Путь в Арьяварду

Главы VI - X

Глава VI    Едва мы покинули наш лагерь, жрец предложил всем отпить имевшегося у него зелья, которое, по его словам, неслыханно укрепляло людские силы, избавляя от чувства усталости, голода или холода. Я отпил единственный глоток этого странного на вкус, чуть сладковатого пойла, и результатом стал наступивший вскоре небывалый подъём сил: идти мне стало на удивление легко. Я ощущал себя так, будто совершаю прогулку в весеннем лесу – мне хотелось петь и радоваться жизни! Посмотрев на своих товарищей, я отметил ту же необычайную эйфорию и работоспособность.

    В тот день мы прошли почти столько же, сколько за предыдущих четыре – жрец, применявший особое заклинание для своего волшебного компаса, каким-то неведомым образом подсчитал количество и величину собственных шагов. Когда мы остановились на привал – солнце уже находилось слева, что означало для нас «вечер», – оказалось, что поводов для радости имеется гораздо меньше, чем мы полагали. Наши лица, ноги и руки, даже смазанные животным жиром, проявляли заметные признаки отморожений – на них возникли багровые отёки и неприятного вида кровянистые пузыри. Мы знали, что это чревато серьёзными осложнениями, но, сами не зная почему, шутили без конца. Кто-то вспомнил легенды о сотворении мира – согласно одной из них, бесконечные ледники здешних земель являются останками великого снежного гиганта Имира, от которого происходят все боги, включая Дора.

    Спайр подтвердил, что слышал историю об Имировом острове – ледяные и снежные горы, образовавшиеся в результате смерти великана, таят под собой его сердце. Оно будто бы представляет собой минерал или металл, но такой, что не встречается на Земле – и до сих пор хранит в себе холод межзвёздного пространства. Это легко подтвердить при помощи сунджинского компаса – что ещё, кроме колоссальной массы металла, может притягивать к себе намагниченную стрелку на таком огромном расстоянии? Сердце Имира, видимо, и является главной причиной, по которой здесь даже летом не тают снега.

    История эта, такая же причудливая, как и все остальные сказки и мифы дорру, показалась жрецу забавной. Он осторожно поинтересовался нашими верованиями, в то же время высказав предположение, что магия Севера не идёт ни в какое сравнение с искусством колдунов и чародеев великого Эреду, столицы Аккада и крупнейшего города мира. Один из дружинников Спайра, Кнед, самоуверенно рассмеялся и сказал, что не боится бога-мертвеца, хоть из его тела будто бы и берёт начало наш мир. Кнед помочился в ближайший сугроб, громогласно богохульствуя, и то были последние слова, которые он произнёс. По несчастливой случайности, а может, и по какой-то иной причине, склон под его ногой поехал, и Кнед сорвался в сокрытую дотоле расщелину, свернув себе шею. Смерть его должна бы была нас смутить, однако этого не случилось – мы даже обменивались остротами, обсуждая случившееся, вероятно, сказывалось воздействие колдовского зелья.

    Поутру, когда жрец, шедший со своей баклагой по кругу, не мог меня слышать, я предостерёг Спайра: этот напиток затуманивает сознание и делает употребивших его неосмотрительными. Два трупа наших товарищей, недостаточно тщательно зарывших свою палатку в снег и замёрзших насмерть во сне, являлись убедительным тому подтверждением. Наш предводитель согласился со мной, однако тогда ещё не смог предложить ничего лучшего, кроме как продолжить начатое и довести задуманное предприятие до конца.

    За последовавших два дня погибло ещё девять человек – у троих отказало сердце прямо на марше, а остальные умерли во время сна. Впрочем, питаясь почти исключительно стимулирующим зельем, мы равнодушно восприняли их смерть. Подобная чёрствость – первый признак того, что душа твоя поддалась Злу.

    Тем не менее, нам удалось найти храм – мы даже докопались до его свода! Он располагался прямо под нами, когда мы укладывались спать. Я, подозревая предательство, уговорил Спайра и двух, безусловно, верных ему, дружинников лечь спать в одной палатке и выставить стражу.

    Предосторожность эта оказалась лишней, а может, ничего не произошло именно благодаря ей. Так или иначе, мы приступили к раскопкам храма. Все мы, исключая жреца, против которого оказались бессильны любые болезни, страдали от отморожений – у некоторых весьма значительные участки кожи и мяса почернели и пахли гнилью, суля наихудшее; тем не менее, никто почему-то не обращал внимания на столь пугающие симптомы, что по непонятной причине вдруг стали казаться несущественными затруднениями. Все мы страстно желали только одного: как можно скорее докопаться до драгоценной статуи. Когда жрец обходил нас, предлагая сделать по глотку «бодрящего», я, как мы и условились заранее, лишь притворился, что принял свою порцию; сам же, вытирая усы рукавом, незаметно сплюнул её в мех шубы. Спайр и ещё два дружинника, Лафур и Орм, насколько я мог видеть, поступили точно так же.

    Мы не могли работать наравне с теми, кто действительно пил зелье, поэтому Спайр, применив ряд уловок, потихоньку освободил нас от труда. Событие это недолго оставалось незамеченным, и даже возникла перебранка, однако авторитет Спайра всё ещё оставался на высоте, и недовольные поутихли. Тем не менее, тревожный звонок прозвучал, и  источником его, несомненно, выступал тот, кого никто так и не решился упрекнуть ни в одной из смертей – изощрённый в чародействе и храмовых интригах жрец из Эреду. Сам он, разумеется, работать и не пытался; отстранившись от всех, этот коварный человек расположился в стороне и, казалось, погрузился в глубокие раздумья.

    Наконец, был нащупан купол храма, и Спайр, схватив кирку, сам нанёс первых несколько ударов, а затем передал инструмент по кругу, словно чашу с благородным вином. Вскоре в перекрытии образовалась брешь, достаточная для того, чтобы внутрь смог пробраться человек. Воспользовавшись верёвкой с завязанными на ней узлами, мы все, тринадцать человек, один за другим спустились вниз. Последним этот путь проделал мужественный Спайр; несомненно, уже тогда он подозревал, что дело может закончиться побоищем, однако едва ли хоть кто-нибудь предвидел, насколько ужасные события ожидают нас впереди.

Глава VII    Статуя Огненноокого бога стояла, как и обещал смуглый жрец из Эреду, в размещённом посреди ориентированной на север апсиды приделе. Солнечный свет, лившийся из пробитого нами отверстия в потолке, падал на неё, позволяя разглядеть творение древних мастеров во всём его великолепии. Возвышаясь над алтарём, статуя воздела обе, искусно вырезанные из слоновой кости, руки в странном, вызывающем трепет, жесте – сколь возвышенном, столь и кощунственном. Лицо бога, вполне человеческое, всё же не принадлежало ни к одной из известных мне или кому-либо из присутствовавших дорру рас. Черты лица, высокомерные и жестокие, свело в отталкивающей гримасе; пухлые, надменные губы сложились в загадочную, высокомерную усмешку, назвать которую презрительной – значит передать лишь малую толику сокрытых в ней эмоций, прикоснувшись к которым, я почувствовал, как мои внутренности сворачиваются в тугой комок.

    Я замер, не в силах шелохнуться от сковавшего мои члены страха. Глаза мои постепенно привыкали к царившему здесь сумраку, и я смог получше разглядеть, что же играло роль престола. То были скелеты нескольких человек, или существ, похожих на людей, учитывая необычные размеры черепа и строение костяка. Заняв коленопреклонённую позу или и вовсе став на четвереньки, они составили своими скелетами то, что являлось – я в этом уверен – местом, на котором некогда осуществлялись кровавые жертвоприношения.

    Подлинно дьявольский характер культа, который здесь отправляли, подчёркивался врезавшейся мне в память деталью – творец, сознательно глумясь над покойниками, вставил им в глазницы драгоценные камни. Стоимость сапфиров, изумрудов и бриллиантов, пошедших на удовлетворение чьих-то извращённых прихотей, казалась просто неописуемой. Зубы, выбитые, возможно, во время пыток, заменили рубины, превратившие посмертные оскалы в отблёскивающие кровавым светом драгоценности.

    Я долгое время не решался поднять свой взор, дабы присмотреться к единственному глазу Огненноокого бога. Наконец, сделав это, я не смог удержаться от изумлённого возгласа, в котором, к моему удивлению, совершенно очевидно слышался страх. Я повидал немало на своём коротком веку, и полагал, что готов к любому зрелищу, однако на сей раз мне суждено было ошибиться. Казалось, глаз, представлявший собой округлый камень размером с голубиное яйцо, не таил ничего необычного: матово-чёрный, он переливался оттенками бордового и коричневого. Однако солнечный свет, отражаясь в нём, придавал камню необычайную глубину – и яркий, золотистый блеск, который тот излучал наружу, словно в нём скрывалась невиданная космическая сила, походил на огненное, смертоносное излучение звёзд.

    Я услышал, как жрец, что привёл нас в это место, громко, напевно произносит заклинания на каком-то причудливом языке, вероятно, очень древнем и ему самому не слишком хорошо понятном, так как он собирался с мыслями перед каждой фразой и произносил её очень тщательно. Слова, сопровождаемые быстрыми, энергичными движениями смуглых рук, вырывались из его рта, как из рупора – и, усиленные неким необъяснимым образом, ударяли в перепонки. Я посмотрел на жреца: его взгляд полностью сосредоточился на статуе, и он будто не замечал окружающих. Шапка сползла с его головы, обнажив наголо обритый лоб, на котором жёлтым огнём пылали неизвестные мне иероглифы.

    Переведя взгляд со жреца на статую, я окончательно убедился в том, что он замыслил нечто преступное. Камень, ставший источником уже отчётливо различимого золотистого свечения, выглядел зловеще. Из суеверия, а может, просто из страха – думаю, это неважно, – я отступил, чтобы на меня не пал его свет. Впрочем, Спайр, Лафур и Орм, оказавшись в этом золотом круге, казалось, не испытывали никаких затруднений, и, упрекнув себя за короткий приступ малодушия, я шагнул вперёд. У меня возникло непреодолимое желание принудить нашего друга-жреца замолчать, и я бы неизбежно исполнил его, если бы не одно, совершенно неожиданное, событие.

    Восемь наших товарищей, пивших сегодня колдовское зелье, вели себя в высшей степени странно. Медленно, двигаясь, словно заводные куклы, они начали окружать жреца; распознав в этом манёвре попытку создать защитное боевое построение, я подал условный знак Спайру. Тот громко закричал, призывая к оружию, но лишь трое из нас ответили на его призыв. Восьмеро же, пребывая во власти могучих чар, явно готовились скрестить с нами клинки.

    Мне не повезло, так как я находился ближе всего к жрецу, и мне пришлось сразиться сразу с тремя противниками. Впрочем, сразу было заметно, что управляемые злой волей колдуна, они двигаются неестественно и медлительно. Мы не брали с собой доспехов, и, отразив первый неуклюжий выпад, я неожиданно легко вонзил свой меч в грудь противника. Застонав, он расстался с жизнью, и в последний миг перед смертью – я уверен в этом, так как увидел потрясённый огонёк понимания в угасающем взгляде, – пришёл в сознание, успев понять, как мерзко его использовал аккадец.

    С яростью, многократно усиленной возмущением такой подлостью, я бросился вперёд, пытаясь прорубиться к жрецу, но тот, снисходительно ухмыляясь, бросил против меня ещё двух наших вчерашних друзей, совершенно забывших о том, кто они. Град посыпавшихся со всех сторон ударов принудил меня отступить. Где-то справа раздался надсадный предсмертный хрип – краем глаза я уловил, как тяжело оседает на пол Орм, которому ударом топора разрубило ключицу и грудину.

    Безумная, неописуемая схватка, разыгравшаяся под куполом древнего храма, должно быть, стала настоящей отрадой для зловещего бога, взиравшего на нас своим огненным глазом. Я парировал удары и наносил ответные, которые, к сожалению – о, как странно, но вместе с тем органично звучат эти слова! – ещё дважды оказались смертельными. Спайр убил двоих. Но и мы несли потери: Лафур, которого прижали к внушающему оторопь алтарю, рухнул под несколькими ударами, нанесёнными двумя противниками одновременно. Его тело, упавшее прямо на престол, залило его своей горячей кровью.

    Спайр и я отступили; нам противостояло трое одурманенных, двигающихся как автоматы, дорру. Уверен, мы бы победили, даже несмотря на рану, зиявшую в плече моего господина, однако в этот самый момент против нас вновь выступила магия. Кровь Лафура, стекавшая на престол, вероятно, как-то увеличила могущество камня, поскольку тот начал издавать зловещий гул. Смуглолицый колдун, уже более не пытавшийся прикидываться другом, ликовал – я легко прочёл это на его узком смуглом лице. Переглянувшись, мы со Спайром кивнули друг другу; решение, пришедшее нам в голову практически одновременно, диктовалось многолетним опытом совместных тренировок и многочисленных боёв.

    Я закричал так громко, как только смог, и бросился в решительную атаку. Но это был лишь отвлекающий ход: Спайр в тот же миг метнулся к статуе и нанёс ей сокрушительный удар в место, откуда, несомненно, изливалась сила, питавшая колдовство темнолицего жреца. Тот возопил голосом столь высоким и испуганным, что я сразу понял: мы достигли своей цели. Золотой свет потух, и, сражаясь в наступившем сумраке с внезапно ставшими невероятно медлительными врагами, я с лёгкостью покончил с обоими.

    Оставался только колдун из Эреду; вытянув вперёд ладони, он свернул пальцы, словно обхватывая меня. Я ощутил, будто до меня дотронулось нечто холодное; взор мой помутился, а ноги подкосились. Меч едва не вывалился из моих, налившихся свинцовой тяжестью, рук, но, собрав волю в кулак, последним усилием я заставил себя выпрямить правую руку с мечом.

    Наваждение прошло; я снова мог дышать, видеть и слышать. Передо мной лежало тело сухощавого человека, шея которого, проткнутая клинком, перестала существовать, в результате чего голова едва не отделилась от тела. Остекленевшие глаза бездумно смотрели на меня со лба, украшенного загадочными письменами.

    Я, ликуя, сообщил своему господину о победе, но тот не ответил. Уже подозревая недоброе, но всё ещё не веря, я обернулся – и увидел наследника престола Кибхольма, лежащего у ног статуи с мечом в руке. Размозживший голову меткий бросок топора прервал его жизнь в момент, предшествовавший триумфу – горькая участь, постигшая слишком многих героев.

    Не задерживаясь в отвратительном капище более ни минуты, я поднялся по верёвке наверх и попытался добраться до нашего промежуточного лагеря. К сожалению, я сбился с пути – и не удивлюсь, если неоднократно, – так как ориентироваться по солнцу здесь весьма непросто. Наконец, когда надежда спастись уже совершенно покинула меня, я вышел к вашему селению.

Глава VIII    Тонгир, которого все, кроме Бю-Зва и Ап-Вила, именовали Волосатым Лицом, вскоре оправился настолько, что начал самостоятельно передвигаться по деревне. Собаки, которых раздражал непривычный запах чужака, поначалу лаяли на него, не переставая, однако вскоре привыкли и вели себя с той же смесью сдержанности и насторожённости, что отличала мужчин Чуг-Ти. В первый свой выход из приютившего его дома южанин, за которым неусыпно следили, направился к всеобщей навозной яме, вырытой в глинистом склоне на окраине деревни, и, спустив штаны, долго сидел на её краю. Злые языки поговаривали, будто на самом деле Тонгир ковырялся в отходах, однако большинство саанимов предпочитало не верить столь откровенным сплетням.

    Шаман Кул-Деб, желавший знать содержание рассказа дорру, пригласил Ап-Вила к себе, но тот, отделавшись несколькими ничего не значащими фразами, предпочёл ретироваться так быстро, как только это представлялось возможным. Разговор с вождём, куда более обстоятельный, занял около часа. Вяд-Хат, задумчиво скрестив руки на груди, погрузился в раздумья и долго молчал, обдумывая услышанное. Наконец, он сообщил, что история Тонгира кажется ему подозрительной.

    - Я не буду спорить о том, какой бог обитает в Проклятом городе – и существует ли тот вообще. Мне не пристало и спорить о том, существовал ли взаправду великан Имир, чей труп якобы породил ледяные горы. – Вяд-Хат выдержал многозначительную паузу и пристально посмотрел на Ап-Вила. – Ты мудро поступил, Полугодок, когда не стал делиться с шаманом такими подробностями.

    Ап-Вил почтительно кивнул в ответ.

    - Однако всё это очень странно: Волосатое Лицо якобы расправился с колдуном и его зачарованными прислужниками, а затем в одиночку преодолел расстояние, которое даже саанимов, имеющих лучшие упряжки и вдоволь еды и топлива для костров, отпугнуло бы. Спрашиваю тебя откровенно: веришь ли ты ему?

    Ответ на этот вопрос, заданный с нескрываемым нажимом, многое решал. Ап-Вил понимал: если гость его навлечёт на Чуг-Ти беду, ему не миновать изгнания – и мучительной смерти в бескрайних льдах. Однако же и предавать гостя у саанимов непростительно, и ни за что не останется без внимания, если Ап-Вил оговорит Тонгира. Колебания, длившиеся несколько мгновений, закончились осознанием того, что вождь уже принял некое решение, далеко не самое гуманное, и сейчас лишь подталкивает его к свидетельству, которое позволит создать стройную картину.

    - Не до конца, – признался Ап-Вил. – Тонгир действительно лжёт, но в чём именно, я не знаю.

    При упоминании имени дорру вождь нахмурил свои седые брови и подарил собеседнику долгий колючий взгляд:

    - Не позволяй ему приударять за Бю-Зва – она должна хранить верность своему жениху и исполнять обеты. Впрочем, всё решат духи – я слышал, Кул-Деб хочет призвать их для допроса нашего пленника.

    Ап-Вил промолчал – всё, что можно сказать, вождь уже сказал. Статус Тонгира изменился окончательно и бесповоротно, хотя решение это ещё не утверждено общим собранием. Наверняка, оно начнётся после того, как дорру крепко свяжут и начнут пытать огнём, а шаман, танцуя вокруг, станет делать вид, что в него вселился чей-то дух, обладающий сверхъестественной способностью отличать правду ото лжи.

    Не желавший более участвовать в происходящем Ап-Вил, чувствуя груз на душе, давивший, словно подвешенный на шею валун, распрощался с вождём. Вспомнив о необходимости починить свои рыбацкие снасти, он устроился на берегу, там, где его все могли видеть – но достаточно далеко от места ожидавшихся с минуты на минуту событий.

Глава IX    Провидению, однако, было угодно внести коррективы в планы вождя и шамана, старательно готовившихся сыграть свои роли в том театре, которым, в сущности, является всякое сообщество, не исключая и самого северного в мире селения, крохотной деревушки Чуг-Ти. Представление, уже предвкушаемое многими саанимами, сорвал Ваб-Ди.

    Снедаемый ревностью, этим худшим из пороков, который, подобно всеядному червю, способен уничтожить любую душу, он давно уже крутился вокруг Тонгира. Скрежеща зубами и даря тому, кого возомнил соперником в деле любви, испепеляющие взгляды, Ваб-Ди, казалось, только искал повода затеять ссору. Если бы разум не оставил его окончательно, и он не отталкивал всех, кто пытался объяснить, что участь Волосатого Лица уже предрешена, вполне вероятно, всё бы обернулось иначе. Однако случилось то, что, в общем, являлось неизбежным: уязвлённое самолюбие Ваб-Ди, усиленное чувствами, которые он испытывал к Бю-Зва, не позволило ему поделиться с кем-либо честью завязать перепалку с дорру.

    Поводом послужил разговор на вполне невинную тему, который Тонгир, уже выучивший несколько десятков слов по-саанимски, пытался завязать с проходившей мимо девочкой. Та только прыснула в ответ и убежала; рассмеялся и южанин.

    Для Ваб-Ди, находившегося на грани кипения, впрочем, этого оказалось достаточно. Приблизившись к дорру, который превосходил его в росте более, чем на полголовы, он, яростно брызжа слюной, набросился на того с обвинениями.

    - Волосатое Лицо! – Тонгир удивлённо посмотрел на молодого, явно превосходившего своих соплеменников крепостью сложения, саанима. – Ты, посланец ледяных демонов из Проклятого города! Неужели тебе мало того, что ты совратил мою невесту, раз ты цепляешься и к маленьким детям?!

    Дорру понимал едва ли одно слово из десяти, однако отлично видел, что гнев владеет его собеседником. Пожав плечами, чужак виновато развёл руками и улыбнулся как можно шире, словно извиняясь – по его мнению, он, не зная местных обычаев, нарушил какое-то табу, о котором попросту не знал. Ваб-Ди тем временем, чувствуя неуверенность того, кого возомнил своим заклятым врагом, превратно истолковал его поведение, решив, что имеет дело с трусом. Перешёптывания саанимов, всячески обсуждавших жизнь Волосатого Лица под одним кровом с Бю-Зва, довели его до состояния, близкого к помешательству, и теперь все накопившиеся эмоции получили возможность выплеснуться наружу.

    Тонгир, которого осыпали непонятной ему бранью, продолжал пребывать в растерянности, в то время как вокруг начала собираться толпа. Вскоре здесь уже присутствовало почти всё население деревушки, едва ли насчитывавшее сотню душ – с нескрываемым любопытством наблюдали они за разворачивавшимся спектаклем. Все попытки хоть как-то осадить Ваб-Ди, сталкиваясь с обуревавшим его возбуждением, только распаляли саанима.

    Вскоре позвали Ап-Вила, и он пришёл; нехотя передав Тонгиру смысл адресованных тому обвинений, он стал свидетелем того, как круглые, цвета неба, глаза дорру едва не выпали из орбит от удивления. В довершение всего пришелец расхохотался Ваб-Ди в лицо, чем окончательно предрешил свою судьбу.

    - Мы будем драться, причём сейчас! – злобно оскалился сааним. Его плоское лицо с высокими скулами пылало от гнева.

    Ап-Вил протестующе замахал руками, напомнив о том, что Тонгир – его гость, к тому же бронзовый клинок даёт дорру такое преимущество, что бой едва ли может закончиться победой оскорблённого жениха. К голосу его присоединились вождь и шаман, понукаемые сторонниками Лят-Нила, который стоял тут же, меча недовольные взоры из-под сердито насупленных бровей. Носки его сапог из выделанной тюленьей кожи были широко расставлены, а пальцы рук, постоянно пребывавших в движении, то и дело касались ножа, заткнутого за украшенный костяными бляшками пояс. Выточенное из моржового бивня, это оружие верно служило своему хозяину на охоте и в драках, одна из которых некогда унесла жизнь его соперника, домогавшегося любви той же женщины.

    Вяд-Хат, посовещавшись с шаманом, назначил поединок, который предстояло вести голыми руками. Дорру превосходил своего противника ростом, как, впрочем, и всех остальных саанимов, однако Ваб-Ди был шире в плечах, к тому же Тонгир ещё не вполне поправил своё здоровье и едва ли мог выдержать настоящий бой, который обещал стать подлинным испытанием силы и выносливости.

    Когда бойцы разделись до пояса и разошлись в противоположные концы импровизированного круга, неожиданно появилась Бю-Зва, набросившаяся на своего жениха с упрёками.

    - Ваб-Ди, ты просто распоследний глупец! Он не виноват в том, в чём ты его обвиняешь! Мы… – Она осеклась – раскосые, тёмные глаза бесстрастно уставились на Бю-Зва, словно парень видел её впервые. – Уйди отсюда, женщина, я поговорю с тобой позже.

    Слова эти, сказанные холодным, презрительным тоном, казались достойными Лят-Нила, на которого его сын старался во всём походить. Однако не такова была Бю-Зва, воспитанная отцом и оттого выросшая гордой и неприступной, чтобы стерпеть подобное обращение. Независимый характер девушки не позволил ей смолчать.

    - Значит, ты хочешь у***ь – как твой отец, – чтобы обладать мною?! – Подозрения о том, что её будущий муж обладает скверным характером, дотоле терзавшие девушку, когда она оставалась наедине, сейчас вдруг получили явственное подтверждение. – Тогда я возвращаю тебе твоё ожерелье, бессердечный болван!

    Сорвав со своей шеи украшение, сделанное из серебряных монет, она бросила его в лицо Ваб-Ди, однако тот успел увернуться. Кто-то подобрал ожерелье и передал Лят-Нилу, а тот, удовлетворённо улыбаясь, небрежно намотал его на руку. Из глаз девушки, осознавшей, как глубоко она ошибалась в будущей родне, брызнули слёзы, и она убежала.

    Волосатое Лицо, оставшийся в одних меховых сапогах и шерстяных подштанниках, выглядел курьёзно, особенно на фоне противника, крепко скроенного, сильного и ловкого. Бледно-розовая кожа дорру, немедленно стала предметом насмешек, утихших, однако, когда стали заметны шрамы, покрывавшие его тело. Несомненно, то был опытный воин, и многие ощутили беспокойство за своего сородича.

    Бойцы приблизились друг к другу, делая пробные выпады руками и ногами. Схватка длилась очень недолго, и завершилась полнейшим разочарованием для всех любителей подобных зрелищ, толпившихся в ожидании излюбленного развлечения. Ваб-Ди отвлёк внимание противника заученным обманным движением и тут же пригнулся, готовясь обхватить обе ноги длинного Тонгира. Бросок, осуществлённый при помощи такого захвата, давал ему возможность занять главенствующее положение и быстро добить противника ударами по голове.

    Однако на сей раз всё прошло иначе: в самый последний момент дорру отскочил, разрывая уже почти сомкнувшийся захват и, упёршись ладонью в лоб Ваб-Ди, оттолкнул того. На мгновение лицо саанима повисло в воздухе, представляя собой великолепную мишень, и навстречу ему с быстротой молнии устремилась нога Тонгира. Подобно молоту, бьющему об наковальню, удар пришёлся в нос Ваб-Ди. Тот, обливаясь кровью, рухнул ничком и потерял сознание.  

Глава X    Исход боя, жестокий и неожиданный, потряс присутствующих. Те словно потеряли дар речи. Прошло несколько мгновений, прежде чем они осознали, что именно произошло. Обсуждение поединка, шедшее сперва вполголоса, а затем всё энергичнее, вскоре вылилось в чествование победителя. Тонгира хлопали по плечу, поздравляли, желали ещё более славных побед – в общем, всё, как обычно бывает в таких случаях. Польщённый, тот широко улыбался и поспешно натягивал одежды – от холода, обычного для здешних широт даже в летнее время, непривычный к такому климату южанин уже успел продрогнуть.

   Однако не всем эта победа пришлась по душе. Лят-Нил, стоявший в стороне в окружении нескольких мрачных саанимов, представлявших собой его свиту, долго молчал, кусая губы. Он так и не поздравил дорру, вместо этого выкрикнув единственное слово, прозвучавшее, как смертельное обвинение:

    - Колдовство! Он околдовал Ваб-Ди! – Саанимы растерянно умолкли, бросая вопросительные взгляды на Кул-Деба, который молчал, всем своим видом показывая: пусть обвинитель выскажется до конца. – Этот дорру – колдун, он пришёл к нам из Проклятого города!

    Кул-Деб, явно действуя по предварительно составленному плану, выступил вперёд.

    - Ап-Вил, этот человек, прозванный Волосатым Лицом, – твой гость. Правда ли то, что говорил сейчас Лят-Нил?

    Ап-Вил кивнул:

    - Он был в Проклятом городе, но…

    - Довольно! – Шаман оборвал его речь нетерпеливым жестом. – Дальше дело рассудят духи, чья мудрость никогда не вызывала сомнений. Держите этого дорру!

    Приспешники Лят-Нила, незаметно обступившие Тонгира, пришли в движение, собираясь исполнить этот приказ, однако их жертва, словно предупреждённая кем-то – или чем-то – заранее, взмахнула невесть откуда взявшимся мечом. Послышался крик, и отсечённая рука упала на землю. Крик не умолкал; меч, поднявшись высоко в воздух, опустился на голову второго нападавшего, расколов её надвое, точно гнилой орех. Третий – и последний – сааним пал, когда Тонгир, сделав короткий выпад, проткнул его насквозь.   

    - Стойте! – закричал дорру, подняв левую руку, в которой скрывалось нечто, излучавшее слепящий свет, обжигавший глаза даже сквозь прикрытые веки. – Не двигайтесь!

    Ошеломлённые саанимы расступились, когда Тонгир, размахивая чем-то, что сжимал в кулаке, прошёл сквозь всю деревню к берегу, в который неторопливо, одна за другой, ударяли волны Льдистого моря. Очевидно, он собирался воспользоваться одним из каяков, чтобы покинуть Чуг-Ти, однако этому воспрепятствовал Лят-Нил. Не знавший промаха долгие годы, он изготовился к броску. В роковой тишине послышался свист охотничьего копья, завершившийся хриплым стоном умирающего, когда в его плоть вошёл костяной наконечник.

    Тонгир развернулся, растерянно озираясь. В поле его зрения попала фигура Лят-Нила, за спиной которого стоял вождь саанимов, Вяд-Хат. Лят-Нил, закинув руки за спину, попытался достать что-то, доставлявшее ему очевидное неудобство, но так и не смог и, развернувшись в падении, завалился набок. Из спины его торчало короткое копьё.  

    - Прощай, дорру! – донёс до него ветер слова вождя. – Магия, что ты принёс с собой из Проклятого города, не запачкала твой дух! Прощай!

    Обескураженный таким заявлением, Тонгир замер, присматриваясь к каякам. В сердце его закрался страх: даже вообразить было трудно, каким образом можно обогнуть огромный остров Туле на этой маленькой лодочке из шкур, натянутых на хрупкий остов.

    - Выбирай тот, двухместный, – посоветовал ему знакомый голос, принудив Тонгира вздрогнуть от неожиданности. – Он побольше остальных, и мореходность у него получше. Лят-Нилу он уже не понадобится, да и Ваб-Ди в ближайшее время не сможет им воспользоваться.

    - Вы пришли проводить меня? – Тонгир с удивлением воззрился на приблизившихся практически вплотную Ап-Вила и Бю-Зва.

    - Не совсем… – девушка потупила взор. Она произнесла это на языке дорру, поразив Тонгира. Он взглянул на Ап-Вила, и тот лишь коротко кивнул.

    - Ты понимаешь наш язык?..

    - Она уже никогда не найдёт себе мужа в нашем селении, – ответил за свою дочь Ап-Вил. – Вы отправитесь вместе, и, я уверен, ты позаботишься о ней. У неё с собой запасы пищи, которой у тебя нет, и меха.

    - Приданое, – прошептала Бю-Зва так тихо, что Тонгир был даже не уверен, не послышалось ли ему.

    Ап-Вил, наскоро показав дорру, как пользоваться веслом, в последний раз напутственно посмотрел тому в глаза.

    - Копьё… Хорошее имя! – похвалил он и, улыбнувшись, пошёл обратно в деревню. С Бю-Зва он даже не попрощался.

    Каяк, покачиваясь от неуклюжих движений Тонгира, медленно удалялся от берега.

    - Он сказал тебе?

    - Да, только что, когда собирал меня в дорогу.

    - И давно он знал?

    - Тотчас же, как ты заявил, что вашего вождя звали Спайром. «Спайр» – это «копьё» на языке дорру, отец сразу понял, что речь идёт о кличке, которой ты прикрываешь своё подлинное имя.

    Когда молчание стало затягиваться, он решил сам ответить на невысказанный девушкой вопрос.

    - Я боялся оказаться в плену и надеялся снизить цену выкупа таким образом, поэтому заранее выдумал эту историю, дурацкую, как мне сейчас кажется.

    Она промолчала, и Тонгиру показалась, что девушка сейчас мысленно обзывает его множеством слов, из которых «дурак», вероятно, ближе всего стоит к комплиментам.

    - А Глаз Бога ты проглотил, и, когда он вышел, подобрал в навозе и перепрятал. – Тонгир согласился и продолжал грести. – Но ты так ни разу и не назвал имени того жреца из Эреду… Он вымышлен?

    Тонгир вновь испытал непреходящий ужас, впервые овладевший им в заброшенном святилище, и он услышал, как дрожит его голос.

    - Нет… Всё правда. Просто я не могу произнести его имя, мне… мне страшно. Говорят, демоны способны возвращаться из преисподней, если их позовут, а этот колдун имел в себе слишком много дьявольского!

    Девушка долго молчала, а затем Тонгир услышал тихое всхлипывание. На все расспросы она ответила единственной фразой:

    - Они… они не позволили ему воспользоваться каяком!..

    В это мгновение Тонгир всё понял. Ап-Вил и его дочь стали изгоями в собственном племени. Поражённый, он умолк, а затем оглянулся через плечо, силясь отыскать взглядом одинокую маленькую фигуру, удаляющуюся на север. Ап-Вил, отчаянно храбрый сааним, наверняка пошёл к Проклятому городу, чтобы перед смертью бросить хотя бы единственный взгляд на его чудеса.