Михаил
Взбешенным я вылетел из дома, слабо понимая, какого черта мой день начался так криво… Мало того, что воспоминания вчерашнего обалденного секса с любимой женой бередили душу, так еще и всеобъемлющее чувство вины, отсутствие завтрака и множественные порезы на шее. Все чесалось, саднило и ныло – душа, желудок и шея. Впервые в жизни Лена не прыгала по кухне, изготавливая мне кашку, полезный бутербродик и какао… Она сама умудрилась едва хлебнуть кофе и вылететь из дома. Что за нах? Растрепанной и испуганной я ее еще не видел. Сматывалась к матери, словно… я ее выгнал! Словно сорвется туда вместо работы и расскажет обо мне что-то… тиран я или просто идиот?
Побродил непонимающе по дому, выпил растворимый кофе, который мне не стоило пить, и заклеил кусочками пластыря шею. Ох, уж эта брутальная небритость! Похоже без жены у меня не получится с ней нормально справляться. Стоя в пробке на въезде к аэропорту, я все еще не верил, что собираюсь смотаться с любовницей на выходные, но словно подчиняясь не своей воле, а чему-то свыше… не предпринимал ровным счетом ничего, тупо пялясь на таких же как сам путешественников, газующих на холостых оборотах.
Любочка паслась у входа в терминал. На ней было яркое короткое расклешенное платьишко и высоченные с тяжелыми носами туфли. Собственно, к ее сочной фигурке шло многое, кроме того индейского боевого раскраса, что я созерцал на лице. Зачем? Она тоже утром неудачно побрилась?
- Привет, Миш! – улыбается белозубо, крутя булками и крохотной сумочкой, которая не может вместить даже паспорт. – Регистрация на рейс уже идет. У тебя такой грубый шарм, когда хмуришься.
- Идем, - выдаю, цепляя во вторую руку ее чемодан на колесиках. У меня маленькая спортивная сумка, а вот у Любочки – целый баул в блестящем пластике. Урони на ногу – и будет тебе гипс. Катимся… Улыбаемся…Комплимент девушки пришелся по вкусу.
Заняв очередь на регистрацию, я смутно ощущаю, что чувствую себя не лучшим образом. Нет, шея больше не чешется. Она позабыла об этом, стоило только прорваться наружу первым возгласам желудка, не готового принимать кофе на голодняк. Мамины слова о правильном питании, о том, что кушать нужно только дома и только одна женщина должна за это отвечать… болезненно отдаются в сознании. Очередь близится, а я уже пару раз глянул на блестящую дверь уборной…
«У-урр-лллль... Посадка на рейс сто семьдесят пять Шереметево-Сочи завершена... Бур-ррльль…» Твою мать… На лбу выступает испарина, несмотря на комфортный кондиционер в зале, и я, сгорая от стыда, вынужден ретироваться в уборную. Не комильфо… Для брезгливого мужчины, не приученного к общественным уборным, это было маленькой личной катастрофой, и мне пришлось ее пережить…
Чуть веселее мы двинулись к выходу из терминала, как вдруг мне снова стало не по себе… Ну, все… Некуда! Быстро упаковавшись на борт, я с удивлением понял, что лечу в общем экономе… Где были мои глаза, когда оплачивал эту суматоху? Единственным плюсом был стоп-кран сбоку от сидений и именно этот ряд кресел имел впереди лишний метр, чтобы можно было нормально устроить ноги. Кресло было узким, но раз ноги можно было вытянуть…
- Тра-та-та!!! Тыщ! Тыщ! – перед нами распластался милый кудрявый пацан лет трех-четырех с пластмассовым пистолетом в руках.
- О, Боже… - прозудела моя спутница. – Дети, конечно, убивают…
- Кого? – глупо переспрашиваю, как получаю по макушке не сильный щелчок.
- Ох, простите! – мямлит молоденькая девчушка, держа на руках второго пацана с пустышкой во рту и увесистой машинкой, которой мне и прилетело по башке.
Внутри образовывается догадка, что так весело, как в этот рейс, мне еще не было и вряд ли когда-то будет… будь я внимательней, то не оказался бы в эконом классе! Любочка томно взмахивает приклеенными ресничками и…
- Приветик, Марусь! Что? Ты прикинь…
Вот дерьмо… Меня принимается глушить гомон салона и мерная трескотня двух куриц, одна со мной рядом, вторая, видимо, в столице осталась. Спинку сиденья упорно пинает ногами пацан, у которого забрали пистолет, а его младший собрат истошно повизгивает, отказываясь что-то там пить и есть. Борт трогается с места, и я вместе с содержимым моего желудка начинаю покачиваться, сотрясаться по взлетке, по воздушным ямам в наборе высоты… Душно, плохо, неудобно, под брючным ремнем уныло урчит живот, и я очень-очень жалею, что повелся на вероятность отдохнуть в непривычных для себя условиях.
Когда мы ездили с Ленкой по югам и морям – это был целый квест, организованный специально для меня. С утра меня ожидали воздушные яйца-пашот, вещи были сложены аккуратными стопочками, многочисленные лекарства, принимаемые мною редко, тоже лежали в отдельном пакетике. Лена покупала их регулярно, чтобы не дай Бог не вышел срок годности! И атмосфера была… такая, словно за меня в любой момент могла кинуться в бой персональная армия, вооруженная до зубов гаубицами и тамагавками… в лице моей Ленки, готовой прийти на помощь в любое время дня и ночи. Я редко болел, не знал, что такое отравление и когда продуло шею, потому что эти житейские мелочи за меня всюду решала… жена. Подкаблучник, наверное, или человек, однажды доверивший себя целиком любимой женщине…
Сейчас же я оказался предоставленный самому себе, как сбежавший из дома непутевый мальчишка. Уже вспомнил, что сложив два комплекта белья, забыл плавки, носки… вроде с разным рубчиком, платок носовой забыл и шорты не погладил… Дети донимали до ужаса, Люба трепалась без остановки, в салоне было тошно и отвлечься хоть на минуту было сложно, благодаря выписывающему пируэты желудку. Два часа я терпел, пыхтя самоваром, и наконец, едва почувствовал под ногами землю, сорвался в благостное заведение за блестящей металлической дверью, оставив Любочку получать багаж. Это намного проще офисных документов, поэтому рассчитывал, что она справится. Что ж…
Помимо накатывающего временами головокружения и продолжающего бунтовать желудка, я остался без багажа. Люба накосячила или аэропорт, но моя сумка исчезла в неизвестном направлении, а по поводу бирки багажа никто и ничего пояснить не мог. Какая теперь разница, одинаковые я носки взял или нет? Их нет вообще. Ничего нет! Пресловутой таблетки от головной боли и той нет. Голый паспорт и банковская карточка в портмоне! Возмущение в аэропорту представлялось мне ужасным расточительством оставшихся сил, и оставив номер телефона, мы выдвинулись в отель.
Покружив по эстакадам и улочкам, залитым сочинским ядерным солнцем, нас выгрузили у приличного здания, в которое я вошел с вожделенной надеждой, оказаться уже в отдельном номере и забиться под одеяло. Не было желания разглядывать, изучать, присматриваться и отдыхать – тем более! Каким-то чудом меня понесло в Сочи, а не Тайланд… Там бы уже умер в небе, засосало бы в блестящий авиатолчок!
Приветливая администратор в задорной голубой пилотке встретила нас чуть ли не с бубном и тут же предложила шампанское! Люба всунула мне в руку бокал.
- Глотни, полегчает! – она подмигнула, прекрасно видя мое состояние.
Глотнул, идиот… Недаром говорят, пьяный проспится, дурак – никогда. Пока ехали в лифте в номер, я вспоминал не только Ленку, но и маму… Казалось, она крыла меня трехэтажным кудряво-пролетарским прямо оттуда, с голубых сочинских небес. Лифт возносился, как и я, наполненный неизвестно откуда взявшейся жидкостью, изо всех сил, подобно бурлящему океану с пенным прибоем, рвущейся наружу… Сначала я рухнул в совмещенный санузел, а потом уже на широченную кровать…
- Свет, Люба, занавесь это все… - отрешенно бубню, переворачиваясь на бок и подтягивая свои длинные крупные ноги к животу.
- И часто это у тебя? – поддевает девушка, примеряя купальник перед зеркалом.
- Первый раз, - честно отвечаю, ежась.
Стыд и смущение испаряются вместе с остатками сознания. Неужели, чтобы понять, как я не прав, стоило вот так нарваться? А, собственно, на что нарваться? Я ничего не ел утром! От чашки кофе не бывает таких желудочных катастроф!
- Я куплю тебе таблетки, когда пойду с пляжа. Хорошо?
О, да! Иди хоть на пляж… хоть прямо в горы с голой задницей! Желудок вновь издает противное бурчание и посылает новую порцию спазмов… Там словно поселилась семья бобров, грызущая внутренности и перемещающая их как кости на игральной доске. Обворожительный мужской шарм практически растворился в проветренном номере и в голове Михаила.