Падший ангел Вальтера

Глава 1

Эва

Не помню, как задремала в машине, но пришла в себя уже в чужой постели. Вокруг стены с ужасными обоями в крупную полоску. Психушка? Резко усаживаюсь, как перед глазами все плывет. В горле настолько сухо, что напоминает похмелье. Все же мотель… Припоминаю вчерашний разговор в авто, и очень хочу открыть окно для побега. Нельзя оставаться рядом с ним! Только не с ним!

Шатаясь и держась за кровать, поднимаюсь, оглядывая себя. Старенький тонкий свитер, но кроме белья на мне ничего. Где одежда, черт возьми?! Оглядываю маленькую комнату, но ничего нет, даже тумбочки! На окне решетка. Придется сначала выйти из этой пыточной… Собравшись с духом, совершаю шаги, придерживая стянутую бинтами руку. Меня даже перевязали, какая честь! За дверью комнатухи коридор, ступаю по нему, придерживаясь за стену. Слышу приглушенные мужские голоса из второй комнаты, куда вхожу, стыдливо останавливаясь у стены.

Он сидит спиной ко мне и смотрит в телек. Новости.

- Пройди и сядь. – как всегда низкий голос с металлом, не разобрать настроения. А есть ли оно вообще? Этот мужчина такой всегда – ни улыбки, ни удовольствия, одна животная похоть и удовлетворение. Он когда-нибудь испытывал что-то ко мне? Ну, хоть пресловутое «нравится»… Тяжело осознавать, кого я пыталась идеализировать и любить…

За окном едва светает, но я помню, что мужчина может не спать несколько ночей.

- Вальтер… - выдыхаю, обхватывая свои плечи. Его имя, тронувшее воздух, кажется таким чужим и страшным… – Отпусти меня. Я ничего не знаю о тебе с тех пор и знать не хочу. Живу в Румянцево и работаю в интернате. Зачем ты меня здесь держишь? – взмаливаюсь, стараясь говорить членораздельно и не злить.

- У тебя истощение. Кроме того, я всерьез повредил тебе руку. – бесцветно выдает, не отводя глаз от экрана. Словно зомби, он сидит один посреди комнаты, и на мгновение мне кажется удушающим одиночество двух людей, которые рядом, но не вместе. Покалеченные друг другом и многими чужими людьми, мы совсем потеряли человеческий облик, превратившись в беспризорных, бродячих зверей, не ведающих, где их дом и стая.

- Ну и что? Я хочу уйти, справлюсь сама. – глотаю острые осколки страха.

- Я задержусь здесь на пару дней. Поживешь со мной. – наконец, его черный как ночь взгляд упирается в меня, облизывая мои обнаженные ноги. – Щедро заплачу.

- Я не могу. Меня ждут. Через час, - хлопаю себя по «мнимым» карманам в поисках телефона.

- Семь утра.

- Господи… Я обещала куклу… - бормочу, подскакивая со стула, но меня тут же ведет.

Грубая рука перехватывает тело под животом, усаживая обратно. Втягиваю воздух, чтобы не потерять сознание от голода.

- Скоро привезут шмотки для тебя и еду. – бесцветно выдает, все еще осматривая меня со странным интересом. Каким образом я могу казаться теперь привлекательной? От меня прошлой осталась лишь уродливая тень, худая, болезненная, которой плевать, что будет дальше.

- Вальтер! Меня ждут, понимаешь? Это моя жизнь, почему ты рушишь ее снова? – срываюсь на всхлип, чувствуя подступающие слезы.

Он редко мне уступал, даже когда мы горели от страсти, и не считал деньги, но проявить понимание – это не о нем! Всегда брать, завоевывать кровью, насилием… У смотрящего целой области нет шанса быть другим. Он был жестоким всегда, просто когда-то я видела это сквозь призму собственных чувств. Теперь их нет, и Вальтер – самое худшее, что может случится с любым человеком.

- Дождись вещей. Тебя отвезут. В восемь вечера ты должна быть здесь. – он поднимается, глядя на меня непривычно… спокойно и подает руку. – Так тебя устроит?

Сложно поверить, но меня устроило бы и так. Он давно испоганил мою душу, жизнь, пусть оставит хоть тот лучик света, что я увидела в девочке! Мне нужно к ней!

Киваю, поднимаясь, удерживая равновесие. В голову приходит мысль о ванной, и я ковыляю в поисках ее.

- Вторая дверь направо. – слышу вслед.

С моих губ не сорвется «спасибо», потому что насильников не благодарят. Презирать и ненавидеть тоже сил не остается. Тогда что? Снова плыть, терпя унижение и боль?

Споласкиваюсь под горячими струями, растирая тело до красноты. Его запах будоражит память, и мне совсем не нужно это. Я пережила, очнулась, почему снова? И рада бы застать следы насилия на себе, но их нет. Легкое тянущее чувство внутри от долгого отсутствия интимной жизни. Почему? Я должна вновь истекать кровью и хвататься за жизнь, но нет… Мне не так и плохо.

После горячей воды прихожу в себя. Между ног перестало ныть, и я привела себя в порядок, быстро подсушила волосы до плеч, завязав их в хвост. Выйти не в чем. Вальтер разорвал мои единственные джинсы. Вальтер… Как бы хотелось не знать никогда этого имени… Тогда у меня по-другому сложилась бы жизнь.

Он был моим всем. Кислородом, солнцем, изысканным напитком и сокровищем, от которого я не отреклась бы ни за какие коврижки. Судьба распорядилась иначе. Он отказался от меня. Теперь его имя несет боль, страх и безысходность. Он держит весь криминальный мир этой области, и пытаться бежать бесполезно. Если он решил, что я добыча, то будет в любом случае так.

Выглянув из-за двери ванной, я обнаруживаю пару картонных пакетов у самого входа. Ухватив их, облачаюсь в свежее белье и брюки. Мне слишком много напоминает эта забота, но топиться в этом нет времени, поэтому выбираюсь из своего убежища. В гостиной никого. Зато на столике стоят пару коробок с рисунком улыбающегося цыпленка, держащего кофейный стаканчик крылом. Доставка быстрой еды, догадываюсь, и открываю одну. Рядочком уложенные аппетитные наггетсы с коробочкой соуса. Я голодная. Запихиваю в рот и быстро жую. Вальтер умеет удовлетворять все потребности, я помню.

Возле мотеля на парковке стоят два внедорожника. В утренних сумерках они выглядят внушительно, и не сомневаясь, кому они принадлежат, шагаю к одному. Водитель кивает, восседая за рулем, и не спрашивая заводит двигатель. Машина трогается с места, и меня тянет оглянуться. Нет. Не в этот раз. Оставляя свои кошмары и страхи здесь, в отремонтированных комнатах придорожного мотеля, я возвращаюсь туда, где нашла маленькую причину жить дальше.

Замерев на пассажирском сиденье, я взирала на трассу, быстро пролетающую мимо. В этом захолустье передвигаться без авто крайне сложно. Разбросанные деревеньки и, как остов цивилизации, поселок Румянцево, прятались от глаз за лесным массивом. Даже если кто-то из малышей и надумал бы сбежать из интерната, то потерялся бы в лесу и замерз насмерть или сошел с ума от страха, бродя между огромных елей. Трасса федеральная, и притормаживали здесь лишь фуры для отдыха или такие вот залетные братки… Что они здесь забыли? В глуши? Команда Вальтера всегда предпочитала держаться в городе.

- Остановите здесь, пожалуйста. Мне не простят прихода на работу, увидев такую машину. – говорю с надеждой, и водитель тут же встает. – Спасибо.

Выбираюсь из теплого салона, закуривая, и топаю вдоль забора интерната. В окнах столовой горит свет. Младшую группу подняли на завтрак. Обещала ребенку куклу и приду с пустыми руками. Коря себя, прохожу по коридору и оставляю куртку и сумочку в кабинете.

- Перед прогулкой посмотри новенькую. Она молчит со вчера. Если не по твоей части, то надо отправлять в специализированный, - бросает мне Наталья, намекая, что у девочки проблемы с психикой.

Я слышала об этом не раз, и случаи были не редки. Дети попадали сюда отнюдь не просто так. Их изувеченное детство проходило зачастую еще хуже, чем здесь, и если поведение отклонялось от нормы, то ребенка отправляли в психоневрологический интернат в городе. Мысль о том, что Аню могут увезти, холодила душу. Я стала привязываться к ней, как ни печально. Убеждая себя, что увидев нормальную пару, смогу смириться, отдать, отпустить ради ее будущего, казалась иллюзией. Я отдавала себе отчет в том, что когда эту белокурую малышку будут уводить, не найду себе места.

Стараюсь придерживать больную руку. Забрав ребенка после завтрака, я легко сжала ее ручку и увела к себе. Разложив адаптационные картинки на столе вместе с выпиской из ее дела, решила спросить.

- Анют, мне сказали, ты не говоришь. Это не хорошо, знаешь?

- Мне «глустно», и тебе... – отвечает, распахивая мне навстречу огромные голубые глаза.

Смущенно скольжу взглядом по выписке, сверяя возраст. Четыре года и два месяца. Это ответ ребенка?

- С чего ты решила, что мне грустно? – натужено улыбаюсь.

Девочка встает со стула, дотянувшись ножками до пола, и боязливо подходит. Маленькая ручка ложится на мое плечо… Горячее тепло растекается от ее ладони, ощутимое, словно приложили грелку…

- Ты плакала, - она взмахнула ресницами, как в замедленной съемке, а я онемела, прикидывая, как ей удается заглядывать в меня… в самое нутро.

На моих плечах и спине… остались следы… Их оставил яростный широкий ремень, мужской ремень, подвернувшийся под руку. Малышка не имела шанса узнать о моей судьбе, но почувствовать… даже как-то «увидеть». Воспитанная в обычных городских условиях, я, безусловно, не могла свыкнуться с мыслью о мистическом происхождении слов девочки. В конце концов я педагог, а не сельская гадалка.

- Все хорошо. Я забыла об этом, - говорю нейтрально. – Давай мы лучше разложим картинки. Смотри они какие.

- Не забыла, - мотает головой, опуская глаза на картинки.

- Слушай. Я обещала тебе игрушку, но вчера просто не успела в магазин. Извини, пожалуйста, я постараюсь выполнить свое обещание. – вкрадчиво добавляю, зная, что детям нельзя врать. И я не соврала, я просто не попала в магазин вчера…

Ребенок принимается раскладывать коллаж из картинок в нужном порядке, но я ловлю себя на мысли, что заросшие шрамы на спине… зудят и болят. Почему? Откуда она может о них знать? Или моя фантазия разыгралась не на шутку, а сознание разыскивает родственную душу, прячась от одиночества. Такую же израненную, побитую людьми, их черствостью, неверием.

Внезапно она одергивает руку, бросая на меня испуганный взгляд. На кусочке картинки изображена морда лохматой собаки. Заросшая не столько шерстью, сколько какими-то дредами, серо-белесыми, глаз не видно. Крохотный пальчик дотрагивается до кончика черного носа пса…

- Лола… - краешки губ дернулись. Улыбка? Малышке понравился пес?

- Красивая, правда? В такой шубке она ни за что не замерзнет зимой! – комментирую ласково. – А где же она будет жить?

Подходящий кусочек коллажа включает в себя как раз вторую половину собаки и будку. Девочка тянет руку, пристраивая к картинке.

- Дома. Лола «зывет» в доме. Со мной и с тобой, а еще… - Аня поджимает губы, отворачиваясь.

- Что такое? Тебе ее жалко?

Мотает головой в ответ.

- Не хочешь говорить? Тогда доделываем картинку и идем играть!

Малышка вдохновленно докладывает недостающие кусочки картинки. У нее получается отлично, соразмерно возрасту. Бабушка, которая берегла малышку, занималась ею. В следующем задании присутствуют карточки с буквами и названиями зверей, которых девочка называет безошибочно. Она знает часть букв, множество общеразвивающих понятий, прекрасно фантазирует… Как же ей будет тяжело здесь… среди других детей со сниженными познавательными способностями.

По долгу службы я позанималась с каждым отдельно, и выявила всего пару ребятишек из целой группы, кто интересовался бы знанием в целом. В основном малыши использовали в играх уже накопленный опыт, не стремясь ни изобретать, ни фантазировать. Печально, но многие отказники едва освоят школьную программу. Аня на их фоне развита не по годам. И речевые огрехи, коверканье букв, временные. Все поправимо, кроме судьбы…

Задумавшись, я не заметила, как пролетело время.

- И что ты расселась с ней? Там помочь некому, а ты! – грохочет Наталья, распахивая дверь.

- Что случилось?

- Приехали пожарную сигнализацию менять. Детей надо на улицу на час вывести. Собирайся!

Мы поспешили, и спустя минут десять, я уже присматривала за младшей группой на улице. Во дворе стоял небольшой грузовичок, и периодически мужчины возвращались за какими-то инструментами. Построив девочек, я предложила поиграть в ручеек, потом переключились мяч, и вдруг я спиной почувствовала на себе взгляд… Замирая на вдохе, оборачиваюсь, видя черный мерс, остановившийся у дороги. Площадка перед интернатом полностью голая, ни кустика, но у дороги растут пара деревьев. Конечно, стекла наглухо тонированы и не понятно, кто и что, но разве может здесь оказаться другой человек? Ну, зачем я ему?

Снова один и тот же вопрос мучает меня, воскрешая в памяти прошлую ночь. У мужчины власть, деньги, но он подбирает с трассы первую попавшуюся оборванку и насилует ее в машине, потом устраивает в номере на ночь, покупает одежду, и теперь вот взирает, как я провожу время… Ни одного нормального действия не вижу. Ни одного! Все, что нас связывало, разорвано в клочья и полито каплями моей крови. Он ненавидит меня, и это не пройдет. Зачем снова?

Опускаю взгляд на влажную землю, пытаясь передохнуть. Сердце бьется без ритма, просто колотится, чтобы продолжать жизнь, и дыхание сбивается. Вижу, как Аня присела на корточки и рисует палочкой на земле…

- Что это, Анют?

- Это волк, он нас видит… - спокойно выдает, немного улыбаясь.

Нет, или мне нужен психиатр, или он нужен всем, кого я знаю. Какой волк? Если в машине Вальтер и девочка заметила его, он всего лишь жалкий самовлюбленный мужчина, бандит, не более того. Волк – животное благородное. Волки – однолюбы, их пары складываются однажды и на всю жизнь. Люди и близко не стоят с волками, ибо первые насквозь поражены грехами, а душа волка чиста. Клыки в крови, но душа…

- Нам пора возвращаться… - призываю детишек, пересчитывая, и сопровождаю внутрь здания, оставляя свои тревоги за дверями.

Персонал может обедать вместе с группой, но я стараюсь не… брать себе ничего. Помогая малышам управиться с тарелками, усаживаюсь за стол воспитателей, разглядывая собственные руки. Живот прилип к спине от голода и во рту скопилась слюна, но я не посмею просить… Пусть дети едят.

- Попробуй-ка макароны! – окрик с раздатка. Меня подзывает повар. – Кислые, нет? – она вопросительно уставляется на меня, протягивая ложку с несколькими макаронами-рожками.

Пробую, тут же косясь на Аню. Она ковыряет огромной для нее ложкой суп. Они не свежие и детям лучше их не есть.

- Немного, - говорю. – Есть чем заменить?

- А это кто будет есть? Продукты не должны пропадать!

- Потравятся же… Будет не скрыть, когда несколько сразу слягут. – говорю вразумительно, чтобы сразу обозначить перспективы ее глупости, жадности и нечистоплотности.

- Бляха! Собери у них тарелки со вторым! Сейчас что-то придумаем, - командует повар, поправляя огромного размера грудь под фартуком. У нее обычное лицо с яркими румянами на щеках, но фигура…фактурная, необъятно-квадратная, от чего создается впечатление, что она ест больше всех. Глупо… Но думаю, малыши считают, бедняги, именно так, жалостливо обводя глазами помещение столовой и глядя как я забираю у них еду.

Отвернувшись и склонившись за металлическим раздатком, чтобы счистить с тарелок макароны, при этом оставляя по крохотной котлете, я борюсь с желанием засунуть в рот хоть пару ложек прокисших макарон. До головокружения хочется есть и плевать уже на всю гордость! Вечером надо мной снова будет издеваться Вальтер, и нужны силы, чтобы это выдержать. Проглотив унижение и стыд, я уминаю порцию этих рожков, почти не жуя.

- Ну, вот… сообразила! – подкатывает повар с увесистой кастрюлей заверенных гречневых хлопьев. Они выглядят не лучшим образов, напоминая коричневато-серое месиво, зато этот изыск не стоял в кухне несколько суток. – Подавай тарелки! Да что же ты нерасторопная какая! Неумеха!

Женщина с удовольствием покрикивает на меня, размахивая ложкой как флагом. Как же мало нужно человеку, чтобы ощутить свою власть? На левой руке поварихи на предплечье виднеются белесые тонкие шрамы от подросткового увлечения – накоцай себе браслеты. Типа резала вены и получилось красиво. Бред… Она обычная женщина, давно бросившая следить за собой в силу обстоятельств. Ее надежды, любовь, девичьи мечты разбились о камни поселковой реальности, и корка безразличия, тупоголового тщеславия и ненависти к себе стала крепнуть.

Подаю тарелку и Ане, едва касаясь ее маленькой ручки. Она такая нежная и так отчаянно хочется ее подержать… хоть на несколько минут стать ближе к этой доброй голубоглазой девочке.