и агентурного дела-то нет на руках. Думаю, для того, чтобы прояснить этот щекотливый вопрос, нужно обратиться к архивам.

    Никод закончил, вопросительно глядя на генерала. Куакен кивнул в ответ. Шея его уже, казалось, совершенно не гнулась, будучи парализованной страхом, и движение получилось неестественным, словно дерево, подрубленное ударом дровосека, начало валиться вниз – и замерло на полпути.

    - Завтра мы вместе, с бойцами студотряда, посетим Управление ГССГ – и всё выясним. Правда, генерал?

    Ласковый голос Никода доносился словно сквозь вату. Куакен чувствовал, как его обдаёт тёплыми волнами. Он плыл, терялся в их водовороте…

    - Да, конечно. – Он слышал себя как со стороны. Даже не верилось, что этот дребезжащий голос может принадлежать генералу ГССГ. Ещё больше Куакена, однако, удивило то, что ему всё-таки удалось выдавить из себя хоть какие-то слова.

    - Когда я стану президентом, – расплывающийся образ Гаспара был едва узнаваем, – я в первую очередь упраздню и «спецслуг», и спецстукачей. А внедрённых агентов мы подвергнем наказанию столь жуткому, что память о нём сохранится и поколения спустя…

    Справившись с волнением, Куакен, несмотря на головокружение, нашёл в себе силы, чтобы объяснить своё поведение лёгким недомоганием, и, в нарушение всего плана визита, распрощался. Выходя из штаба КомиСвободы, он чувствовал, как холодная испарина, покрывшая его спину, понемногу пропитывает мундир.

    На выходе ему, несмотря на слабые возражения, отказались вернуть портсигар. Безусый мальчишка с голографическим значком «Лев» сердито приказал Куакену убираться побыстрее.

    - Была б моя воля, я бы тебя на месте порешил. Может, не слишком быстро…

    Недвусмысленная угроза, прозвучавшая в этих словах, не оставляла никаких шансов переубедить оппонента. Куакен, совершенно обессилевший, на ватных ногах поплёлся к лет-атому. Несмотря на то, что корпус седана был испещрён неприличными надписями, а из салона пропали некоторые ценные вещи, машина всё ещё находилась в рабочем состоянии.

    С облегчением закрыв дверь и пристегнувшись, Куакен взлетел. «Не случилось ничего такого, – сказал он себе, – чего нельзя исправить при помощи косметического ремонта». Бросив взгляд вниз, он вымученно улыбнулся. По сравнению с опасностью, угрожающей жителям Туфы, чьи крошечные фигурки в панике метались по задымлённым улицам, его проблемы казались лишь преходящими трудностями.

    Он посмотрел на крупнейшее из пожарищ, чьи границы запомнил по небоскрёбам-ориентирам, когда летел на Банковскую площадь. Пламя за время, что он общался с РевИсполКомом, продвинулось ещё на квартал – видимо, его подгонял мощный юго-восточный ветер, на который указывал и автопилот лет-атома.

    Орсен Куакен тяжело вздохнул, пытаясь представить себе масштабы бедствия, которое угрожало Туфе. Количество погибших наверняка будет исчисляться миллионами, если – сама цифра, о которой он подумал, повергла его в ужас – не миллиардами. Кто знает, подумал он не без ехидства, чем это всё обернётся, когда Конфедерация будет вынуждена признать, что во всём виновата её креатура – КомиСвобода. Возможно, для государственных служащих старой школы ещё не всё потеряно… 

    Когда бомба, заложенная в двигатель лет-атома, взорвалась, Куакен ещё успел осознать, что именно сейчас произойдёт – и в то же мгновение термоядерная реакция вышла из-под контроля; ослепительная вспышка превратила машину и его самого в радиоактивный пар.

Глава XXVII    Пламя, пожирающее мир, и двое влюблённых, забывших обо всём на свете – обычный случай в подобной ситуации. Сколько ещё пар занимается сейчас любовью в Туфе? Им нечего ждать, они не могут выжить – лишь подсознание их стремится найти выход накопившимся страхам и гормонам, дать продолжение роду, пусть это всего лишь символика. Ле Саж мягко оттолкнул эту мысль, как и Френни – девушка легла на спину, её груди колыхнулись, выставив вверх тёмно-красные соски.

    Их пальцы начали привычно скользить по изгибам тела партнёра, ласки становились всё требовательнее; наконец, Ле Саж вошёл в её влажную промежность, и её ноги охватили его ягодицы. Сжав друг друга в объятиях, они двигались в такт, и она то взбиралась на него, то становилась на колени и поворачивалась спиной, приподняв зад. Он посадил её перед собой и, сжав соски так, что она застонала, поднимал и опускал, принуждая привставать и опускаться, как глупую корову, от которой Френни и впрямь недалеко ушла.

    Она застонала; пусть и фригидная, девушка знала, когда мужчина уже готов и его нужно лишь подтолкнуть. Он кончил, замер, детородный орган его обмяк, а губы прижались к её щеке. Он ещё развернул её лицом к себе, чтобы поцеловать в губы. 

    Настало время для разговора, содержание которого в общих чертах не являлось тайной для Френни.

     - Френни, я собираюсь сказать тебе нечто очень важное. – Ле Саж, выдержав паузу, взял её за руки повыше локтей.  – Ты хочешь улететь отсюда, с этой полыхающей помойки?

    Френни Схизофф закусила губу и, нахмурившись, кивнула. Новое имя и фамилию, более благозвучные, нежели дурацкое прозвище «Шизофрент», присвоил ей Никод, пообещав оформить все необходимые документы в считанные дни – взамен якобы утраченных. Его сын Эльзер пребывал как раз в редком для него трезвом состоянии и с горечью пошутил, что в самое ближайшее время вся Туфа перейдёт в разряд безвозвратно утраченных городов.

    Именно об Эльзере им и предстояло поговорить.

    - Чтобы ты улетела отсюда, Френни, тебе необходимы документы, хорошие документы, в которых было бы написано, что у тебя безупречная генетическая наследственность и высокий уровень развития интеллекта. Диплом о высшем образовании тоже не помешает…

    - Это чтобы меня пустили на космический корабль, как Рихтера? – Её глаза настойчиво ловили взгляд Ле Сажа. Тот, неоднократно имевший подобные разговоры в прошлом – с преподавателями, редакторами издательств, литературными агентами и разного рода постоянно беременеющими девицами, – в свою очередь буквально излучал мольбу о помощи, проникновенно глядя в её серо-зелёные, чуть мутные глаза.

    - Да, чтобы быть, как президент Рихтер, которому хватило ума отсюда улететь. Все эти документы сделает Никод, у него полно разных незаполненных бланков, нужно только с ним подружиться.

    - С ним? – Лицо Френни разочарованно вытянулось. – Да он же старый!

    «Разумеется, старый, мой Ро-Ле-Са, но охочий до молоденьких. Потому-то я с ним вчера и перепихнулась, пока ты спал, накурившись своей Мага-Мэри».

    Ле Саж же изобразил бурное негодование.

    - Да как ты могла такое обо мне подумать! Он глубокий старик – и чтобы моя Френни…

    Писатель умолк, оскорблённо воздев подбородок. Его профиль, воплощённый эталон чести, получившей незаслуженное оскорбление, картинно смотрелся на фоне ночного пожара, бушевавшего за окном.

    Френни, у которой перехватило дыхание, судорожно охнула – она тоже умела играть.

    Он снова посмотрел ей в глаза и милостиво улыбнулся – чуть-чуть, самыми краешками губ.

    - Нет, моя дорогая, речь идёт не о старом развратнике, а о его сыне – молодом, одарённом и безмерно популярном Эльзере.

    Френни положила голову ему на грудь.

    - Ты хочешь, чтобы я…

    - Нет – это ты хочешь, потому что это нужно тебе и только тебе! – Ле Саж презрительно и высокомерно скривился, словно уличил собеседницу в проституции и сотрудничестве с инопланетной разведкой и несколькими террористическими организациями. – И, раз уж тебе так нужно покинуть родину и искать заработка в чужих мирах – что ж, я, твой близкий друг, конечно, не оставлю тебя в беде.

    Ле Саж заговорщицки улыбнулся.

    - Всего лишь подойди к Эльзеру…

    «Да, всего лишь подойду, как делала это дважды только на этой неделе».

    - … улыбнись ему, попроси что-нибудь сыграть, один из его хитов, например, «Постель и ненависть в Дес Пальмасе» – и отношения завяжутся сами собой! Признаться, я даже немного ревную, представляя вас вместе…

    Упоминание о ревности, как и рассчитывал Ле Саж, приободрило его собеседницу, и, тряхнув волосами, она заносчиво улыбнулась ему той загадочной улыбкой, которой все женщины, имеющие тайный роман, склонны одаривать своих мужчин.

    Ле Саж состроил обиженное лицо, надул губы и отступил. Нащупав стул, он уселся и закурил.

    Сегодня утром с ним говорил по подпространственной связи его контакт из косморазведки. Тот находился на борту зависшего на подступах к системе Гейомии линейного крейсера «Непоколебимый», и, как оказалось, также был братом, исповедующим хай-чи-вэй; он достиг высокой шестой ступени Пути Чи. Во многом это упрощало разговор, а с другой – усложняло противодействие навязываемым «сверху» заданиям. Как Член Братства, обладающего жёсткой иерархией, Ле Саж обязан был подчиняться его приказам, даже если косморазведка и её проблемы являлись для него пустым звуком.

    Уже оказавшись здесь, на Гейомии, к тому же будучи зависимым от влиятельных политиков и издателей Конфедерации, состоящих в Братстве, Ле Саж не имел иного выбора, кроме как подчиняться. Полученные им инструкции гласили: способствовать возвышению Никода-старшего.

    Как оказалось, падение режима Рихтера, которого так долго добивалась Конфедерация, не на шутку всполошило должностных лиц, ещё вчера требовавших предать Президента Гейомии суду. Никод казался им вполне адекватной заменой Рихтеру, заменой, обладающей к тому же рядом позитивных качеств, отличавших бывшего главу правительства – связями, авторитетом в обществе, знанием местной специфики. Однако сам Никод, похоже, устал от десятилетий политических интриг и прочил в Президенты собственного сына, популярного среди бойцов студотрядов.

    Ни-Ни разводил руками и сокрушённо вздыхал.

     - Молодёжь не примет меня, скажет, что я – просто второй Рихтер.

     Ле Саж и остальные члены КомиСвободы разделяли это мнение. Но Э-Ни, наркозависимый и неуравновешенный, всем казался очевидным перебором.

    Избегая каких-либо недомолвок, косморазведчик потребовал от Ле Сажа устранить Эльзера. В ответ на вполне понятный вопрос, как этого добиться, писатель выслушал порцию нецензурной брани, за которой последовали чёткие команды, сформулированные в нескольких коротких фразах: «Используйте Моррида – пусть подерутся из-за девушки. Вы – единственный представитель Конфедерации на Гейомии, к вам прислушаются. Управляйте ими, манипулируйте. Когда Моррид устранит Эльзера, помогите Никоду отомстить за сына. Так мы приведём его к власти».

    Ле Саж, онемев, всё же задал напрашивавшийся сам собой вопрос: «А как же Гаспар? Он – наиболее вероятный претендент». Последовала короткая заминка, словно его собеседник о чём-то размышлял; наконец, последовал ответ, ставший для Ле Сажа полной неожиданностью: «Не думайте о Гаспаре. Выполните поставленные перед вами задачи. Конец связи». Потрясённый Ле Саж отключился.

    … Он снова сидел на стуле, в своём номере, и Френни вопросительно заглядывала ему в глаза. Затяжка дорогостоящей импортной сигаретой вернула Ле Сажу уверенность. Табак и мага-м*******а, произраставшая на отдалённой планете Конфедерации, формировали неповторимый букет, даровавший свободу мысли и полёт воображения. Слова, огранённые струями дыма, сверкали в его мозгу, словно драгоценные камни, и формировали причудливые тексты, звонкие и поэтические.

    Френни подошла к нему и уселась на колени, чтобы тоже потянуть. Вдохнув дыма поэзии, она, впрочем, окончательно утратила способность к мышлению, и без того практически неразвитую. Что-то мурлыча ему в ухо, она периодически переходила на мычание, пока Ле Саж не почувствовал, что ноги затекли, и не заставил её встать.

    Одежда вновь была сброшена, и она легла на несвежую постель, моля бога о том, чтобы в её нутре запылал огонь, подобный тому, что освещал ночной город.